— Повариха из меня паршивая, но резать и мешать я смогу. Во сколько?
— Как насчет половины пятого? Я как раз вернусь из супермаркета. Эш обещала подойти к пяти. Все остальные будут в семь. Будем сидеть, пока хватит еды и питья.
— Отлично,— сказала я.— Зеленое платье пойдет?
— Я думаю, да. Ведь это моя вечеринка. Так что можешь надеть эту чертову тряпку.
Я набрала номер Ланса. Мне не хотелось выступать инициатором контакта, но мне нужно было знать его версию истории Хью Кейса. Когда он взял трубку, я выложила ему, что я уже знала. Тишина на том конце провода была зловещей.
— Ланс?
— Я здесь,— сказал он. Он тяжело вздохнул.— О Господи, я не знаю, что с этим делать. Что вообще, черт возьми, происходит? Я слышал еще тогда, говорили, что она думает, я замешан в этой истории. Это неправда. Это абсолютно неверно, но я не могу этого доказать. С чего бы мне это делать? Что бы я мог выиграть, убив его?
— Разве он не уходил из компании?
— Да нет же. Он поговаривал об уходе. Он сказал, что хочет начать собственное дело. Он даже подал заявление, но папа позвонил ему, они долго разговаривали. Папа предложил сделать его вице- президентом. Повысил ему жалование, и он был на седьмом небе от счастья.
— Когда это было?
— Не знаю. Дня за два до его смерти.
— Вас это не поразило?
— Поразило. Она клялась, что он не мог совершить самоубийство, и я согласился. У него никогда не бывало депрессии, и он только что заключил такую выгодную сделку. Каким-то образом она вбила себе в голову, что это я его убил. Я и мухи не обижу. Поверьте мне. Кому-то очень нужно убрать меня из дела.
— Кстати, вы ничего не слышали о «Калифорния Фиделити»?
Его голос изменился.
— Ага, вчера. Они передают дело в полицию.
Я ощутила слабость в желудке.
— Правда? У них что, недостаточно улик, чтобы открыть дело?
— Не знаю. Надеюсь, что нет. Слушайте, мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз, и я не могу сделать это здесь. Это важно. Мы не могли бы как-нибудь встретиться?
Я сказала ему, что я буду у Олив, и мы условились там побеседовать. Я не горела желанием быть замеченной в его обществе, но он настаивал, и я подумала, что хуже, чем есть, мое положение стать не может. Я никогда не страдала излишней конспиративностью, и мне до смерти надоело вести себя так, как следовало в моей ситуации. Беспокойство тяжестью лежало у меня на сердце. Мне нужно было отвлечься.
Я выехала в город и купила себе пару туфель на высоких каблуках. По мере развития событий мое беспокойство и волнение стало радостным возбуждением. Проведя всю неделю как затворник, я поняла, что во мне еще пока сохраняются некоторые социальные импульсы. Возможно, они залегают глубоко, похороненные под глубоким пластом осторожности, но тем не менее они — часть меня. Мое отношение к Олив сделалось благосклонным, несмотря на то, что лишь вчера еще ее обращение казалось мне высокомерным и снисходительным. Кто я такая, чтобы судить ее? То, как она живет в этом мире, меня не касается. Она заполняет свою жизнь теннисом и покупками, но время от времени она занимается и благотворительностью, чем я, например, похвастаться не могу. Она была права в одном: все зло в жизни от изгоев и тех, кто считает, что с ним несправедливо обошлись. Довольные жизнью люди, как правило, не подделывают чеки, не грабят банков и не убивают своих сограждан.
Я подумала было сходить в тренажерный зал, но решила, что не стоит. Я не занималась со вторника, но мне было наплевать. Я улеглась на диван и проспала большую часть дня.
В три часа я надолго погрузилась в ванну с пеной. Вообще-то я налила туда жидкости, которой мою посуду, но пены было хоть отбавляй. Я помыла голову и для разнообразия даже расчесала волосы. Я раскрасила лицо чем-то, что у меня проходило за косметику, и затем нырнула в белье и шелковые чулки. Платье было обалденное, и оно сидело на мне великолепно, совсем как то черное на Олив предыдущим вечером. Мне никогда не доводилось примерять все эти роскошные женские штучки. После того как погибли мои родители я воспитывалась незамужней теткой, которая также не была специалистом по всем этим вещам. Я проводила дни своего детства с игрушечными пистолетами и за книгами, обучаясь самодостаточности, что очень ее радовало. К тому времени, когда я добралась до старших классов, я была девочкой, на которую школа махнула рукой, а к моему последнему году в школе я водилась с дрянными мальчишками, которые сквернословили и курили наркотики. Это были две вещи, которым я научилась в довольно юном возрасте. Несмотря на то, что я была социальным уродом, моей тетушке удалось вложить в меня набор определенных жизненных ценностей, которые в конце концов и возобладали. Закончив школу, я начала исправляться и теперь я, за исключением нескольких пунктов, примерный гражданин своей страны. В душе я всегда была мерзкой маленькой моралисткой. Частные расследования — это мой способ проявить эту черту.
В половине пятого я стояла у двери Коулеров, слушая, как эхо от моего звонка разносится по всему дому. Похоже было, что никого нет дома. В почтовом ящике была втиснута почта, на коврике лежала газета и пакет, обернутый в коричневую бумагу. Я посмотрела в одну из стеклянных полос, украшавших парадную дверь с обеих сторон. В холле было темно и в глубине дома никаких огней не было видно. Видимо, Олив еще не вернулась из супермаркета. Из-за угла дома появилась кошка в своем длинном белом меховом пальто и со скучающим лицом. Почему-то она казалась мне девочкой, но впрочем, откуда мне знать? Я произнесла какие-то кошачьи фразы. На кошку они не произвели никакого впечатления.
Я услышала автомобильный сигнал. Электронные ворота откатились в сторону, и во двор въехал белый «Мерседес 380». Олив помахала мне, и я направилась к парковочной площадке. Она вылезла из машины и обошла ее, направляясь к багажнику. Она выглядела классно в своей белой шубе.
— Прошу прощения, что опоздала. Ты давно ждешь?
— Минут пять.
Она открыла багажник и извлекла оттуда сумку с зеленью и пыталась вынуть вторую.
— Давай-ка я помогу
— Ох, спасибо. Терри должен быть с минуты на минуту со спиртным.
Я взяла сумку и заодно подцепила другую. В багажнике было еще две, и еще две виднелись на переднем сиденье.
— Господи, сколько народу ты пригласила?
— Человек сорок. Будет весело. Давай эти отнесем, а Терри справится с остальным. Нам еще столько всего предстоит сделать!
Она подошла к входной двери, я следовала за ней. Раздался шорох шин по гравию, и во двор въехал Терри в серебристом «Мерседесе Седане». «Хорошая, должно быть, машина»,— подумала я. Ворота закрылись. Я подождала, пока Олив достанет почту и засунет пачку писем в сумку с зеленью. Она подняла газету, сунула ее туда же и взяла пакет.
— Тебе помочь? Я могу взять что-нибудь еще.
— Все в порядке.— Она положила пакет сверху сумки, придерживая его подбородком, пока искала ключи от входной двери.
Кошка пробиралась к подъездной дорожке, подняв распушенный хвост вертикально вверх. Я услышала, как звякнули бутылки, когда Терри поставил свои сумки на камень. Он взялся за садовый шланг, оставленный садовником, намереваясь его убрать.
— Когда-нибудь шею себе сломаем,— сказал он.
Олив отперла дверь и толкнула ее. Зазвонил телефон. Я посмотрела, как она бросила пакет на столик в холле.
То, что произошло потом, произошло слишком быстро, чтобы это можно было понять. Была вспышка света, вспышка, наполнившая мое поле зрения, словно солнце, за которой появилось огромное облако белого дыма. Откуда-то посыпалась шрапнель, распространяясь со страшной скоростью. Огненный шар, казалось, перекатился через порог подобно стене воды, наступающей при прорыве плотины, языки
