старинных преданиях, народных приметах, а также о колдунах различных племен. Траоре был прирожденным рассказчиком, слушать его было одно удовольствие, однако отличить правду от вымысла в его повествованиях оказывалось не всегда просто.
— Знаешь, Виктор, — обычно начинал он, — у нас в деревнях есть такие колдуны, которые могут умертвить человека.
А человек этот живет в другой деревне, в нескольких десятках километров от колдуна, и колдун его никогда не видел.
Это я знал. Колдун не посылал своей жертве никакого яда, он просто на глазах односельчан совершал обряд убийства человека, живущего в другой местности. И через некоторое время этот человек умирал… Но при одном условии: он узнавал, что колдун обрек его на смерть. Он умирал от самовнушения. В его голове просто не укладывалось, что он может жить, если колдун предвещал ему смерть.
— А еще, — продолжал Траоре, — колдун становится перед деревом, произносит заклинания, и у вас на глазах листья с дерева начинают опадать.
— А чем он перед этим поливает корни? — интересовался я.
— Нет, нет, ничем не поливает, — настаивал Траоре, — он заколдовывает дерево…
«Кто знает, — думал я, — может, какие-нибудь экстрасенсы обжигают дерево биотоками, а может, гипноз… В Африке все возможно».
Особенно хорошо Траоре разбирался в ядах. Он рассказывал о разных способах лечения укусов ядовитых змей, приготовлении смертельных настоев из растений, применении ядов во время охоты на крупных зверей.
— Знаешь, Виктор, самый лучший яд, которым смазывают наконечники стрел, делают в нашей деревне так, — говорил он. — Человек (понимай — мужчина) уходит в лес и убивает там большую жабу, кожа которой ядовита. Ее кладут в глиняный горшок, куда должен помочиться маленький мальчик. Горшок зарывают в землю в лесу под тенистым деревом. Приходят на это место через год. Горшок выкапывают, добавляют в его содержимое сок одного редкого растения и ставят на костер. Затем все отходят подальше, чтобы ядовитые пары никого не отравили. Когда костер погаснет и зелье остынет, один, наиболее опытный, охотник приближается к горшку и обмакивает в отраву наконечники стрел. Потом горшок с остатками яда зарывают в землю… Кстати, Виктор, — продолжал Траоре, — здесь, в парке, тоже много ядовитых растений. Очень ядовитых. Даже у нас в Африке я таких не встречал.
Мой чернокожий приятель, видимо, решил на всякий случай предупредить меня о возможных опасностях, подстерегающих новичка, если он будет гулять по парку в местах, не предназначенных для прогулок. Видя, что я никак не реагирую на его слова, Траоре решился сказать больше:
— Знаешь, Виктор, когда мы здесь обрабатываем землю вокруг ядовитых кустарников и трав, мы надеваем специальные костюмы со шлемами, а то нечаянно заденешь растение или вдохнешь его пары и можешь умереть. Самые страшные растения-убийцы находятся вдоль узких черных дорожек…
— Понятно, — поспешил я успокоить малийца. — Вдоль черных и красных дорожек — ядовитые растения. Но по этим дорожкам я не гуляю. К счастью, в отличие от Африки здесь нет змей. Ты боишься змей?
— Очень боюсь, Виктор. У меня на родине встреча со змеей — это встреча со смертью. У вас в Европе змея ползает по земле — смотри под ноги, не наступай на нее, и она тебя не тронет. А у нас есть змеи, которые кусают сверху, с дерева. Это страшно. Когда я был мальчишкой, мы пошли ватагой в лес. Один из нас шел мимо дерева, а змея обвилась вокруг ветки, и мы ее не видели. Она укусила его в лицо, и он умер через несколько минут на наших глазах. Мы не успели позвать знахаря, чтобы спасти его. С тех пор я очень боюсь змей!
— А знахари всегда спасают жизнь укушенного змеей?
— Почти всегда. У них есть специальные порошки, которыми они посыпают рану. А детям они надрезают перепонки между пальцами рук и ног и в надрезы втирают специальный состав. И тогда не страшен укус любой змеи. Это как прививки. У нас есть очень искусные заклинатели змей, Виктор, — продолжал Траоре. — Они, например, умеют превратить ядовитую змею в палку. Да, да, змея становится прямой и твердой, как палка. А потом снова будет нормальной и может вас укусить. Ты никогда в это не поверишь!
— Почему же не поверю, я могу даже научить тебя, как это делается.
Траоре раскрыл рот от удивления.
— В самом деле?
— Конечно! Берешь змею, за шею разумеется, чуть-чуть надавишь — и змея раскрывает пасть. Ты спокойно приближаешь голову змеи к своему рту и плюешь прямо в ядовитую пасть. Змея тут же распрямляется и деревенеет. Вот и все!
Траоре подозрительно посмотрел на меня:
— Ты все шутишь, Виктор!
— Ничуть. Просто в твоей слюне предварительно должен быть растворен определенный наркотик, который молниеносно парализует змею. Все очень просто, мой дорогой Траоре! Сам я, как ты понимаешь, этого фокуса не делал, но секрет знаю.
Размышляя о малийцах, я забрел довольно далеко от особняка, — где жил, и, оглянувшись, увидел, что нахожусь около наружной стены, окружавшей территорию Куртье. Это был уголок, заросший буйной дикой растительностью, которой не касались ножницы садовника. Желтая дорожка, по которой я шел, внезапно обрывалась, разветвляясь на две черные тропинки. И в этот момент я услышал сдавленный стон. Сбоку от дорожки, в кустах, ничком на земле лежал человек. Видимо, он пробирался сквозь кусты и, почти достигнув дорожки, потерял сознание. Я сделал то, что должен был сделать по инструкции: вытащил из кармана свой номерной транзистор и сообщил дежурному диспетчерского пункта, что вижу в таком-то месте парка человека, судя по всему потерявшего сознание.
— Не прикасайтесь к нему, — сказал мне диспетчер, — сейчас вылетаем.
Со стороны диспетчерской поднялось огромное механическое подобие стрекозы. Через минуту «стрекоза» приземлилась рядом со мной; из аппарата выпрыгнули два дежурных охранника, подбежали к неизвестному и наложили ему на лицо кислородную маску. Лежавший открыл глаза. В это время приземлилась еще одна «стрекоза», из которой вышел профессор Куртье. Он подошел к неизвестному и, чеканя слова, сказал:
— Вы отравились, продираясь сквозь ядовитые растения. Через пять минут вы окончательно потеряете сознание и еще через пятнадцать умрете, если я немедленно не дам вам противоядия. Но я дам его только при условии, что вы честно ответите на все мои вопросы. Если вы солжете, я позабочусь, чтобы противоядие не оказало нужного действия… Согласны?
Умирающий закрыл и тут же открыл глаза.
— Хорошо, будем считать, что это знак согласия, — буркнул Куртье. Он вынул из кармана коробочку со шприцем и какой-то пузырек, наполнил мутноватой жидкостью шприц и сделал неизвестному укол в руку. — Перенесите его в мою лабораторию, ту, что рядом с кабинетом, — приказал профессор охранникам. Потом, обернувшись ко мне, добавил: — Виктор, вы пойдете со мной, так как я хочу, чтобы вы присутствовали на допросе.
Когда мы вошли в лабораторию, неизвестный уже немного оправился, хотя лицо его было еще очень бледным. Он сидел в кресле, рядом на стульях расположились два охранника. Задержанный оказался сухощавым блондином не старше тридцати лет.
Куртье взял стул и уселся напротив пленника.
— Итак, — отрывисто начал он, — фамилия, имя?
— Гастон Легран, — ответил тот.
— Что вы делали в моем имении?
— Я безработный, мсье. Химик. Живу в Париже. Меня наняли, чтобы я проник в ваш парк и выяснил, что здесь происходит. Потом я должен был подробно рассказать обо всем, что увидел.
— Как вы преодолели внешнюю стену?
— Меня перебросили через нее на стреле автокрана. Очень длинная стрела. Там в одном месте стена близко подходит к шоссе. Автокран на минутку замедлил ход, развернул стрелу над стеной, и я соскользнул в парк. Через три часа меня должны снова забрать с помощью стрелы в том же месте.
