или хотя бы просто радовать нёбо?..
Тихон бросил растерзанный шланг и накинулся на другой, жалея в душе лишь о том, что мир измельчал и он не родился тигром. Саблезубым, как далёкие-далёкие предки. Вот тогда бы он… Вот тогда бы…
Тихон не знал, что и в своём нынешнем воплощении управлялся очень и очень неплохо.
Вот наконец затрещали кусты, послышались усталые матюги, и показались четверо живодёров. Они забросили Шерхана в кузов, тяжело забрались сами, китаец залез в кабину, повозился там, запустил двигатель, включил передачу…
Тихон бессильно наблюдал из кустов, как машина тронулась и покатила прочь по просёлку…
Люди в кузове почти сразу закричали и принялись колотить по кабине. Дорога в этом месте была сухая, песок отлично впитывал жидкости, но следы явно свежей химической лужи, происходившей из-под моторного отсека, бросились им в глаза.
Услышав крики и стук, Сунг Лу резко и недовольно ударил по тормозам. И вот тут его ждал явленный кошмар любого водителя — педаль ушла в пол, а инерция продолжала нести автомобиль дальше. Лжепрокажённый хотя и практиковал искусство ушу, но реакции у него не хватило. Сознанию понадобилось время, чтобы сообразить насчёт торможения ручником или, что верней, двигателем. Извилистая лесная дорога, проложенная ещё новгородскими поселенцами с расчётом на сани и лошадей, этого времени ему не дала. Пикап смял заросли вереска, чудом миновал большую сосну и под вопли из кузова остановился в противопожарной канавке, неловко ткнувшись бампером в песок.
Пятеро мужчин провозились достаточно долго, но спустя время колесница Зла ожила и снова, хотя куда медленней прежнего, двинулась по дороге…
Тело кошки приспособлено для короткого и стремительного рывка. Оно вовсе не предназначено для марафонов. Тихон бежал через лес и опять скорбно вспоминал родственников, но не тех, которые были саблезубыми, а тех, которые стали гепардами. Хвала Трёхцветной, он знал, где у живодёров было гнездо. И вполне представлял себе, каким путём они станут добираться туда.
Снова срезав путь, он выскочил на большак почти одновременно с пикапом. До грейдера отсюда было ещё километров пять, до ближайшего жилья — ох не хватит никаких кошачьих сил. Даже стремительные гепарды столько не бегают, для этого надо быть волком. Тихон волком не был, он родился обыкновенным котом, хотя и с примесью камышового. Но он помнил, как Шерхан бросился на дауфмана, чтобы его защитить. А теперь Шерхана увозил пикап, полный торжествующих служителей Зла. Тихон мяукнул и потрусил следом — по едва заметной тропке параллельно дороге. Здесь земля по крайней мере была мягкой, она не так ранила лапы, как усеянный камешками большак…
Примерно через версту Мать Удачи всё же решила вознаградить его отчаянное упорство. На пустынной дороге послышался рёв ещё одного двигателя. Тихона догоняла тракторная телега, запряжённая старенькой «Беларусью». На телеге громоздились брёвна сухостоя, разделанные на дровяные кругляки, колёса вихлялись, но древняя колымага довольно резво катила вперёд. Покинув тропинку, Тихон сделал стремительный рывок, взвился в воздух — и, мягко приземляясь на бревно, отчётливо понял, что бой ещё отнюдь не проигран.
Скоро он даже увидел впереди пикап. Водитель, оставшийся без тормозов, осторожничал, и Тихон смог рассмотреть, что в кузове всё было по-прежнему. Четвёрка живодёров курила, молча зыркая по сторонам, и было похоже, что все они там друг друга ненавидели. Равно как и вообще весь белый свет.
Шерхан лежал не шевелясь — большой брезентовый свёрток.
Вот повернули на грейдер, миновали так и не выправленный указатель «Пещёрка», проехали заправку, бетонные боксы, городскую больницу… Здесь «Беларусь» повернула направо, везя кому-то заказанные дрова, а пикап с Шерханом потащился прямо, держа курс к центру Пещёрки.
Отдохнувший Тихон выскочил из телеги и снова припустил за пикапом на своих четырёх. Теперь он не боялся потерять его из виду. Ушла за спину староверческая церковь, кладбище, пекарня, хозяйственный магазин…
И замаячил знакомый фасад гостиницы, видевший, как Тихон принимал власть в Пещёрке, власть, взятую в честном поединке с белым котом.
Там-то, у входа в гостиницу, со скрипом ручного тормоза и остановился пикап. Тихон нырнул в заросли жёлтых акаций — и как раз вовремя, чтобы увидеть: из дверей вышли двое желтокожих. Один — толстый, низенький и угодливый, другой — много старше, с повадками вожака. Вот он заглянул в кузов пикапа… и вдруг, развернувшись, наотмашь ударил спутника по лицу. Презрительно оскалил ровные зубы, что-то вполголоса проговорил, влепил толстяку добавочную пощёчину — и скрылся за дверью.
Едва он исчез, угодливого и покорного толстячка словно подменили. Ощерившись не хуже старого вожака, он что-то с надрывом прокричал и, дав пинка рулевому пикапа, убежал следом за стариком. Немного потоптавшись на месте, Сунг Лу вернулся в кабину, живодёры снова забрались в кузов, и пикап очень осторожно (потому что здесь можно было и на милицию напороться, а Шерхана в посёлке помнили) направился куда-то к окраине…
«О, Праматерь…» — Тихон вылез из кустов и потрусил следом, точно саблезубый тигр, преследующий носорога. Вот увязнет тот в подтаявшей мерзлоте или в самородном асфальте, тут-то тигр на него и насядет…
К материализациям духов и раздачам слонов Василий Петрович, хоть убей, относился со скепсисом. Да, много всякого слышал. И даже кое-что видел. К примеру, вот этого осетра. И тем не менее научная совесть позволяла ему уверовать лишь в результаты экспериментов. Не в спонтанные чудеса, а именно в результаты, фиксируемые, воспроизводимые…
Кстати, об экспериментах.
В уединении своей палатки Наливайко вытащил блокнот и принялся крестить бумагу твёрдым угловатым почерком. Итак, дано: гениальный Бом[148] прав, и вселенная действительно являет собой исполинскую голограмму. То бишь всё по Гермесу Трисмегисту — что наверху, то и внизу. Очень хорошо, отлично. Теперь следствие: если Бом прав, то прав и Карл Прибрам,[149] утверждающий, что мозг человека — опять-таки голограмма, хранящая в себе всё устройство Вселенной. Но из этого вроде бы вытекает, что все человеки суть близнецы, до отвращения подобны, по крайней мере в сфере духовного. Однако это не так. А значит, люди не голограммы, но фракталы. Причём нелинейные. Подобные, но не идентичные. Каждый уникален. В мыслях, в поступках, во внешности, в желаниях. Единая голограмма, но в мириадах вариаций. Вселенский калейдоскоп с игрой сочетаний. А раз так, то с хорошей вероятностью можно предположить, что и весь наш мир — лишь одна из вариаций. То есть, по большому счёту, мир-то един, а вот частностей — бессчётное множество. Добрых, кровавых, злых, светлых, жестоких. И эти частности множатся каждый миг, смотря по нашим поступкам. И где-то Вторая мировая закончилась совсем не нашей победой. А где-то не сожгли Жанну д'Арк и не распяли Христа. И даже профессор Наливайко в каком-то из миров не уехал в Пещёрку, предпочтя размазать Ветрова[150] по стенке сортира. И мир — на чуть-чуть, но сделался другим. Может, стал лучше, а может, хуже. И даже, может, не чуть-чуть, а как следует. «Оттого, что в кузнице не было гвоздя…»
Наливайко вздохнул, перестал жаждать крови и опять сосредоточился на фрагментарности миров. Которые, как люди, подобны, но совсем не идентичны. А раз так, становится понятно, откуда взялся лямбда-член в пятом дифференциальном уравнении системы нелокальности, которую они вывели вместе с Мак-Гирсом. Член этот — тензор вариативности, знак непостоянства, поправка на игру. А значит, вполне возможно перейти к конкретике и определиться хотя бы в первом приближении с рабочей частотой. Один вариант мира, допустим, вибрирует так, а другой — этак. И если каким-то образом повлиять на частоту…
Перед глазами Наливайко пульсировали звёзды, сталкивались галактики, рождались и умирали миры. Потом снаружи ударили в рельсу, созывая на обед. Василий Петрович неохотно прервался, но, вернувшись к реальности, сразу ощутил зов желудка, сунул блокнотик в карман и зашагал в сторону кухни.
Однако скоро выяснилось, что звон рельсы следовало понимать скорее как тревожный набат. Профессор едва не налетел на взволнованную Варенцову.
Это мягко сказано — взволнованную. На железной полковнице просто лица не было.
