Тогда я нашел его в затоне, который выкопал собственноручно для ловли рыбы. Но хотя я не знал, кто этот человек, однако по длинным локонам[26] определил, что это Хлодвиг, взвалил его на плечи, перенес на берег и там похоронил, обложив могилу дерном. Вот, останки его целы, делай [с ними], что тебе будет угодно». Когда король узнал об этом, он, делая вид, что отправился на охоту, отрыл могилу и нашел тело целым и невредимым. Только одна прядь волос, которая была сзади, уже отпала, другая же часть волос и сами локоны оставались невредимыми. И стало ясно, что это тот, кого король усердно разыскивал. [224] И вот, призвав епископа города, король вместе с клиром и народом при сиянии многочисленных свечей перенес тело в базилику святого Винценция[27] для погребения. И убиенных племянников он оплакивал с не меньшей горечью, нежели когда он видел в могиле собственных сыновей. После этого он послал Паппола[28], епископа города Шартра, отыскать тело Меровея, которого король похоронил рядом с могилой Хлодвига.
11. Некий привратник сказал тогда о другом привратнике следующее: «О государь-король, этот человек получил вознаграждение и замыслил убить тебя». И привратника, о котором тот сказал, схватили, избили в подвергли многочисленным пыткам, однако он ничего не рассказал о деле, о котором его пытали. Многие же тогда говорили о том, что это произошло в результате интриг и зависти, потому что того привратника, которого обвинили в этом, король очень любил. Но Ансовальд[29], обеспокоенный не знаю каким подозрением, ушел от короля, не попрощавшись. А король, возвратившись в Шалон, приказал предать мечу Боанта[30] за его всегдашнюю неверность. Окруженный в своем доме, он [Боант] погиб, сраженный людьми короля, а имущество его было передано королевской казне.
12. И вот когда король с величайшим упорством вновь пытался преследовать епископа Теодора[31] и когда Марсель уже вновь отошел под власть короля Хильдеберта, туда от короля Хильдеберта для расследования дела отправился Ратхар с полномочиями герцога[32]. Но, не расследовав дела, которое ему поручил король, он напал на епископа, потребовал за него заложников и отправил его к королю Гунтрамну, чтобы епископ присутствовал на предстоящем соборе, который должен был состояться в Маконе, и был бы осужден епископами. Но тут свершилось божественное возмездие, которое обычно защищает рабов божиих от пасти бешеных псов. После того как епископ покинул город, Ратхар тотчас же разграбил церковное имущество; одни вещи он присвоил себе, другие – опечатал. Сразу же после этого слуг его поразил жесточайший недуг, и, изнуренные лихорадкой, они умерли; от этой болезни погиб и его сын, которого он, громко стеная, похоронил в пригороде Марселя. Такое бедствие обрушилось на его семью, что, покидая этот город, он и не чаял возвратиться домой.
А епископ Теодор был задержан королем Гунтрамном, но король не причинил ему никакого вреда. Ведь Теодор был муж исключительной святости и усердный в молитвах, о чем Магнерих, епископ трирский, рассказал мне следующее. За несколько лет до этого Теодора вели к королю Хильдеберту под такой строгой охраной, что, когда он прибыл в какой-то город, ему не разрешили повидаться ни с епископом, ни с кем- либо из горожан. А когда он прибыл в Трир, Магнериху сообщили, что Теодора уже посадили на корабль и тайком увозят. Магнерих, опечаленный, поднялся, поспешил туда и, застав его еще на берегу, попенял страже за такое немилосердие, когда даже повидаться брату с братом не разрешают. Наконец когда они свиделись, он облобызал Теодора и, дав ему кое-что из одежды, удалился. И вот, придя в базилику святого Максимина, он пал ниц у гробницы, думая о словах апостола Иакова: «Молитесь друг [225] за друга, чтобы исцелиться»[33]. После продолжительной слезной молитвы о том, чтобы господь удостоил своей помощи брата, он вышел из базилики. И тут женщина, которую побуждал «дух заблуждения»[34], начала кричать, говоря епископу: „О нечестивый и состарившийся в злых днях[35], ты, который возносишь молитву господу за врага нашего Теодора. Вот мы каждый день обдумываем, как бы нам изгнать из Галлии того, кто смущает нас ежедневными распрями, а ты не перестаешь молиться за него. Лучше бы ты заботился об имуществе своей церкви, чтобы ничего не пропало из предназначенного для бедных, чем молиться за него с таким усердием“, И продолжала: «Горе нам, не могущим одолеть его». Хотя и не следует верить злому духу, однако благодаря этому стало ясно, каков на самом деле епископ, раз его так яростно поносил демон. Но вернемся к нашему рассказу.
13. И вот король Гунтрамн направил посольство к своему племяннику Хильдеберту, который в то время находился в крепости Кобленц [Слияния]; эта крепости называлась так потому, что в этом месте сливаются реки Мозель и Рейн. И так как было решено, что епископы обоих королевств соберутся в Труа[36], городе Шампани, то это было не приемлемо для епископов королевства Хильдеберта. Поэтому посол Феликс после приветствия показал письмо и сказал: «О король, твой дядя настоятельно спрашивает, что помешало тебе исполнить это обещание, и епископы вашего королевства отказались прибыть на собор, о котором вы сообща договорились. Или, быть может, недобрые люди посеяли между вами семена раздора?». Тогда я, в то время как король молчал, ответил: «Не удивительно, что в народе сеются плевелы, но между королями ростки раздора, если они и намечаются, вовсе не должны укорениться. Ведь не секрет, что король Хильдеберт считает своим отцом только дядю, а тот только его – сыном, как это мы слышали от него в этом году[37]. Итак, да не будут прорастать семена раздора, так как они [дядя и племянник] должны в равной мере поддерживать друг друга и любить». Затем король Хильдеберт, отозвав в уединенное место посла Феликса, сказал: «Я умоляю моего государя и отца о том, чтобы он не наносил никакой обиды епископу Теодору. Если он это сделает, между нами тотчас же возникнет ссора, и из-за этого мы будем разобщены, мы, которые, сохраняя любовь, должны быть миролюбивыми». И, получив разъяснения по прочим делам, посол удалился.
14. И вот когда мы находились у короля в упомянутой крепости, мы задержались до глубокой ночи на королевском пиру и поднялись из-за стола лишь тогда, когда трапеза была окончена. Мы подошли к реке и застали около берега уже приготовленный для нас корабль. Когда мы поднялись на него, за нами хлынула разношерстная толпа людей, и корабль наполнился как людьми, так и водой. Но тут проявилась чудесным образом сила господня, ибо хотя вода доходила до краев борта корабля, он, однако, не затонул. Ведь у нас были с собой мощи блаженного Мартина и других святых, чудесная сила которых, как мы думаем, и спасла нас. Когда же корабль вернулся к тому берегу, откуда мы отчалили, его освободили от людей и воды. И так как на корабль не взяли посторонних, [226] мы без затруднения переправились. На следующий же день мы простились с королем и ушли [оттуда][38].
15. И вот, продолжая свой путь, мы подошли к крепости Ивуа. Там нас встретил диакон Вульфилаих, отвел нас в свой монастырь и оказал нам самый радушный прием. Монастырь же этот расположен на вершине горы, приблизительно в восьми милях от упомянутой крепости[39]. На этой горе он построил большую [40] базилику , которую он прославил мощами блаженного Мартина и других святых. И так как мы задержались там, мы начали просить его рассказать нам что-нибудь о благодати своего обращения и как он достиг духовного сана, ибо родом он был лангобард. Но он, желая всячески избежать суетной славы, не хотел рассказывать. Однако я поклялся ему страшной клятвой, обещая прежде всего, что я никому не расскажу то, что он поведает, и попросил его не утаивать от меня ничего из того, о чем я спрашивал. И хотя он очень долго противился этому, однако, побежденный моими мольбами и клятвенными уверениями, поведал мне следующее: «Имя блаженного Мартина я услышал, когда был еще мальчиком, и не зная еще, мученик он или исповедник и что доброго совершил он в мире, и какая область сподобилась принять его блаженные члены для погребения, я уже славил его в молитвах днем и ночью, и если ко мне в руки попадала какая-либо монета, я подавал милостыню. И когда я стал старше, я ревностно принялся за науки; при этом я научился писать прежде, чем узнал порядок расположения букв в азбуке. Затем меня обучал аббат Аредий, у которого я находился и вместе с которым пришел в базилику блаженного Мартина.
Когда мы возвращались оттуда, он взял немного песку с могилы блаженного как благословение. Высыпав его в коробочку, он повесил ее мне на шею. Когда мы доехали до его монастыря, что в Лиможской
