Между тем компании станут делать все, что в их силах, для того чтобы «просигнализировать» рынку о качестве своих товаров и услуг. Это и стало открытием Майкла Спенса, экономиста из Станфордского университета, в 2001 г. получившего Нобелевскую премию. Предположим, вы, выиграв изрядную сумму в лотерею Powerball, выбираете консультанта по инвестициям. Офис первой компании, которую вы посещаете в процессе поисков консультанта, поражает вас великолепием деревянных панелей, мраморной отделкой коридоров, оригинальными полотнами импрессионистов. Вы отмечаете, что должностные лица компании носят итальянские костюмы, сделанные на заказ. Какая из двух мыслей придет вам в голову: (1) выплачиваемые мною вознаграждения за услуги пойдут на оплату всей этой роскоши — да это обдираловка! — или (2) вау, да эта компания, должно быть, жутко успешна, надеюсь, они возьмут меня в качестве клиента? Большинство людей выберут второй вариант ответа. (Если я вас не убедил, подойдите к проблеме с другой стороны: что вы почувствовали бы, увидев, что ваш консультант по инвестициям работает в убогом офисе и пользуется текстовыми процессорами WANG из государственных запасов пятнадцатилетней давности?)
Зримые и обманчивые признаки успеха — деревянные панели, мрамор, собрание живописи — не имеют никакой внутренней связи с профессиональным поведением компании. Скорее, мы толкуем их как «сигналы», дающие нам знать, что это первосортная компания. На рынке такие «сигналы» играют ту же роль, что и яркое оперение павлина в привлечении подруги. Это хорошие сигналы в мире несовершенной информации.
А вот смежный вопрос, над которым экономисты любят поразмышлять: выпускники Гарварда преуспевают в жизни, но преуспевают ли они потому, что в Гарварде их научили чему-то, обеспечивающему их преуспеяние, или потому, что Гарвард отыскивает и принимает талантливых студентов, которые в любом случае преуспевали бы в жизни? Иначе говоря, добавляет ли Гарвард значительную «стоимость» своим питомцам или же он попросту дает изысканный «сигнальный» механизм, позволяющий блестящим студентам рекламировать свои таланты миру фактом своего приема в Гарвард? Для того чтобы получить ответ на эти вопросы, Алан Крюгер, экономист из Принстона, и Стейси Дейл, экономист из Фонда Меллона, провели интересное исследование [63]. Они отмечают, что выпускники высших учебных заведений, проводящих жесткий отбор студентов, впоследствии получают более высокую заработную плату, чем выпускники высших учебных заведений, которые проводят менее жесткий отбор студентов. Например, среднестатистический студент, поступивший в Йель, Свартмор или университет штата Пенсильвания в 1976 г., в 1995 г. зарабатывал 92 тыс. дол. в год, а среднестатистический студент, поступивший в высшее учебное заведение, проводящее менее жесткую селекцию абитуриентов, например в университеты Пенн Стейт, Денисон или Тюлейн, зарабатывал на 22 тыс. дол. меньше. Это не слишком удивительное открытие, которое к тому же не дает ответа на вопрос о том, будут ли выпускники университетов вроде Иельского или Принстонского зарабатывать больше, чем их сверстники, учившиеся в других университетах, даже в том случае, если все четыре года обучения станут играть в пинг-понг на пиво и смотреть телевизор.
Тогда м-р Крюгер и мисс Дейл сделали еще один шаг в своем анализе. Они изучили результаты студентов, принятых в высшие учебные заведения с жестким отбором среди абитуриентов и в университеты, проводящие менее строгий отбор. Некоторые из таких студентов предпочли университеты, входящие в Ivy League [64]; другие же отдали предпочтение менее строгим в плане отбора университетам. Главное открытие м-ра Крюгера и мисс Дейл лучше всего обобщено в заглавии их работы — «Children Smart Enough to Get into Elite Schools May Not Need to Bother» («Детям, достаточно умным для того, чтобы поступить в элитные учебные заведения, нет нужды беспокоиться»). Средние заработки выпускников как университетов, проводящих жесткую селекцию, так и университетов, не слишком свирепствующих при отборе студентов, будут приблизительно одинаковыми, независимо от того, в каком учебном заведении они учились. (Единственное исключение составили студенты из семей с низкими доходами; если такие студенты заканчивают высшие учебные заведения с жестким отбором, их заработки существенно возрастают.) В целом «качество» студентов начинает, по-видимому, играть более важную роль в жизни, чем качество университетов, в которых они учатся.
Значит, платить по 100 тыс. дол. и больше за учебу в университетах Ivy League неразумно? Вовсе нет. Дипломы Принстонского или Йельского университетов по меньшей мере эквивалентны жесту «палец вверх», сделанному Роджером Эбертом. Такие дипломы говорят о том, что вы — специалист высокой квалификации, так что те, с кем вам придется сталкиваться по жизни (работодатели, супруги, родня супругов), будут испытывать меньшие сомнения на этот счет. Кроме того, всегда существует шанс, что вы чему-нибудь да научились, четыре года протусовавшись с величайшими умами мира. И все же м-р Крюгер дает абитуриентам высших учебных заведений такой совет: «Не верьте, что единственным учебным заведением, в котором стоит учиться, является то, в которое вас не примут… Поймите: ваша мотивация, ваши устремления и ваши таланты определят ваш успех в большей мере, чем название учебного заведения, которое будет указано в вашем дипломе».
Американские реформаторы образования часто игнорируют мысль о том, что умные, целеустремленные молодые люди (родители которых имеют сходную мотивацию) преуспеют независимо от того, в каком учебном заведении они учились. В штате Иллинойс ежегодно проходит осенний «праздник» — раздача отчетных карт школам штата. Каждую школу штата оценивают на основании успехов, продемонстрированных учащимися на стандартных экзаменах. СМИ быстро хватаются за эти карты отчетности, публикуя списки «лучших» школ штата, которые обычно находятся в богатых пригородах. Но говорят ли нам эти отчеты и публикации что-либо о том, какие школы действительно самые лучшие? Необязательно. «Во многих пригородных сообществах учащиеся будут хорошо успевать на стандартных экзаменах даже в том случае, если они ходят в школу и просто отсиживают там по четыре часа в день», — говорит экономист из университета Рочестера Эрик Ханушек, специалист, выявивший довольно слабую зависимость между успехами учащихся и усилиями школ. Отсутствует фундаментально важный фрагмент информации: насколько велика «стоимость», которую реально добавляют нашим чадам в этих «эффективных школах»? Действительно ли в таких школах работают выдающиеся учителя и администраторы или же эти школы — просто места сосредоточения привилегированных учащихся, которые хорошо сдавали бы стандартные экзамены независимо от того, в какие школы они ходят? Это все тот же вопрос о преимуществах Гарварда.
В начале этой главы была поставлена серьезная социальная проблема. Подобной же проблемой я и закончу главу. Речь идет о расовой принадлежности как об информационной проблеме. В основе ее лежат два простых вопроса. Во-первых, несут ли значимую, важную информацию данные о расовой или этнической принадлежности сами по себе или в сочетании с данными о каких-то иных обстоятельствах? И во-вторых, если они несут важную информацию, что нам с нею делать? Основное внимание уделяют ответу на первый вопрос. После событий 11 сентября можно определенно утверждать, что тридцатипятилетние арабы представляют для страны большую угрозу, чем шестидесятипятилетние женщины-польки. Полицейские чины давно утверждали, что расовая принадлежность может быть хорошим сигналом: хорошо одетые белые подростки, бродящие по негритянским бедным кварталам, часто ищут там продавцов наркотиков. Преступные организации имеют расовый или этнический характер. В то самое время как президент Клинтон заявлял о том, что расовые характеристики «не имеют морального оправдания», веб- сайт его главного специалиста по борьбе с наркотиками Барри Маккаффри как раз пропагандировал именно такой подход к проблеме. Как отмечалось на этом сайте, в г. Денвер торговцы героином — преимущественно мексиканцы, в г. Трентон крэком торгуют в основном афроамериканцы мужского пола, а порошком кокаина — выходцы из Латинской Америки [65].
В действительности все мы мыслим по-своему. Смолоду нас учат, что нельзя судить о книге по ее обложке.
