Думать мешает внук. Малыш без конца лепечет над ухом — ему надо объяснять, что там происходит на экране. А как ты объяснишь трехлетнему ребенку скучный телевизионный спектакль? Да и трудно оторваться от мыслей и… от снега. Скоро стемнеет, включат свет, и исчезнет эта чудесная сказка на крыше соседнего дома. Мальчик мой, если б я умел, я придумал бы сказку про снег и про лес. Но я не умею придумывать для таких, как ты. Это очень трудно. У меня есть сказка про лес, да тебе ее еще не понять. Как обычно, в комнату вошла Лада, постояла минутку, сразу определила, чего стоит передача; если что-нибудь интересное, она задерживается подольше, а иногда совсем отрывается от формул.
— Дорогие мои мужчины, наука и человечество были бы вам глубоко признательны, если б вы хоть немного приглушили эту шарманку.
— С величайшим удовольствием я выключил бы совсем, но тогда будет еще больше шуму.
— Не хочу выключать! — заверещал мальчик.
— Вот видишь…
— Наказание божье на мою голову — такой племянничек. Он у вас доглядится до психического расстройства. Уже кричит по ночам. Если человечеству суждено от чего-нибудь погибнуть, так это от телевизора.
После его приезда жена с тревогой рассказала, что Лада стала плохо спать, блуждает ночью по квартире, непривычно молчалива, грустна. Просила его поговорить. «Тебе она больше доверяет». Не отрывая взгляда от окна, Иван Васильевич остановил дочку:
— Лада!
— Я, папа.
— У тебя неприятности?
— Нет.
— Ты нездорова?
— Мамины выдумки.
— Ты становишься не такой, к какой мы привыкли.
— Все течет, все изменяется — сказал философ.
— Но ничто не происходит без причины.
— Если я скажу, что влюбилась, это вас успокоит?
— От любви веселеют.
— Как кто. И смотря от какой. И смотря на каком этапе.
— Интересная теория. У тебя какой этап?
— Последний.
— Что значит последний?
— Не знаю, что значит, но знаю, что последний.
— Василь рассказал мне о том, что ты скрывала. О Саше.
Очень хотелось обернуться, чтобы видеть ее лицо, глаза в этот момент. Но уже сумерки, и вряд ли можно разглядеть, что сейчас в ее глазах — радость или грусть. Он не шевельнулся. Лада ответила не сразу.
— Я рада, что у вас наладился такой контакт… Вы поговорили даже о моей любви. Но я не поручала брату…
— Василь и не говорил, что поручала. Проговорился случайно. Но скажу откровенно, меня немножко обидело, что ты от меня таилась.
— Разве любовь — для выставки?
— Нет. Но зачем темнить: негр, Феликс? Лада рассмеялась.
— Защитная маскировка.
— Что и от чего надо защищать? Почему все-таки последний этап?
— Не волнуйся. Могу превратить его в первый.
— Ты загадываешь загадки. Отгадывание их не для моей старой головы.
— Это не загадка — задача, которую должна решить я сама. Если решу — сразу сообщу тебе результат. А сейчас у меня на столе задача на измерение критической энергии каскадных ливней, поэтому я приглушаю вашу шумилку.
Лада крутнула регулятор громкости и отправилась решать свои задачи, космическую и душевную. Иван Васильевич остался с внуком, который не мог оторваться от телевизора. Синих смерчей над карнизом крыши уже не видно, только танец снежинок на фоне освещенных окон соседнего дома. Все сложно в этом мире. И у каждого своп проблемы. Даже у этого малыша. Но самые сложные из них те, что связаны с взаимоотношениями людей. В тот же вечер жена прямо-таки ошеломила его последними новостями. Опять приходила Миля, жаловалась на него Ольге! Растревожил мужа, выбил из творческой колеи, нервничает человек, не ест, не пьет.
— Ничего — похудеет, это ему на пользу, — довольно равнодушно поначалу ответил Иван Васильевич.
Но жена стала укорять:
— Ну чего ты задираешься со всеми? Вот ведь человек! Не научили еще тебя. Ну там, в сельском хозяйстве, воевал, так там ты хоть специалист. А в Будыковы станки зачем ты лезешь? Что ты понимаешь в них?
— Ничего. Но в группе есть инженер-станкостроитель. А лично я немножко разбираюсь в людях, в кадрах, в организационной работе, в партийной. Вам с Будыкой хочется полной бесконтрольности? Я никогда не поднимал шума, когда проверяли мою работу. А проверяли почаще.
— Во-первых, ты не на службе и мог отказаться.
— Из партии на пенсию не выходят, Ольга!
— А если уж взялся, то неужто нельзя было сделать так, чтоб не погубить нашей дружбы. Столько лет дружили!
— Если она за столько лет не закалилась, наша дружба, значит, не та сталь.
— Ох, Иван, Иван! Тебе хочется потерять друга, который всегда может помочь, поддержать?
— Я не падаю, Ольга.
— Когда будешь падать, поздно поддерживать. Я не меньше тебя не люблю блата, но такова жизнь. Ты вдруг уехал к Васе — у меня замерло сердце. Кто мог бы дозвониться до части? Валентин смог. Теперь он пригласил к себе на работу Геннадия.
Вот это и ошеломило.
— Будыка пригласил нашего зятя? Сам? Когда? Через кого?
— Вчера от его имени позвонили Геннадию на работу.
— И ты молчала?
— Иван! Ты и в этом готов увидеть бог знает что. Надо же парню расти.
— На заводе расти нельзя? Для хорошего инженера завод — лучшая школа. А он без году неделя инженер — и уже в институт лезет. Небось с радостью согласился?
— Почему же не согласиться, если предлагают лучшее?
— Значит, со мной можно и не советоваться? Я — нуль. Пенсионер. Так?
— Он самостоятельный человек.
— Когда сидел на моем горбу, тогда вы молчали о самостоятельности! Самостоятельные!
Антонюк выругался. Ольга знала: Иван при ней отпускал крепкое слово в три года раз, когда возмущение его, как говорится, поднималось до колокольни; вот тогда и бил этот большой колокол. По- женски мудрая, она тут же спешила погасить. гнев мужа — уступкой, мягкостью. Ольга и сейчас постаралась восстановить мир и лад, но меж ласковых слов вздохнула, призналась:
— Ах, Иван! Перестаю я тебя понимать.
Ему тоже стоило немалых усилий погасить злость; осталось только удивление и даже своеобразное восхищение другом: «Ну, ты и Остап Бендер, Валька! Однако все больше и больше выдаешь свою неуверенность».
Можно довести спокойствие до равнодушия: делайте что хотите, мне все равно. Но Антонюк знал, что тогда, по сути, наступает гражданская смерть человека, коммуниста. Он до этого опуститься не мог. Когда Ольга уже забыла про разговор о зяте, довольная, что муж стал таким добрым, уступчивым, он вдруг
