видели».
Шел победный 1945 год. Отделение СМЕРШа, разместившееся в православной церкви, каждую ночь производило массовые расстрелы. По разным сведениям, за короткое время (советская власть находилась в городе всего чуть более двух месяцев) в Харбине были ликвидированы десятки тысяч людей, но до сих пор мы не располагаем точными данными: сколько еще было обвинено в шпионаже в пользу Японии и выслано в советские лагеря?
По свидетельству очевидца событий А. Кайгородова, «репрессии начались буквально с первых же дней или даже часов появления советких войск… Были разгромлены редакции крупнейших русских газет «Харбинское время» и «Заря», журнал «Рубеж». Арестованы и интернированы в СССР были вожди белой эмиграции генералы Г. М. Семенов, Л. Ф. Власьевский, А. П. Бакшеев, руководители фашистской организации К. В. Родзаевский, Б. Н. Шепунов, Л. П. Охотин, И. А. Михайлов, И. А. Ухтомский. В конце августа 1946 года в Москве состоялся судебный процесс: Семенов был приговорен к повешению, Вллсьевский, Бакшеев, Родзаевский, Шепунов и Михаилов к расстрелу. Охотип и Ухтомский — к 20 и 15 годам лагерей, где они оба и умерли…».
Константин Родзаевский успел выбраться из Харбина в Тяньцзипь 17 августа 1945 года. Оттуда он написал, по свидетельству Антона Уткина, два письма — командующему Забайкальским фронтом маршалу Р. Малиновскому и Сталину. «Сталинизм, — писал Родзаевский, — это как раз то самое, что мы ошибочно называли российским фашизмом: это — наш российский фашизм, очищенный от крайностей, иллюзий и заблуждений».
Оба письма попали в руки сотруднику посольства Ивану Тимофеевичу Патрикееву, который пригласил Родзаевского в Пекин для личной встречи. Мудрый Патрикеев был с Родзаевским приветлив, сказал, что именно такие целеустремленные люди нужны сегодня Родине, счел, что из столь убежденного человека получится хороший журналист-агитатор… Короче говоря, Родзаевский был отправлен в Читу, оттуда в Москву, где оказался на одной скамье подсудимых со своим оппонентом атаманом Семеновым.
Семенов решил сдаться на милость победителям. В своем доме в Дайрене он приготовил угощение для гостей, провозгласил тост за победу русского оружия над фашистской Германией, заявив, что добровольно отдает себя на суд Сталину, но виновным себя не чувствует. Смершевцы, выпив с гостеприимным хозяином, отправили его в Москву. Как «злейший враг советского народа» атаман Семенов был приговорен к смертной казни через повешение…
Очень многие были вывезены в СССР насильно. А. Кайгородов утверждает, что «по восточной и западной веткам КВЖД, а также ЮМЖД подчистую забрали всех, кто в 1935 г. отказался добровольно вернуться на родину». Этот нескончаемый поток состоял из самых разных людей, большинство из которых пострадали безвинно.
Семьи многих из тех, кого забирали, оставались в Харбине, некоторые из жен, детей, родителей все еще продолжали работать на КВЖД и лишь в середине 1950-х вернулись в СССР.
Тогда же из Харбина вывезли поэтов Алексея Ачаира, Арсения Несмелова, каким-то непостижимым чудом спасся от ареста известный далеко за пределами Дальнего Востока писатель и ученый-натуралист Н. А. Байков, уничтоживший весь свой огромный архив буквально накануне прихода советской армии в город. В середине 1950-х Байкову с семьей удалось уехать в Австралию…
Иван Давыдович Шевченко, родившийся в большой крестьянской семье в Полтавской губернии, прошел Первую мировую войну, много горького видел в жизни, прежде чем в 1927 году попал в Китай.
На Харбинском центральном базаре у него была большая мясная лапка с вывеской: «Братья Шевченко и Ко».
Ксения Волкова приводит рассказ Ивана Давыдовича: «В середине августа сорок пятого года большинство русского населения в Харбине радовалось: со дня на день ожидали прибытия частей Красной Армии в город. Люди собирались, обсуждали, как лучше встретить войска победоносной армии. Решили по русскому обычаю — хлебом с солью.
О всех происходящих событиях в городе вездесущие мальчишки знали все. Они, как сорока на хвосте, и принесли новость, что «Красная Армия уже на улицах! А за ними танки идут!» и с криками «Ура! Ура!» бежали дальше. Горожане стали выходить на улицы, а китайцы, стоящие на тротуарах, махали идущим машинам и тоже кричали: «Уля! Уля!»
Солнечный день двадцать пятого августа не предвещал ничего плохого. В честь окончания Второй мировой войны, а также победы над Японией в Китае, в театре был устроен большой банкет, где собрался «весь цвет Харбина». Были приглашены предприниматели, врачи, железнодорожники, артисты и просто горожане. Присутствующий на этом торжестве генерал Белобородое, он первым вошел в Харбин с основными силами армии, подняв бокал с шампанским, сказал: «За прекрасных русских людей, живущих здесь, в Китае, которые оказали неоценимую помощь Советской Армии в победе над японцами. За цвет мужского населения Харбина! За вас, герои! Ура!»
Кончился банкет и сразу же слаженный, устойчивый мир Харбина стал распадаться. Молодые солдаты-автоматчики стали загонять в машины выходивший из театра в смокингах и во фраках «цвет мужского населения». Одних увезли в советское консульство, других — в бывшую японскую тюрьму».
Им не дали ни переодеться, ни попрощаться с Родными, которые, не веря в беду, несколько дней, накрывая на стол, ставили приборы для своих мужчин — Ивана Давыдовича, двух его сыновей и зятя, Георгия Гайдука, у которого буквально накануне банкета в театре родился сын. Они увиделись лишь тогда, когда каким-то чудом харбипцы узнали день отправки состава с арестованными в Советский Союз и потянулись на вокзал с узелками. «Состав охранялся солдатами. Они стояли цепочкой друг возле друга, — продолжает повествование К. Волкова. — Женщины старались прорваться через живое ограждение, по солдаты бесцеремонно прикладами отгоняли их. Каким-то чудом, через десятые руки, Иван Давыдович получил свой овчинный тулуп, переданный женой. И какое-то время трое друзей по несчастью (вместе с Шевченко были арестованы владелец нескольких меховых, обувных и мануфактурных магазинов Шипунин и известный в Китае конезаводчик Коренев. — Н. С.) спали на нем, но потом сопровождающий вагона отобрал его, сказав, что тулуп слишком хорош для арестанта.
Когда состав тронулся с Харбинского вокзала, вдруг одна из церквей стала звонить в колокола. Это было прощание с городом, с родными, с Китаем…»
Страшное прощание!..
Все это будет происходить десятью годами позже.
В 1935 году сомнения, колебания таяли в волнах горячего стремления на Родину, домой. Казалось, что там все будет иначе. В слухи, передаваемые, как правило, шепотом, не хотелось верить. Хотелось надеяться…
Среди служащих железной дороги, массово покидавших Харбин, были и моя учительница, Лия Ильинична Рубинштейн с мужем. Они уехали в Магнитогорск и, к счастью, выжили, устроившись работать по специальности. Лия Ильинична начала преподавать в педагогическом институте.
В их багаже приехала та самая кукла-китаянка, с рассказа о ко торой начинается эта книга.
Гостья из Маньчжурии, что живет с давних пор в моем доме.
А в ее топкой улыбке живет тайна…
Глава 3
«Желтый Вавилон»
Едва ли не первые наши знания о Шанхае почерпнуты из путевых очерков И. А. Гончарова «Фрегат «Паллада»», прочитанных еще в ранней юности. Вот как выглядел этот город середины XIX столетия, когда Гончаров прибыл туда в составе посольства адмирала Путятина:
«Вон и Шанхай виден. Суда и джонки, прекрасные европейские здания, раззолоченная кумирня, протестантские церкви, сады — всё это толпится еще неясной кучей, без всякой перспективы, как будто церковь стоит на воде, а корабль на улице…
Наконец, слава Богу, вошли почти в город… На зданиях развеваются флаги европейских наций,
