Те, кто против нас

Мир молана вполне можно назвать стабильным и гармоничным, в иных условиях я рассказал бы о нем намного больше, но мое время на исходе и потому перехожу к финалу. Мы глубоко заблуждались, полагая отсутствие хищников на этой планете естественным. Хищники здесь существовали. Более того, в определенный период истории они были (или сделались?) доминирующим видом. Молана находились на грани уничтожения, пока их биологам не удалось создать абсолютное оружие. Они разработали вирус, смертельный для конкурирующего вида и совершенно безопасный для нехищников, в организме которых вирус не погибает, но постоянно присутствует как симбиот. Он участвует в обменных процессах, размножается и передается по наследству. По сути, каждый молана после той глобальной вакцинации сделался постоянным источником вирусной инфекции, поразившей хищников. Всех до последней особи.

А теперь самое главное. Борьба с хищниками завершилась около столетия назад, но с той поры молана отнюдь не утратили бдительности. Они заразили нас вирусом в день нашего появления. Как мы узнали, инфицирование было произведено воздушно-капельным путем. Они впрыснули культуру вируса в отведенную нам комнату в тот же момент, как только мы туда вошли. Летальный исход настигает хищников менее чем через сутки, но признаки болезни проявляются уже спустя несколько часов. Молана скрытно наблюдали за нами, ожидая результатов. Болезнь не поразила нас, мы остались абсолютно здоровы. Нас не нужно было бояться, именно поэтому молана уже на следующий день полностью сняли охрану вокруг нашей гостиницы. Именно поэтому они охотно и без малейших опасений вступили с нами в контакт. И когда уяснили, что на Земле, как и в их далеком прошлом, одновременно существуют два вида, выразили уверенность, что теперь наша проблема наконец-то будет решена радикально и окончательно. В тот момент одновременно с Сергеем мы решили, что молана намерены передать нам штамм смертоносного вируса.

Не знаю, как истолковали молана сильнейшее замешательство, которое мы с Сергеем испытали, но они его определенно заметили. Я не нашел возможным объяснять неприемлемость их предложения и довольно неуклюже мотивировал наш отказ тем, что доставить органику через два ДП с настолько агрессивной внешней средой нам просто не удастся.

Молана просто рассмеялись. Никаких технических проблем не возникнет, пояснили они. Смерть хищникам находится в нас самих. Мы уже несем в себе вирус-убийцу, который начнет размножаться с огромной скоростью, едва мы вернемся домой. Только тогда мы окончательно осознали, что с нами сделали молана.

Нет, я не виню их. Молана прошли собственный путь. Долгое время гибель грозила каждому из них ежедневно и ежечасно. Возможно, у них в самом деле не оставалось иного выбора и они совершили единственно возможное ради выживания. Но люди не могут и не должны убивать себе подобных. Этим мы и отличаемся от хищников. И потому мы не имеем права на возвращение.

Мы бросили жребий: погибать обоим нет никакой необходимости. Сергей Гребнев останется в ДП-Зб/3, в мире молана навсегда. А мне предстоит навечно закрыть туда Вход. Я взорвал станцию ДП-36/2 и сейчас готовлюсь сделать то же самое с ДП-36/1. Контейнер с этим посланием полностью стерилен, таким образом, с уничтожением обеих переходных станций опасности проникновения вируса на Землю не существует.

Сейчас я отнесу его в точку Входа, затем наполню станцию кислородом и взорву гранату. Огонь уничтожит все.

И последнее. Несмотря ни на что, я продолжаю искренне верить, что теория доктора Садлера верна. Человечество способно избавиться от своей темной стороны в процессе эволюции. И это произойдет естественным, а потому ненасильственным путем. Я верю, потому что в отсутствие этой веры жизнь вообще не имеет смысла. Даже те несколько минут, что остались мне до конца. Я прошу передать доктору Садлеру эти мои последние слова.

Прощайте.

Витас.

* * *

Едва различимая с самого начала лесная тропинка растворилась в траве без следа уже через несколько сотен шагов, а количество комаров, напротив, умножилось многократно. Единственным постоянным ориентиром оставалось яркое солнце на безоблачном небе, чьи лучи пробивали насквозь листву и хвою даже самых густых крон. Но и они не способны были разогнать стаи кровососущих тварей, стартовавших эскадрильями и целыми соединениями из-под каждого потревоженного куста.

— Их что, вообще тут никто не кормит? — возмущался Рыжкин, с равномерностью и постоянством метронома охлопывая ладонями шею, щеки, лоб, а потом, поочередно, оба запястья. — Что за отношение к родной природе! Я так понимаю, что, если б мы сейчас не появились, они бы через неделю от голода передохли!

— Это твоя родина, — зачем-то сказал Гонта, прокладывая путь сквозь частый подлесок.

— А ты не смог бы их отогнать, если ты такой всемогущий? — спросил Рыжкин.

— Не смог бы, — ответил Гонта. — У них мозгов нет. Зато могу сделать так, чтобы ты их не замечал.

— Так они меня совсем сожрут! — воскликнул Рыжкин.

— Это возможно, — согласился Гонта.

Сейчас лес окружал их со всех сторон, берег озера остался где-то справа. Скрупулезно следовать за изрезанной заливчиками и мысками береговой линией не имело смысла — их путь удлинился бы десятикратно. Рыжкин и Гонта считали шаги, изредка посматривали на карту и коротко совещались. По всему выходило, что километра через полтора озеро должно было вновь открыться взгляду. Постепенно деревья начали редеть, зато кустарник сделался много гуще, и Нестеров подумал: если бы не солнце, заплутаться можно было бы в пять минут. Однако не бывает худа без добра: комары в заросли за ними не последовали.

Внезапно кусты расступились, обнаружив ровную поляну, покрытую мягким мхом. Да не поляну, а болото, протянувшееся влево и вправо, плавно огибавшее оконечность твердой почвы, на которой сейчас стояли путники. Противоположный край болота был метрах в семидесяти. Там сразу за кустарником вновь поднимались толстые стволы сосен и в просвете между ними угадывались очертания какого-то строения.

— Вот блин! — в сердцах произнес Рыжкин. — Вон они, наши развалины. Да только чего-то мне не хочется в болото лезть. Близок локоток, а не укусишь!

— А мне обходить не хочется, — возразил Гонта. — Это как минимум километра два. Час потеряем, если не больше. Давай рискнем! Лето сухое, авось не утонем… Ты как считаешь, Олег?

— Втроем не утонем, конечно, — сказал Нестеров. — Но измажемся, как чушки.

— Ничего, — махнул рукой Гонта, — озеро рядом, Обмоемся и высохнем.

Рыжкин вновь скрылся в кустах и вскоре вернулся с тремя длинными шестами, вырезанными из молодых осин. Подошел к краю болота и воткнул свой шест в мох. Шест ушел сантиметров на двадцать.

— Неглубоко, — оптимистически заметил Гонта.

— По краям и океан мелким покажется, — мудро возразил Рыжкин. — Значит, ты берешь ответственность на себя?

— Отвечаю! — подтвердил Гонта.

— Ладно, давай попробуем.

Передав свою сумку Гонте, Рыжкин шагнул первым, погрузился в чавкнувший мох по щиколотку, сделал следующий шаг и увяз до половины голени.

— Начало мне не нравится, — сказал он, с усилием вытащил ногу, ткнул перед собой шестом, шагнул еще и еще раз. — Да нет, вроде ничего.

Они осторожно двинулись через болото, пробуя шестами почву перед каждым шагом. Растительный слой под ногами сильно пружинил, недовольно чавкал, но пока держал. Шедший впереди Рыжкин вдруг охнул, рванулся назад и, не сумев выдернуть ногу, медленно завалился на спину. Его ушедший в мох до половины шест остался торчать, словно флагшток в ожидании стяга.

— Там вообще дна нет, — сообщил Рыжкин, перевернувшись на живот. — Возвращаться надо.

— Куда возвращаться! Мы больше половины прошли, — возразил Гонта. — Давай на карачках, потихоньку. На шесты опираться будем. Не бойся, пролезем. Не из таких дыр вылезали.

Передвигаться на четвереньках оказалось утомительно, противно и мокро, зато достаточно надежно.