Звонил порученец Жигарева:
— Командующий уехал из штаба недавно, уже из дома позвонил и сказал: как вас найдут — предупредить, чтобы никуда не уходили.
Примерно часов в двенадцать дежурная снова позвала меня к телефону. Опять звонил порученец Жигарева.
— За вами послана машина. Павел Федорович скоро будет в штабе.
Когда я приехал в штаб, командующего еще не было там. Порученец стал рассказывать, как меня искали всю ночь. Вскоре появился Жигарев и жестом пригласил меня в кабинет.
— Понимаешь, какой скандал получился, — заговорил он озабоченно. — Был я у Сталина на докладе. Принял он меня примерно в двенадцать ночи. Когда кончил докладывать, Сталин сказал: «Ну-ка, покажите мне этого Руденко». Позвонил в штаб — там тебя не оказалось. В гостинице — тоже. А уже час ночи. Стали тебя искать. Сталина я заверил, что ты сейчас будешь. Сижу у Поскребышева и жду.
Звонок от Сталина. Спрашивает:
— Нашли?
— Нет, товарищ Сталин.
— Ищите.
Проходит час, другой, третий. Поскребышев всех поднял на ноги: пропал генерал. В пять утра меня вызывает Сталин, спрашивает:
— Где Руденко?
— Не найдем, товарищ Сталин.
— Пьянствует где-нибудь ваш генерал.
Я ему говорю:
— Товарищ Сталин, он не пьет.
— Ну так где же он?
— Не знаю.
Словом, влетело мне по первое число. А твое дело, по-моему, совсем труба. Никуда не отлучайся, жди вызова. Жигарев вызвал порученца и предупредил:
— Его никуда не выпускать, пусть сидит здесь. И сразу выезжает, если Сталин позвонит.
Меня даже в столовую не отпустили. Пришлось обедать прямо в секретариате командующего. «Совсем потерял доверие», — невольно подумалось мне.
Примерно в шесть вечера раздался телефонный звонок. Павел Федорович распорядился, чтобы мне дали машину и привезли к нему на квартиру. Командующий заранее вышел из дома. Когда мы подъехали, он уже ждал нас у ворот.
— Поедем в Кремль, — отрывисто бросил он, садясь в машину. — Сталин приказал привезти тебя к нему.
«Нехорошо получается, — не без тревоги размышлял я. — На фронте с Громовым недоразумение вышло, в Москве опять скандал». А Жигарев и не собирался меня успокаивать:
— Не думал, что он будет с тобой возиться. Но вот приказал приехать вдвоем.
В Кремле машина остановилась у дома, где находился рабочий кабинет Верховного Главнокомандующего. Когда шли по длинному коридору, Павел Федорович спросил у меня:
— Зачем ты комдива аристократом назвал? Меня уже дважды на Политбюро за твои слова гоняли.
Я совсем расстроился:
— Не помню даже такого случая.
А Жигарев не унимался:
— Сталин обязательно спросит у тебя об этом. Какое обидное название придумал.
Зашли в приемную. Поскребышев говорит: «Вас ждут» — и открывает дверь. Вот как, думаю, и опомниться не дали.
В кабинете кроме Верховного Главнокомандующего находились Г. М. Маленков, Б. М. Шапошников, генерал-лейтенанты Ф. И. Голиков и Я. Т. Черевиченко. Не прекращая разговора, Сталин поприветствовал нас с Жигаревым жестом руки.
Насколько я понял, они беседовали о Брянском фронте, на котором сменялись командующие: вместо Черевиченко назначался Голиков. Предполагалось, что на этом фронте должны были начаться активные боевые действия.
Слушая разговор, я постепенно осваивался с обстановкой. Однако волнение не проходило.
В голове мелькнула мысль: почему Сталин принял нас во время разговора о Брянском фронте? Видимо, он в какой-то степени связан с нами.
А Сталин спокойно прохаживается по кабинету. Наконец он остановился у письменного стола, взял курительную трубку и легонько постучал ею о пепельницу. Затем набил ее табаком из разломанной папиросы и раскурил. Все это он делал молча. Присутствующие тоже молчали. Сталин медленно отошел от стола к окну, неожиданно повернулся ко мне и сказал:
— Авиация у нас очень плохо используется. — Помолчал, обвел взглядом присутствующих и продолжал: — Варварство проявляют авиаторы, не хотят изучать современные приборы, летают по наземным ориентирам — вдоль железных дорог и рек, часто блудят, не выходят на цели. Все это снижает эффективность наших ударов с воздуха. Почему у вас на фронте так делается? — спросил он, махнув рукой в мою сторону.
— У нас так не делается, товарищ Сталин, — отвечаю я. — Летчики летают хорошо и не блудят. Наши истребители с Урала до фронта за день долетели, четыре посадки сделали.
Когда заговорил, волнение сразу улеглось. Я стал рассказывать, как дивизия начала воевать, как шли дела на Калининском фронте. Потери мы несли не из-за недооценки приборов, а из-за сложной погоды. Бывает, что экипажи иногда приходят не туда, куда нужно, но такое случается редко.
— Таких случаев слишком много, — прервал меня Сталин. — У вас и по железке ходят, и по шоссе, других методов ориентировки не признают. Авиационная культура не в почете. Хуже того, в ВВС такие порядки, что тех, кто борется за летную культуру, аристократами зовут. Почему вы комдива аристократом назвали?
Я обомлел от этих слов. Но бывает же так: в критическую минуту память вдруг воскрешает то, что никак не удавалось вспомнить. Случай был давний и имел длинную предысторию. Но изложить его надо было как можно короче. Ведь передо мной члены правительства, им каждая минута дорога.
— Комдива я совсем за другое назвал аристократом. Перед нами командующий фронтом поставил задачу — произвести налет на вражеский опорный пункт, расположенный в деревне Мончалово. Вечером я отдал приказ командирам дивизий и распорядился, чтобы завтра в пять утра они лично доложили мне телеграфом или по телефону о принятых ими решениях. Все доложили вовремя, а командир одной из дивизий передоверил это дело начальнику штаба.
— Где ваш командир? — спросил я у него.
— Спит, — отвечает он.
— Что это за аристократ? — говорю. — Поднять. Увлекшись, я не заметил, как Сталин подошел ко мне и, сделав жест рукой, спрашивает:
— И поднял?
— И поднял, — отвечаю, сопроводив слова таким же жестом.
— И он доложил вам?
— Доложил…
Сталин как бы подзадоривал меня репликами и жестами. Волнение мое прошло.
— Дело в конце концов не в обидах, — сказал Сталин. — Почему все-таки техника в ВВС так плохо используется?
Я стал рассказывать, в каких сложных условиях приходится летать людям, как отражается на боевой деятельности авиачастей острая нехватка самолетов. Кроме того, авиацию часто распыляют, вместо того чтобы в нужных случаях собирать ее в кулак.
Разговор был серьезным и предметным. Я сразу понял, что Сталин очень хорошо знает положение дел в авиачастях.
После небольшой паузы Верховный Главнокомандующий, обращаясь к Жигареву, спросил:
