— Неважно кого. Вечная беда с вами…
Наступила пауза. После долгого молчания Нестеров грустно произнес:
— Я понимаю. Я желал им смерти, значит, я такой же, как они.
— Не такой же, — устало сказал Гонта. — Я тоже, если честно, желал. Но желать и делать — две большие разницы, как говорят в Одессе. Этим мы с вами от них и отличаемся… Как, кстати, вам жилось в колонии?
— Почему вы спрашиваете? — удивился Нестеров.
— Да так, если не хотите — не отвечайте.
— Как ни странно, нормально. Если это слово можно использовать в данной ситуации. Вот в тюрьме пришлось несладко. Там столько народа в одной камере набито… А в лагере — вы знаете, я им сказки рассказывал.
— Сказки?
— Ну, не совсем. Я им пересказывал «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, «Жизнь двенадцати цезарей» Светония, легенды Древнего Египта. Представляете: слушали, как дети, раскрыв рот. «Смотрящий» — это главный уголовник зоны — даже добился, чтобы меня перевели во внутреннюю команду — территорию убирать. Это чтобы на промзоне не оставляли по вечерам.
— Каждый вечер рассказывали?
— Вначале — да. Потом потребовал установить режим работы и выходные — невозможно же без передышки. Каждый вечер рассказывал ровно час, кроме субботы и воскресенья.
— Прямо ночи Шахерезады, — покачал головой Гонта.
— Именно так и было, — подтвердил Нестеров. — Если за час история не заканчивалась, на следующий день я ее досказывал и начинал новую. Там вообще очень разные люди, и мне кажется, что не все из них хищники.
— Так оно и есть, — сказал Гонта. — В том-то и беда. Из тех двух бандитов, что вас схватили на станции, только один был «пособником». Второй — нормальный человек. То есть был бы нормальным, кабы его не подмяли под себя эти твари.
— Это тот, что за меня заступился? — спросил Нестеров. — Почему он это сделал?
— Его освободили от установки. Он поступил так, как должен был поступить всякий нормальный человек на его месте.
— И поплатился за это жизнью, — грустно сказал Нестеров. — А эти трое скоро вернутся домой и начнут все сначала.
— Не так скоро, — жестко усмехнулся Гонта. — Бежать они будут, пока не упадут от усталости, это я вам гарантирую. А дальше — уж как повезет. Может, и вернутся.
Нестеров вновь изучающе уставился на Гонту, но отвернулся, решив не уточнять.
— Вы назвали странное имя, — сменил он тему. — Зеваэс, кажется? Кто он?
— Это человек, который первым составил классификацию гуманоидных видов. Именно его рукопись вы обнаружили в своем архиве. Строго говоря, ту рукопись писал не он. Оригинал хранится в Праге, в… одном из частных архивов. Ваш же экземпляр — копия, переписанная кем-то из его учеников. Но это обстоятельство особой роли не играет. Судя по вашей статье, копия полностью тождественна оригиналу.
Пока они говорили, солнечный диск закатился за горизонт, оставив после себя короткое воспоминание светлой полоской над вершинами деревьев, на дороге быстро темнело, и Гонта решил, что пришла пора подыскивать место для ночной стоянки.
Москва встретила их необычайной для августа жарой и духотой. Мутноватый от смога воздух дрожал над вязким, словно пластилин, асфальтом, включенный на полную мощность кондиционер «Тойоты» спасал от зноя, но был плохой преградой запаху бензиновой гари от тысяч машин, до отказа забивших улицы. Возвращение в город, который Нестерову полагалось называть родным, не заставило его сердце биться чаще, как бывало в годы безоблачного детства после отдыха в пионерском лагере или на черноморском курорте. Этот город становился все менее пригодным для человеческого существования, и за прошедшие полгода никаких перемен в лучшую сторону здесь не произошло, в чем Нестеров убедился в первые же минуты. Жара отнюдь не снизила активности людей, населяющих город. Нестерову показалось, что под влиянием избыточного тепла, словно в соответствии с законами классической физики, люди-молекулы сновали по тротуарам в повышенном скоростном режиме. Они быстро размахивали руками, сталкивались и вновь разбегались в стороны, являя гигантскую действующую модель хаотичного броуновского движения. В какой-то момент у Нестерова даже слегка зарябило в глазах, он вздохнул и тряхнул головой.
— Отвык? — понял его движение по-своему Гонта.
— Наверное, — сказал Нестеров. — Но тут еще другое… Куда мы сейчас едем?
— В безопасное место.
— Разве такое место для меня существует? — уныло произнес Нестеров.
— И даже не одно, — засмеялся Гонта. — Ты не огорчайся заранее, все будет в порядке.
Продравшись сквозь пробки Садового кольца, «Тойота» свернула на набережную Москвы-реки и вскоре через механические ворота въехала в тихий зеленый двор за каменной оградой, непроницаемой для любопытных взглядов снаружи. Нестеров вылез первым и с любопытством огляделся:
— Где мы?
— Мы на суверенной территории научно-исследовательского института, — торжественно объявил Гонта, — на крохотном островке разумной добродетели, как выражается наш уважаемый Магистр.
— Кто?
— Сейчас ты с ним познакомишься.
Вслед за Гонтой Нестеров прошел в прохладный холл, поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж и оказался перед тяжелой дубовой дверью кабинета с табличкой: «Рыбаков Валерий Павлович. Член-корреспондент РАН».
— Он и есть Магистр? — спросил Нестеров.
— Он и есть, — подтвердил Гонта. — Но тебе лучше величать его по имени-отчеству. Прошу!
Картинным жестом распахнув дверь, он ввел Нестерова в просторный кабинет, где за столом сидел человек с пышной седой шевелюрой.
— Ну, прибыли наконец, — буднично сказал хозяин кабинета, вставая им навстречу. — Здравствуйте, Олег Сергеевич, проходите, садитесь. Кофейку не желаете? Только что вскипел. Гонта, дорогой, угостите нашего гостя!
С этих самых первых секунд Магистр произвел на Нестерова удивительное впечатление. Он источал вокруг себя атмосферу такой надежности, что все тревоги и проблемы Нестерова отодвинулись далеко- далеко. Нет, Нестеров не позабыл о них совсем, но сейчас они казались ему почти несущественными. Испытанное впервые за много месяцев ощущение, которым он сейчас исполнился, вполне можно было назвать оптимизмом. Тому способствовала и обстановка кабинета. Здесь пахло, почти как на рабочем месте Нестерова. Собственно, это был не столько запах, но совершенно особая аура учреждения, в котором нормальные люди занимаются незаметным для подавляющего большинства сограждан, но очень важным и интересным делом. Только теперь Нестеров понял, насколько сильно тосковал по этому ощущению.
Они расположились на креслах вокруг низкого столика. Нестеров вдыхал полузабытый аромат свежесваренного кофе и старался удержать рвущиеся наружу вопросы, понимая, что времени их задавать у него будет более чем достаточно.
— В общих чертах ваша история мне известна, — сказал Магистр. — Однако с деталями я не знаком. И мне представляется, что детали как раз могут оказаться чрезвычайно интересными. Будьте любезны, расскажите, пожалуйста, все с самого начала. И как можно подробнее.
Вздохнув, Нестеров принялся рассказывать.
— Ну вот, пожалуй, и все, — закончил он спустя полчаса и одним глотком выпил остывший кофе. — А теперь скажите мне честно: неужели все, что со мной случилось, из-за этой проклятой статьи в журнале? Как вообще такое может быть?
— Не совсем, — покачал головой Магистр. — Хотя статья, разумеется, сыграла в вашей судьбе определенную роль. Но источник ваших главных бед все же не она, а та самая рукопись Барки, которую вы
