сверху зарплаты не приплачивает». А ведь и правда, если это сторонний человек, то именоваться будет должностным преступлением.
Не нравится мне, когда подобная, по сути, банальность перерастает в культ. Когда не просто ты можешь совершить свободное волеизъявление, но уже априори обязан самому факту, что находишься здесь, в этом заведении, мол, дескать, нравы такие.
Был у меня один знакомец Владимир Ильич, он состоял администратором в архангельском клубе, где я одно время работал охранником, — человек из еще прошлой закалки, из той еще породы… Это было делом всей его жизни. Постоянное обучение, различные конкурсы по всему Союзу. Работа — искусство, в ней он был безусловный мастер своего дела, виртуозный и предельно деликатный!
По крайней мере, сейчас таких не встречал, а может, уровень заведений должен быть многократно иной и туда я уже не ходок… В основном попадаются либо хищники, которые зацепились за профессию и знают, как сосать из клиента соки, либо неопытный молодняк, пристроившийся на подработку либо на время каникул.
Все какое-то неосновательное профанное. Ощущение, что все мы коротаем, кто как может, дни на временном, но уже ставшим постылым полустанке. Кто-то это делает, принимая пищу и вкушая очередную стопку/стакан, кто-то эту снедь на скорую руку готовит, другой нехотя, из громадного одолжения подносит. Вот она наша вертикаль или горизонталь, кому как.
В самом начале романа современного прозаика Сергея Самсонова «Аномалия Камлаева» врезалось рассуждение о новой системе координат, в которой «слуги и господа поменялись местами и в которой сочинитель музыки или стихов никогда не сравняется по известности и доходам с парикмахером, портным или цирюльником». Примерно так, причем все эти ребята далеко не мастера в своей профессии.
Опять вспомнились две валькирии, пребывающие в вечном поиске подсвечника, и почему-то померещилось вольнодумное: вот эти наглые и хамовитые — что наша власть. По крайней мере, какая-то лакейская наглость в ее действиях постоянно прослеживается. Страной управляют вовсе не кухарки. Они, собственно, далеко, там, где и должны находиться в рабочее время — на кухне, их не видно. Гарсоны, облеченные властью, — страшное дело, и тут уже подсвечником не обойдется, век должен будешь. Не отмоешься потом.
Юбилей Высоцкого как воспоминание о стране
Как водится сейчас из 70-летнего юбилея Высоцкого сделали шоу. Да и что тут пенять, таков нынче формат общения. Бесконечная череда похвальных речей по боку, рассуждения о преждевременно загубленном советским режимом таланте — туда же, чтобы что-то понять, в чем-то разобраться. Да, бальзам на душу, записи его песен, выступления, вновь прокрученные по ТВ. Но самое ценное, что в этот раз лично я для себя вынес из всей этой суеты вокруг имени Высоцкого — это кадры конца 80-х годов, прокрученные в одной из передач, кажется, по «Первому каналу».
Стала уже привычной серая лента тех лет: пустые прилавки магазинов, где все мыши давно уже повесились, безумная давка в «казенки» за водкой по талонам. Здесь же было совершенно иное: огромная очередь в сильнейший январский мороз людей различного возраста с детьми, стоявшая с одной целью — поклониться могиле поэта, музыканта. И более всего поразили лица, пришедших выразить свою солидарность. Предельно одухотворенные, светившиеся мощным чувством собственного достоинства, с гордым глубоким взглядом, отражающим внутреннюю цельность. Зная восприятие тех лет, которое сложилось поздней агрессивной пропагандой, никогда бы не подумал, что такое могло быть. Да и как же, ведь это были «совки» — забитые, затюканные люди, живущие по распорядку указаний партий, где шаг вправо, шаг влево и тебя нет. Люди-тени, весь смысл жизни которых состоял в том, чтобы отстоять очередь и ухватить какой-нибудь лакомый дефицитный товар…
Однако на кадрах кинохроники все было совершенно иное. Здесь предстали какие-то мифологически атланты, исполненные духовным смыслом. Может быть, весь этот пафос и чрезмерен, наивен, но, еще раз повторюсь, лица поразили…
Думается, что помимо всех напастей, которые свирепствовали в стране в 90-е годы, одной из самых печальных явилось то, что гордость, чувство собственного достоинства народа было растоптано. Бесконечно спрашивается себя: куда ушли те гордые и великолепные люди, где и при каких обстоятельствах затонул их прекрасный материк?
Даже по примеру моего родного Северодвинска это можно было проследить. Города технической интеллигенции, людей с золотыми руками, делающим великое дело и этим безмерно гордящимися. Их в течении нескольких лет превратили в чернь, быдло (или как там еще любят говорить?). Если в те же 80-е было престижно ехать на Север, то в 90-е начался мощный исход людских резервов. Северодвинск превратился в тупик, город, где заканчиваются рельсы, в вымирающую деревню, из которой при первой же возможности стремиться драпануть молодежь. Отцы семейств были посажены на нищенскую зарплату, которую не платили месяцами. Радостью считалась подачка в сто-двести рублей, которую тут же униженный мужчина, шел пропивать в дешевую рюмочную, а потом глушить тоску суррогатным алкоголем. Мой друг, будучи студентом и получая стипендию, практически кормил всю семью, так как мать работала учительницей, отец на заводе, плюс спасал приусадебный участок. Огород, натуральное хозяйство, поезда до Москвы и баулы с тряпками многих спасли. Тогда «заводчанин» стало ругательным словом, синонимом человека практически полностью опустившегося.
Мой любимый город распяли, растерзали уроды, паразиты-кровососы макали человека лицом в дерьмо, приговаривая, внушая комплекс вины: ты сам во всем виноват. Твердили заклинания, что иначе он жить и не может, только пресмыкаясь и будучи вечно битым.
Ввергли человека в ситуацию, когда он всем должен и во всем виноват, а ему никто и ничего. В лучшем случае предложат питаться отрыжкой нувориш или протухшей гуманитарной помощью. Отрыжка эта закрепилась тяжкой печатью на лице, изменила людей, лишила их искренности, навязала черты пластмассовой кукольности, под внешней оболочкой которой стала мерцать пустота.
У писателя Романа Сенчина есть рассказ-миниатюра «В новых реалиях», который написан еще в 1993 году. Главному герою Егорову с бухты-барахты позвонил его давний институтский приятель Макс Бурцев, пригласил в гости на небольшое торжество. Бурцев вольготно обустроился в новых реалиях, у Егорова же «завод прикрыли. Денег нет. Хреновенько, одним словом». Во время дружеской попойки Бурцев показал видеозапись демонстрации 89-го года: «Егоров увидел себя, в руках плакат «Прошу Слова! Гражданин», а рядом свою жену с картонкой на груди — «Долой 6-ю статью!» Они шли по центральной улице, среди десятков других людей с плакатами и трехцветными флагами». В какой-то момент Егоров попал в кадр крупным планом: его «глаза были большие, светящиеся; он что-то выкрикивал». Убеждения, горящее сердце, деятельный романтизм — пылало в человеке, сейчас же ему все фиолетово. Плакат в руках мог легко превратиться в рекламный слоган — средство пропитания человека-бутерброда, а на картонке вместо революционного лозунга проступить надпись «Опарыш». Такое сплошь и рядом можно было увидеть. Единственное что в настоящий момент хочет Егоров, так это сохранить достоинство хотя бы перед своими детьми: «Чтоб меня человеком считали!» В такой ситуации лучше уйти, вовремя уйти, и он повесился. Подобная судьба страшит своей типичностью, программа самоистребления была включена повсеместно, да и по сей день ей не дали команду «отбой».
Не думаю, что все это произошло спонтанно, что в данном случае исключительно бытие определяет сознание. На мой взгляд, все это последствия до мелочей разработанного плана, целью которого было поставить человека на колени, лишить его деятельного начала, своего собственного голоса. Чтобы потом после периода бесконечных понуканий и унижений, дать небольшую надежду, маленький просвет сквозь тюремные решетки и сказать: жизнь налаживается, цени, береги это, бери от жизни по максимуму, иначе все может вернуться на круги своя.