— Теперь мы можем идти домой? — взмолился я.
— Пока нет.
Примерно через двадцать минут Зеленоглазка вернулась в спортивных брюках и желтой майке. Она принесла кувшин с водой, в котором что-то плавало. При ближайшем рассмотрении это оказался тампон. В кувшине покачивался использованный тампон. За ним тянулся едва заметный след крови, превращающийся в красную дымку.
— Что ты собираешься с этим делать? — ужаснулся отец.
— Успокойся, толстосум, я просто поливаю свои растения. — Зеленоглазка взболтала тампон в воде и вылила на то, что напоминало высаженную на перилах марихуану.
— Противно, — поморщился отец.
— Из своего тела я даю жизнь, — парировала Зеленоглазка.
— Зачем ты сделала царапину на моей машине?
— Отвяжись. — Девушка плюнула и повернулась ко мне: — Хочешь выпить?
— Только не из этого кувшина.
— Из холодильника.
— Что у тебя есть?
— Вода или апельсиновый сок.
— Если можно, апельсиновый сок.
— Только не давай отцу. Надеюсь, он умрет от жажды.
— Понимаю, что у тебя на уме.
Отец треснул меня по затылку. Вот те на! Почему я не могу сморозить глупость? Я устал, смущаюсь, мне все наскучило. Почему отец не устал, не смущается и ему не скучно? Мы ведем себя странно, дожидаясь на чужом крыльце признаний.
Дверь снова отворилась.
— Не забудь наш уговор, — сказала Зеленоглазка, протягивая мне стакан с апельсиновым соком.
— Не дам ему ни капли, — пообещал я.
Она тепло улыбнулась. В другой руке у нее была спортивная сумка. Девушка опустилась на колени подле отца и открыла ее. Внутри лежали конверты и письма.
— Если собираешься и дальше ко мне приставать, пусть от тебя будет хоть какая-то польза. Запечатай все это в конверты.
Отец, не говоря ни слова, взял конверты. Устроился поудобнее и принялся их лизать, словно лизать конверты на чужом крыльце — самое обычное на свете занятие. Язык работал с таким усердием, будто в этом заключался смысл его существования, а смысл нашего — оказаться в этом месте в шесть утра.
— А ты, паренек? Хочешь нас выручить?
— Меня зовут Джаспер.
— Джаспер, хочешь полизать конверты?
— Не очень. Но если надо, согласен.
Мы втроем уселись на крыльце и, не говоря ни слова, старательно набивали конверты. Невозможно было выразить, что в это время происходило, но мы то и дело поглядывали друг на друга с едва скрываемым изумлением.
— Сколько ты за это получаешь?
— Пять долларов за сотню.
— Негусто.
— Совсем негусто.
Когда она это произносила, ее серьезное, суровое лицо стало безмятежным и мягким.
— Почему ты так сильно ненавидишь богатых? — спросил я.
Зеленоглазка прищурилась.
— Потому что им уж слишком везет. Потому что пока бедные лезут вон из кожи, они жалуются на температуру в своих плавательных бассейнах. Потому что когда обычные люди попадают в передряги, законники выдают им по полной программе, а когда неприятности случаются у богатых, те выходят сухими из воды.
— А если я не богат? — вступил в разговор отец. — Если та красная спортивная машина — единственная дорогая вещь, которая у меня есть?
— Кому до тебя есть дело?
— Моему сыну.
— Это правда? — повернулась ко мне Зеленоглазка.
— Вроде бы.
Разговор отчего-то не клеился. Словно мы лишались дара речи именно в тот момент, когда он нам больше всего требовался.
— Нам нужна домработница, — неожиданно заявил отец. Язык Зеленоглазки застыл на полулизе.
— В самом деле?
— Да.
Зеленоглазка отложила конверты, ее лицо снова посуровело.
— Не уверена, что у меня есть желание работать на богатого подонка.
— Почему нет?
— Потому что я тебя ненавижу.
— И что из того?
— Работать на тебя было бы лицемерием.
— Ничего подобного.
— Как ничего подобного?
— Это было бы парадоксом.
Девушка задумалась, ее губы беззвучно шевелились, и из этого мы поняли, что в ее голове идет мыслительный процесс.
— Я уже сказала, у меня есть парень.
— Разве это мешает подметать полы?
— Плюс к тому ты для меня слишком старый и страшный. Я не буду с тобой спать.
— Послушай, я ищу человека, который бы убирался в нашей квартире и иногда готовил для Джаспера и меня. Мать Джаспера умерла. Я все время на работе, у меня нет времени заниматься стряпней. И еще, к твоему сведению, ты меня не интересуешь как женщина. Твоя бритая голова придает тебе нечто мужское. И у тебя овальное лицо. Такие мне не нравятся. Я западаю на круглолицых. Спроси кого хочешь.
Может, и спрошу.
— Так ты согласна?
— Договорились.
— Зачем ты оцарапала мою машину?
— Я не царапала.
— Ты лгунья.
— А ты извращенец.
— Считай, ты нанята.
— Отлично.
Я покосился на отца — у него было странное выражение лица, словно он всю ночь, не останавливаясь, ехал, чтобы добраться до тайного водопада, и наконец оказался на месте. Рассвет превратился в утро, а мы продолжали заниматься конвертами.
В первый вечер, когда Анук пришла приготовить еду и убраться в квартире, меня развеселило ее смущение. Она ожидала увидеть просторный дом богатого человека, а оказалась в нашей маленькой, неказистой квартире, гниющей, словно днище старой шлюпки. Приготовив обед, она поинтересовалась:
— Как вы можете так жить? Словно свиньи. Я работаю на свиней.
— Поэтому ты и сварила нам такую бурду? — парировал отец.
