— Джаста момент, сэр. Записуваю…
— Передал капитан Верещагин. В шесть часов сегодня я жду капитана Берлиани в «Синем Якоре». Записали?
— Так точно.
— Повторите.
— Капитан Берлиани мессейдж: сегодня в шесть капитан Вэри-ша-гин ждет в «Синим якорь».
— Большое спасибо, дежурный.
Не покладая трубки, он набрал новый номер.
— Четвертый полк, дежурная, — семитские обертоны.
— Поручика Уточкину, мэм.
— Кто?
— Капитан Верещагин.
— Минутку.
Дурацкая электронная музыка, сопровождающая переключение аппарата.
— Ее нет на месте, сэр. Она в увольнении.
— В Севастополе у матери?
— Да, сэр.
Опять чудо? Артем начал слегка беспокоиться — какое-то непомерное везение…
— Большое спасибо, леди.
Что теперь? Теперь — последний звонок… Верещагин набрал номер.
— Простите, — сказал по-английски светлый женский голосочек, щедро сдобренный акцентом — на сей раз немецким, — Господина Остерманна нет дома. Пожалуйста, оставьте свое сообщение.
— Это Верещагин, — сказал он автоответчику. — До четверти шестого я дома, с шести до семи — в «Синем Якоре», с восьми до десяти — в «Пьеро», потом до утра — в «Севастополь-Шератон». Жду звонка.
«И что теперь?» — он посмотрел на нераспакованный рюкзак. — 'Нет, сначала обед. Потом — в банк… Дьявол, обещал же быть дома, ждать звонка… Ладно, в банк — по дороге в Севастополь. Пятнадцать минут форы. Спать хочется, смена часовых поясов, туда-сюда… Не дай Бог, господин Остерманн, стукнет вам позвонить в «Шератон». Я, конечно, отвечу, но — как там у Зощенко? — в душе затаю некоторую грубость.
Он выгрузил из бумажного пакета на стол свою добычу, трофеи из лавочки на углу: бекон-нарезку, пол-дюжины яиц, маленький пресный хлебец, пакет чая и итальянский сырный салат в полуфунтовой упаковке. Почти ровно на один обед. Пансионная, сиротская привычка: не делать ни запасов, ни долгов. Наверное, глупая. На каждый чих не наздравствуешься. Зато тратится масса нервов: все ли сделано, не осталось ли чего… Нужно разумнее распределять свою жизнь… Слишком много он попытался запихнуть в эти полгода, и что-то наверняка получится скверно, и, как обычно — самое главное.
Обидно.
Капитан встал у окна, выходившего на внутренний дворик доходного дома. Три часа дня. Чудесный солнечный afternoon, совершенно летняя жара. Очаровательный расхлябанный мальчишка пересекает двор, пиная ботинком пивную банку. Легкий жестяной звон… Старичок на галерее напротив не одобряет, на что мальчишка плевал: в двенадцать лет все анархисты. Мгновение застывает в памяти, как муха в янтаре… Пронзительное и краткое ощущение вечности разрушено молодецким посвистом чайника…
После обеда Артем вымыл за собой посуду и разобрал рюкзак. Покидая квартиру, вынес мусор. Это даже не привычка. Привычка — все-таки вторая натура, а это первая. Ни долгов, ни запасов. Глупость несусветная: почему-то его всегда бросало в дрожь при мысли о мусоре, воняющем в пустой квартире и вертящемся впустую счетчике… Как в рассказе Брэдбери: исправная система жизнеобеспечения — и три силуэта на обугленной стене. Вот почему-то думать о своем бренном теле, закатанном в снег, было не так страшно, как воображать завонявшийся в квартире мусор и какой-нибудь сиротливый пакет скисшего йогурта в углу холодильника. Квинтэссенция безысходности. Что за ересь лезет в голову…
Он запер квартиру, спустился в машину, бросил почту на заднее сиденье. Будет время — посмотрит внимательнее. Не будет времени — и ляд с ним.
Маленький джип-'хайлендер', попетляв бахчисарайскими улочками, выкатился на Севастопольский Highway и затерялся в потоке машин.
«Синий якорь» был севастопольским офицерским клубом. Капитан Берлиани, офицер морской пехоты, князь из старинного грузинского рода, один из лучших скалолазов Крыма и покоритель Эвереста — ничего не забыли? Да нет, вроде ничего — явился туда со свойственной ему пунктуальностью: опоздав ровно на пятнадцать минут. Верещагин подозревал, что и к воротам чистилища Георгий Берлиани придет с пятнадцатиминутным опозданием.
…Они познакомились в гимназии имени Александра II Освободителя благодаря доске объявлений. В наше вывихнутое время черт знает что может прийти в голову, так вот: объявление, вывешенное шестиклассником Берлиани, гласило: «Продам скальные ботинки, почти новые. Обращаться в 6-й класс. Берлиани». Реклама — двигатель торговли. Пятиклассник Верещагин прочитал объявление и обратился в 6-й класс. Сделка состоялась: ботинки, из которых Георгий вырос, были обменены на две контрольные по латыни и две — по физике.
Разные силы могут породить и удерживать мальчишескую дружбу. По правде говоря, настоящая мужская дружба так же редко встречается, как и настоящая любовь. В свои четырнадцать лет Гия понял это достаточно четко. Богач, потомок старинного рода, наследник титула и состояния, он пользовался огромным успехом. Его жизнь и карьера были расписаны на много лет вперед: после гимназии должно было перед ним открыться Севастопольское Военно-Морское Офицерское Училище, затем — Академия морской пехоты в Аннаполисе, США, затем — лет десять службы и Академия Главштаба. Гия Берлиани должен был закончить свою карьеру по меньшей мере начштаба флота, «5-й дивизии» крымских форсиз. У него была машина, родители оплачивали ему просторную квартиру в престижном районе и регулярно переводили деньги на его банковский счет в Симфи. Вокруг постоянно крутилась шайка прихлебателей, готовых услужить чем угодно за право напиваться на вечеринках в его квартире, кататься с ним на его машине, донашивать за ним вещи из дорогих бутиков и брать у него в долг. Гия ненавидел всю эту толпу. В четырнадцать лет он был уже законченным циником. Ему нравилось издеваться над ними, помыкать и командовать. И, коль скоро они это позволяли, значит, они этого заслуживали.
Он был уверен, что после четырех вечеров, проведенных за контрольными, пятиклассник Арт Верещагин присоединится к ораве прилипал. Ничуть не бывало. В коридорах гимназии он ограничивался новомодным американским приветствием — «Хай!» Не пытался идти на сближение, не искал контакта, не спрашивал, например, нужно ли еще помочь с контрольными. Сделка совершилась, адью.
Один раз Гия случайно встретил его под Красным Камнем. Ну правильно, нужны же ему были горные ботинки. Георгий, как всегда, приехал на своей машине в компании вечных спутников. Арт был один. Он уже начал восхождение, шел на самостраховке — неумело, затрачивая минуты там, где Гия обошелся бы секундами. И, кроме всего прочего, сбился с маршрута. Ватага поприветствовала храброго восходителя веселым свистом и рядом остроумных замечаний:
— Эй! Тритон Тритоныч!
— Ботинки не потеряй!
— Эу, Тем, ты весь там, или только жопа?!
— А ну тихо! — скомандовал Георгий. — Сейчас я покажу класс.
Он переоделся, обвязался «беседкой», повесил на пояс крючья, закладки и карабины, ткнул одному из дружков страховочную веревку и прямо так, без разминки, пошел вверх — красиво, плавно и быстро, с нижней страховкой. Он догнал Верещагина, застрявшего на последних пяти метрах маршрута, в десять минут.
— Эй, пятиклашка! Ты с маршрута сбился!
— Спасибо, — сквозь зубы ответил Артем, против всех законов скалолазания перехватываясь за следующую зацепку правой рукой внахлест через левую.
