гениальностью тактики или мастерством владения стратегии, но судя по барельефам на воздвигнутых в их честь монументах, непревзойденные таланты воителей больше проявились в мародерстве, поджогах и насилии над мирным населением.
Потолкавшись в этом Стоунхендже воинской славы и освежившись у фонтана, мы продолжили экскурсию, заглянув по пути в пару-тройку кабаков промочить глотку. Причем, в каждом последующем засиживались вдвое дольше предыдущего. Исчерпав вместимость наших желудков, пили в основном мульс, легкое вино с медом, мы свернули в городской сад, отдохнуть и поболтать.
Сладко пахло яблоками и грушами, в кругах и пентаграммах цветников красовались розы и тюльпаны, веселые струйки фонтанчиков цыркали и журчали, переливаясь нежной радугой.
— Присядем, здесь — предложил я, своим спутникам облюбовав одну из беседок, густо увитую плющом и виноградом. Обоюдное молчание я истолковал как знак полного согласия и занял одно из плетеных креслиц, вольготно в нем развалясь.
— Все-таки провинция есть провинция, — умиротворенно вздохнув, сделал вывод Маршалси, без зазрения совести общипывая гроздь общественного винограда.
— Собираетесь сюда переехать? — поинтересовался я у идальго, наблюдая за возней воробьев в пыли.
— Разве что женившись. Или в ссылку.
Живо припомнилась наша первая встреча в тополиной роще. Спящий под кустом жених! Персонаж из сказок и басен.
— На счет второго, пожалуй, соглашусь, — продолжил я разговор, — но законный брак!!! Убейте, не представляю вас главой семейства.
— Тут как выпадет, — жуя и от того невнятно произнес Маршалси. — Помните, я рассказывал о своем житие в Самборе. Не вмешайся проклятый алькальд ходить бы мне в церковь еще в худшей кампании, чем нынче.
Я пропустил подначку мимо ушей. Идальго все не мог простить мне разлуки с высокой дамочкой. Что ж, его можно понять. Во всяком случае, его тоска находила понимание в моей израненной шипами любви душе.
— А по-моему жениться не следует вовсе, — влез в беседу Амадеус. — Ни что так не связывает мужчину по рукам и ногам как семья.
Юноша явно перепил, и вдобавок его развезло от жары. Чтобы наш скромный бард позволил себе вмешаться в разговор!!!
— Хо! Хо! — удивленно выпучил глаза Маршалси. — Вирхофф, наш птенец пытается поделиться с нами личным опытом. Друже, — обратился он к барду, — сколько раз твое прыщавое самолюбие пострадало от капризов обладательниц прекрасных глазок, что ты столь рьяно печешься о свободе?
— Ни какого опыта не требуется. Личная свобода гораздо дороже благ союза с женщиной, пусть даже и любимой, — заявил бард.
— А как же ваши баллады-серенады? А? — подловил Амадеуса на лицемерии Маршалси.
— Преклонятся перед дамой сердца — одно, а пожертвовать свободой — другое.
Словно в пику их разговора, мимо, под ручку с галантным кавалером, прошествовала одна из тех, ради которой упомянутая бардом свобода была принесена в жертву. Не сказать, чтобы ее спутник горько убивался, рвал на себе волосы или как то по-другому переживал личную катастрофу. Наоборот! Сиял ярче начищенной медной сковороды!
Мои спорщики заткнулись и, затаив дыхание, проводили парочку взглядами. Справедливо подмечено, хорошо, что глазами можно лишь смотреть. Ни тебе потрогать, ни тебе пощупать…
— Вот вам и пример несвободы, — наставнически мудро поставил я точку в их споре.
— Не показательный пример, — не согласился бард.
Обсуждение зашло в тупик и все замолчали. Амадеус хмурясь, боролся с одолевающей его сонливостью, Маршалси кидал виноградом в воробьев, а я слушал шелест листвы и смотрел на солнечные лучики, паутинками пронизывающие сладкий воздух.
— Я все гадал, — начал новый разговор Маршалси, — на кой ляд тебя отрядили в Ожен.
— И как? Догадался? — лениво спросил я. Может с его слов и мне откроется тайна моего путешествия.
— Причина одна — война! — вынес приговор Маршалси.
— Вас бы в министры иностранных дел, с таким тонким чутьем на события, — разочаровался я в его словах, но пошутил. — Для ассасина я через чур стар и неповоротлив.
— Жрица на твою старость и неповоротливость не пеняла, — ухмыльнулся идальго.
Грубоватая колкость задела старую болячку на сердце.
— Понтифик не жрица, с ним этот номер не пройдет, — ответил я, наивно рассчитывая отыграться на его приверженности к ортодоксальности. Куда там!
— Вы не поняли! Война! — не унимался Маршалси. — Война за общие интересы.
— Какие такие общие интересы у Вольных маркграфств и империи Геттер? — возмутился я. Нашел парламентера!
— Союзные! — с нажимом проговорил идальго.
— Маршалси, Маршалси! Не заговаривайтесь! Еретики и правоверные не едят из одной чашки, так, кажется, ответствовал Святой Себастий своим мучителям.
— А мы и не будем есть! Мы будем воевать! Воевать с варварами Земель Порока! Потому и идете в Ожен. Вам нужна поддержка понтифика для союза с императором.
Я подавил вздох и постарался изобразить на лице отчаяние, досаду и надежду попеременно. Подыграйте человеку в его заблуждениях, и они приобретут железобетонную твердость. Я старался, как мог. Только что не гудел как трансформатор от натуги. Станиславский выгнал бы меня при первом движении бровью. За полную бездарность. Но то Станиславский! У Маршалси моя роль провалившегося резидента прошла на ура.
— Не делайте таких страшных глаз, Вирхофф, — остался доволен разоблачением идальго.
— Знаете Маршалси, отчего проистекают человеческие несчастья? — с сарказмом философа спросил я у прозорливого приятеля. Такой счастливой хари как у Маршалси мне не доводилось видеть за истекшее время, как получил в челюсть от своего благодетеля.
— Отчего?
— Как сказал один мудрец — горе от ума, — и, не выдержав собственного глубокомыслия, я улыбнулся.
Моя улыбка вызвала чудодейственные изменения. Маршалси посерьезнел. Я одобрительно кивнул головой.
— Вы ценный подчиненный, Маршалси. Все понимаете с лету.
Идальго по военному, щелкнул пальцами по полям шляпы и сурово глянул на барда. Юноша спал, свесив голову на грудь и мирно посапывая.
По саду прошествовала городская стража. Сизомордые алебардисты тяжело волочили ноги, тихо переругивались и взирали на белый свет желтыми глазами конченых алкашей. Нашему 'кружку полуночных бесед' они уделили внимания не больше чем бродячему псу, мелькнувшему в кустах в погоне за голубями. Будь мы трижды насильники и тати, застигнутые с поличным за злым ремеслом, и тогда бы нам не удостоится большего. Церберы закона спешили в кабак в конце улицы, омыть истомленные души виноградной крепостью амонтильядо[21].
Когда алебардисты пропали из виду, Маршалси легко поднялся с кресла и потянулся, словно лев перед большой охотой.
— Пойду, разомнусь. Не желаете составить компанию? — пригласил он меня.
— Нет, нет, — дальновидно отказался я. — Устал. Да и особой охоты нет.
— Тогда, с вашего позволения покину вас.
Маршалси, махнув шляпой перед моим носом, резво удалился.
Поблаженствовав еще немного, люблю, знаете ли, беспечное безделье на лоне природы, я разбудил барда, и мы отправились восвояси, в 'Голубка и горлицу', пропустить на сон грядущий по стаканчику кларета.
