новогоднюю ночь 1919 года выбил из Екатеринослава отряды Махно и большевиков.
Кстати, Самокишин прожил долгую жизнь и умер в 1971 году в возрасте 86 лет. В отличие от других петлюровских полковников он репрессирован не был. Когда Советы в 1939 году пришли в Западную Украину, он сменил местожительство и кочевал по домам своих шестерых детей, счастливо избегнув лап НКВД и МГБ.
Прототипом еще одного петлюровского военачальника, командира корпуса облаги полковника Торопца, послужил один из вождей украинского национального движения Евгений (Евген) Михайлович Коновалец. Он родился 14 июня 1892 года (н. ст.) в селе Жашков Львского уезда Восточно-Галицкой провинции Австро-Венгрии в семье учителя. Учился на юридическом факультете Львовского университета, стал одним из руководителей Украинского студенческого союза и организации «Просвита», членом молодежной фракции Украинской национально-демократической партии. В 1914 году он пошел добровольцем в легион Украинских сечевых стрельцов, в июне 1915 года, будучи прапорщиком австро-венгерской армии, попал в плен к русским во время боев за гору Макивка. В сентябре 1917 года он покинул лагерь военнопленных в Поволжье и с группой украинских сечевых стрельцов прибыл в Киев, где поступил на службу в Центральную раду. Рада пожаловала ему чин полковника, который позднее признал и гетман Скоропадский. Молва утверждала, что Коновалец был полковником австрийского генерального штаба. Эти слухи отразил в своем романе и Булгаков, который сделал Торопца австрийским генштабистом. На самом деле Коновалец не был профессиональным военным, никаких военных академий не кончал (а только окончание полного курса академии давало право на причисление к генеральному штабу), да и Львовский университет не успел окончить из-за войны, а в австрийской армии был всего лишь прапорщиком. Сперва Коновалец сформировал батальон сечевых стрельцов, который был затем развернут в полк с артиллерийской батареей и конным отрядом. Сам он в основном занимался политическими и организационными вопросами, а также пропагандой. Военные операции планировали несколько кадровых австрийских и российских офицеров, имевшихся в его штабе. В январе 1918 года курень сечевых стрельцов участвовал в подавлении восстания на заводе «Арсенал» совместно со сформированным Петлюрой Гайдамацким кошем. Как отмечает украинский историк Ярослав Тинченко, «в первые дни уличных боев основные события разгорелись в двух местах: на Печерске, возле завода «Арсенал» и на Владимирской улице, в районе Педагогического музея, где размещалась Центральная рада. Сюда отряды подольских красногвардейцев добрались по Андреевскому спуску. На Андреевском спуске вскоре начались отчаянные схватки между вытесненными из центра подольскими большевиками и сечевыми стрельцами Центральной рады. У подольских красногвардейцев штаб находился в самом низу Андреевского спуска – в обувной фабрике Матиссона, служащие фабрики одновременно были и бойцами отрядов. Сам штаб возглавляли подольские большевики портные М. Кугель и Цимберг, о существовании и происхождении которых упоминает и Михаил Булгаков». И далее Тинченко цитирует запись Николки Турбина на изразцах печки: «Я таки приказываю посторонних вещей на печке не писать под угрозой расстрела всякого товарища с лишением прав. Комиссар Подольского райкома. Дамский, мужской и женский портной Абрам Пружинер, 1918 года, 30-го января».
Полк Коновальца вернулся в Киев в марте 1918 года вместе с германскими войсками и был назначен охранять Центральную раду. После гетманского переворота стрельцы были разоружены и расформированы. Однако в конце августа 1918 года Скоропадский нерасчетливо разрешил Коновальцу сформировать в районе Белой Церкви отряд сечевых стрельцов численностью в 900 человек. Коновалец вскоре вошел в контакт с руководителями Украинского национального союза, готовившими антигетманское восстание. После его начала сечевые стрельцы выступили против гетмана. К ним присоединился Черноморский кош гетманской армии. В результате был сформирован корпус облаги (осадный корпус) под командованием Коновальца, которому предстояло взять Киев. Он насчитывал до 20 тыс. человек и состоял из четырех полков и артиллерийской бригады. За взятие Киева Коновалец 19 декабря 1918 года был произведен в атаманы. Он участвовал в последующих боях против советских войск и деникинцев во главе корпуса сечевых стрельцов. В связи с принятием 6 декабря 1919 года решения о расформировании регулярных частей армии УНР Коновалец отдал приказ о самороспуске частей сечевых стрельцов. После этого он был интернирован поляками в Луцке, а после освобождения весной 1920 года уехал в Чехословакию, отказавшись участвовать в совместной с полякам войне против Советской Украины и Советской России. В августе 1920 года Коновалец создал Украинскую военную организацию, в 1929 году преобразованную в Организацию украинских националистов (ОУН). Коновалец стал первым проводником (вождем) ОУН. 23 мая 1938 года в Роттердаме Коновалец был убит взрывом бомбы, подложенной ему агентом НКВД.
Между украинскими социалистами, к которым принадлежали и Петлюра, и Винниченко, и Тютюнник, и большевиками в 20-е годы еще не было непроходимой пропасти. Булгаков же в романе старался дать понять читателям, что насилие исходило от большевиков никак не в меньшей степени, чем от их противников. Большевистский миф, по цензурным условиям, он вынужден разоблачать иносказательно, намеками на полное сходство красных с петлюровцами (последних ругать не запрещалось). Это проявилось, в частности, в следующем эпизоде: «По дорогам пошло привидение – некий старец Дегтяренко, полный душистым самогоном и словами страшными, каркающими, но складывающимися в его темных устах во что-то до чрезвычайности напоминающее декларацию прав человека и гражданина. Затем этот же Дегтяренко-пророк лежал и выл, и пороли его шомполами люди с красными бантами на груди. И самый хитрый мозг сошел бы с ума над этой закавыкой: ежели красные банты, то ни в коем случае не допустимы шомпола, а ежели шомпола – то невозможны красные банты…» Этот эпизод был купирован в советских изданиях «Белой гвардии» 60 – 80-х годов, ибо не укладывался в пропагандистский стереотип, согласно которому красный цвет и насилие над человеком, да еще проповедующим гражданские права, несовместимы. Хотя некоторые из петлюровских частей действительно носили красные банты, у читателей в середине 20-х годов, когда впервые был опубликован булгаковский роман, красные банты стойко ассоциировались с большевиками. Для Булгакова и большевики, и петлюровцы на деле равнозначны и выполняют одну и ту же функцию, поскольку «нужно было вот этот самый мужицкий гнев подманить по одной какой-нибудь дороге, ибо так уж колдовски устроено на белом свете, что, сколько бы он ни бежал, он всегда фатально оказывается на одном и том же перекрестке.
Это очень просто. Была бы кутерьма, а люди найдутся».
Возможно, он был знаком с цитатой из «Правды», приведенной в книге историка-эмигранта СП. Мельгунова «Красный террор в России» (1923):
«Чрезвычайка запирала крестьян массами в холодный амбар, раздевала догола и избивала шомполами».
Показательно, что в варианте заключительной части «Белой гвардии», так и не напечатанном в журнале «Россия», Алексей Турбин, сбежавший от петлюровцев, ожидает прихода красных и видит сон, в котором его преследуют чекисты: «И ужаснее всего то, что среди чекистов один в сером, в папахе. И это тот самый, которого Турбин ранил в декабре на Мало-Провальной улице. Турбин в диком ужасе. Турбин ничего не понимает. Да ведь тот был петлюровец, а эти чекисты-большевики?! Ведь они же враги? Враги, черт их возьми! Неужели же теперь они соединились? О, если так, Турбин пропал!
– Берите его, товарищи! – рычит кто-то. Бросаются на Турбина.
– Хватай его! Хватай! – орет недостреленный окровавленный оборотень. – Тримай його! Тримай!
Все мешается. В кольце событий, сменяющих друг друга, одно ясно – Турбин всегда при пиковом интересе, Турбин всегда и всем враг. Турбин холодеет.
Просыпается. Пот. Нету! Какое счастье. Нет ни этого недостреленного, ни чекистов, никого нет».
Здесь, возможно, отразились, среди прочего, слухи о том, что один из петлюровских полковников, Козырь-Зирка, прославившийся мощными еврейскими погромами, впоследствии служил в ЧК. И далее следует совсем уж нецензурный для второй половины 20-х годов вывод, который Булгаков вложил в уста несимпатичного Василисы, но не рискнул повторить в парижском издании: «Нет, знаете ли, с такими свиньями никаких революций производить нельзя».
В то же время сам Алексей Турбин одного петлюровца все-таки убивает. Но происходит это 14 декабря 1918 года, когда петлюровцы берут Город. И происходит это убийство во многом случайно – Алексей Васильевич просто отстреливается от преследователей, а потом уже узнает от спасшей его Юлии Рейсс, что одного из преследователей он, скорее всего, убил, или, по крайней мере, тяжело ранил.
В «Белой гвардии» выявлены причины неудачи Белого движения. Крестьянство ему враждебно, а городская «кофейная публика», заклейменная еще в фельетоне «В кафэ», защищать идеалы белых не
