Они направились к сухому месту на запад от прудов, где рос сахарный клён, и выбрали подле огромного дерева место для ловушки. После этого они отправились искать дорогу через крутые холмы, тянувшиеся на восток, надеясь по ту их сторону встретить реку, которая привела бы к их озеру.
23. Дикобраз
Дрессировка Скукума была не вполне закончена, и, когда ему приказывали оставаться дома, он исполнял это только в том случае, если приказание соответствовало его желаниям, и не колебался следовать за хозяином или бежать впереди, если, по его мнению, на помощь человеческой мудрости должна прийти зрелая собачья опытность, приобретённая в течение тринадцати месяцев. В данное время ему пришлось вести жизнь, при которой опытность не всегда могла быть его верной руководительницей. Услышав далёкий шелест среди листьев, покрывавших землю, он бегом пустил туда, и пронзительный, сердитый лай его скоро возвестил, что он нашёл какого-то враждебного ему лесного обитателя. Лай его повторился несколько раз и затем превратился вдруг в нечто вроде вопля, в котором слышались и гнев и боль. Охотники поспешили в ту сторону. Оказалось, что маленькая глупая собака пыталась укусить большого дикобраза, который спрятался под бревно, выставив наружу только заднюю часть своего тела, покрытую острыми иглами, и бил хвостом Скукума по лицу и открытому рту, оставляя там по несколько игл после каждого удара. Скукум был всегда смелым борцом, но на этот раз он действовал нерешительно. Боль от колючек, надо полагать, увеличивалась с каждой минутой и с каждым движением. Куонеб схватил крепкую палку и вышвырнул дикобраза из его убежища. Увидя нового и более сильного врага, дикобраз решил, что не следует терять времени, и пустился неуклюжим галопом к ближайшему сосновому дереву. Вскарабкавшись на него, он спрятался среди ветвей на самой его верхушке.
Охотники подозвали к себе собаку; она была в крайне жалком виде; она тёрла себе морду то одной лапой, то другой, стараясь выплюнуть иглы, покрывавшие язык, мигала глазами, ворчала и визжала от боли всякий раз, когда тёрлась головой о землю или о свои передние лапы. Рольф крепко держал её, пока Куонеб выдёргивал одну иглу за другой. Штук около сорока маленьких ядовитых кинжалов вытащил он из дрожащих ног и головы собаки, но их много ещё оставалось на её губах и языке. Крепкие пальцы краснокожего вытаскивали их постепенно одну за другой. Пока операция эта производилась на губах, Скукум тихо визжал, но он поднял настоящий вопль, когда дело дошло до языка. Рольф с большим трудом удерживал собаку, и всякий посторонний зритель, не зная в чём дело, мог бы подумать, что охотники схватили собаку с исключительной целью подвергнуть её пытке.
Иглы, к счастью, вонзились не слишком глубоко; их вытащили и собаку выпустили на свободу.
Рольфу захотелось отомстить дикобразу, притаившемуся на верхушке дерева. Драгоценные боевые припасы нельзя было тратить напрасно, и Рольф приготовился уже лезть на дерево, но Куонеб сказал ему:
— Нет! Ты не должен этого делать. Я видел однажды, как бледнолицый карабкался за Кэком, который спокойно ждал его приближения и вдруг, попятившись назад, ударил его хвостом. Бледнолицый поднял руку для защиты своего лица. Кэк в пятидесяти местах пронзил ему руку иглами, и тот не мог защитить лица. Бледнолицый решил спуститься вниз. Кэк спускался ещё скорее, продолжая бить его хвостом. Бледнолицый упал и сломал себе ногу. Полгода оставалась у него рука распухшей. Иглы Кэка очень ядовиты. Бледнолицый едва не умер.
— Я попробую в таком случае сбить его, — сказал Рольф, показывая топор.
— Нет! — повторил Куонеб. — Мой отец говорил, что Кэка можно убить только для какой-нибудь пользы, когда иглы его нужны для хозяйства. Ты совершишь худое дело, если убьёшь Кэка.
Дикобразу предоставили таким образом оставаться на избранном им месте. А как же Скукум? Его пустили на свободу. И он поумнел? Увы, нет! Не прошло и часу, как он увидел другого дикобраза; ненависть его к этому животному проснулась с удвоенной силой. Он повторил свою ошибку и подвергся вторичной операции, без которой мог бы умереть. К вечеру почувствовал он, как ужасно наказан за свою оплошность, а на следующее утро никто не признал бы в этом толстоголовом существе, которое с трудом передвигало ноги, маленькую жизнерадостную собачку, так весело шнырявшую по лесу. Прошло много томительных дней, прежде чем он оправился; жизнь его находилась одно время даже в опасности. Никогда после этого и до конца дней своих не нападал он на животное, защитою которому служит такой хвост.
— Так всегда бывает, — сказал индеец. — Рысь, пантера, лисица, орёл — все, одним словом, кто нападает на Кэка, все умирают. Отец мой видел медведя, умершего от этих игл. Он хотел укусить Кэка, а тот наполнил его рот иглами, которых медведь не мог выплюнуть. Они вонзались всё глубже и глубже; рот у медведя так распух, что он не мог ни открыть, ни закрыть его, и умер от голода. Люди моего племени нашли его около пруда с рыбой, пониже порогов. Там было много рыбы. Медведь ловил рыбу лапой, но не мог её есть. Так с открытым ртом, окружённый рыбой, умер он от голода. На свете есть одно только существо, которое может убить Кэка, — это Оджиг или большая куница. Он — злой дух. У него есть сильное снадобье, и Кэк не может повредить ему. Он переворачивает его на спину и разрывает его мягкий живот. Всегда… Мы не знаем, но отец мой рассказывал, что всё это произошло так: однажды во время наводнения, Нана Боджу плыл на бревне вместе с Кэком и Оджигом. Кэк вёл себя дерзко и занял самое высокое место. Оджиг был почтителен к Нана Боджу и укусил Кэка, чтобы проучить его за дерзость. Кэк ударил его хвостом. Но Манито вынул у него иглы и сказал: «Да будет так: Оджиг будет всегда побеждать Кэка, а иглы Кэка никогда не будут вредить Оджигу».
24. Катанье с гор
Было уже поздно, и охотники решили сделать привал в высоком прохладном лесу. Скукум всю ночь громко стонал во сне и два раза будил их. Незадолго до рассвета они услышали вой волков, а затем любопытный крик ушастой совы. Как ни странно это покажется, но между коротким воем волчицы и криком совы нет почти никакой разницы. Прислушиваясь в полусне к этому вою, Рольф услышал вдруг у себя над головой какой-то шелест и знакомое ему клохтанье. Он привстал и увидел, что Скукум, подняв вверх голову, смотрит на черногрудых тетеревов, сидевших на ветках; бедный маленький пёсик чувствовал себя слишком больным, чтобы выказать более деятельное участие. Это был особенный вид тетеревов, которых Рольф никогда ещё не видел. В то время, как он присматривался к ним, Куонеб встал очень осторожно, подошёл к ближайшей иве и срезал гибкий прут в двенадцать футов длины, к одному концу которого он привязал верёвочную петлю. Подойдя затем тихонько к дереву, он медленно поднял вверх прут, накинул петлю на шею первого тетерева и стянул его с дерева; остальные птицы выразили громким клохтаньем своё удивление, но не сделали ни малейшей попытки двинуться с места.
Достаточно было одного лёгкого удара, чтобы избавить пленницу от страданий. Куонеб ещё раз поднял прут и стащил второго тетерева, сидевшего пониже, а затем третьего. Только тогда поняли остальные, в каком опасном соседстве они находились, и поспешили улететь.
Рольф с удивлением следил за этой охотой.
Куонеб положил птиц у огня и занялся приготовлением завтрака.
— Куры эти глупые, — сказал он. — Таким способом можно наловить их много, особенно если помогает собака. Луговой тетерев не так глуп, как этот.
Рольф очистил и выпотрошил птиц, а внутренности их бросил Скукуму. Бедный маленький пёсик! Какой у него был жалкий вид! Глаза его грустно выглянули из-под распухших век, лапки слабо шевельнулись, но он не дотронулся до пищи, которую в другое время проглотил бы сразу. Он не ел, потому что не мог открыть рта.
Уходя с места своей стоянки, трапперы устроили западни, продолжая отмечать деревья и готовить места для ловушек по мере того, как двигались вперёд. Так прошли они целую милю и очутились у болотистой местности, поросшей тамариском; двигаясь вдоль её окраины, они пришли к небольшой речонке, которая брала здесь своё начало и привела их к ложбине, обращённой на восток. На каждом шагу
