отношения. Моя вот была майором милиции и следователем по особо тяжким. Гонзаговская могла оказаться из той же породы. Следопытов и всезнаек.
— Сеньора Меллиса, отдыхает. Она провела у постели Его Сиятельство в молитвах все время вашего отсутствия.
Хорошо не в постели, — схамил по обыкновению я. Что поделаешь, в моей тонкой натуре иной раз бомж и хам одолевал героя и кавалера.
Меня опять повели музейными тропами. Через коллекцию шпалер и картин в собрание скульптур и бюстов, коридором на лестницу сфинксов и на галерею атлантов и кариатид, марш-броском сквозь оружейную в зал Боевой Славы — штандартов и знамен хватило бы на средней численности армию. Оттуда влево-влево и в коридор. А там миновав с десяток дверей до часового у дубовых створин с ручками в виде играющих ласок.
Дворецкий предупредительно постучал и, дождавшись разрешительного звонка в колокольчик, приоткрыл передо мной половинку двери.
— Прошу, сеньор Лехандро, — подтолкнул он меня под локоть.
Я, помявшись, шагнул внутрь покоев. Пурпурный атлас обивки стен, дымчатой прозрачности портьеры на стрельчатых окнах с витражами, шкафы с тонким хрусталем, книгами и непонятными диковинами, на полу ковер в тон стен: серебристые розы на пурпуре…
Умирающий, никого другого в комнате не было, встречал меня стоя и опершись на боевой меч. Попался, который кусался!
Позади тихо клацнув, закрылась дверь. Я застыл, соображая как поступить.
— Без глупостей! — скомандовал Гонзаго-старший. Слух неприятно обжег властный холод трескучего голоса.
Я понимающе чуть склонился. Как скажите!
Гонзаго, а признать его было не мудрено, я — только лет на сорок старше, внимательно оглядел меня с ног до головы. Не удовлетворившись, без опаски, подошел поближе. Не знаю, чего он больше искал сходства или различия, но закончив рассматривать, спросил.
— Где она тебя отыскала?
Как я догадался, старый граф имел в виду сеньору Эберж.
— Долгая история, — уклонился я от ответа. Геройское прошлое претило колоться сразу и навзрыд. Поди, не первый раз хвост прищемляли.
— Торопишься? — у Гонзаго дернулась щека.
Нервишки то похуже моих! Однако явной угрозы в его словах не слышалось. Возможно, я просто оглох от треволнений.
— Как, на счет, промочить горло?
Мне хватило наглости ткнуть пальцем в сторону поставца с серебряной посудой и хрустальным узкогорлым графином.
Гонзаго дозволяя попользоваться баром, кивнул седой головой. Я подошел к поставцу и, не жадничая, налил в бокал медовой густоты вина. Выпил и, поразмыслив, угостил себя второй порцией. После чего вернулся на прежнее место.
— Князь Лех фон Вирхофф. Из Гюнца. Пребываю в империи с частным визитом. Следовал в Ожен с поручением, — отрекомендовался я и посчитал нужным пояснить. — Сеньора Эберж, как и все прочие пребывает в неведенье относительно меня.
Щека у старика дернулась вторично и более заметно.
— Вирхофф твоя родовая фамилия?
— Творческий псевдоним, — признался я.
По лицу Гонзаго скользнула тень сожаления. Мало того что не Гонзаго, так еще и не Вирхофф!
— Какая лично тебе корысть? — спросил он помедлив.
Я ответил кратко.
— Моя корысть собственная шкура. Ради целостности её родимой и лицедействую.
— И как? — старик прошелся и тяжело опустился на стул с высокой спинкой. Меч служил ему в качестве трости.
— В зависимости от обстоятельств и в меру талантов. Вы, наверное, знаете Берг, Ренескюр… ну и прочее. Эберж с разводом, капитан с воровством. Из перечисленных проблем решил пока только одну. Сместил Хедерлейна и назначил на его место идальго Маршалси.
— Родственника гофмаршала? — Гонзаго отставил меч в сторону. Есть ли сие добрый знак для схваченного с поличным героя?
— Вы второй кто спрашивает меня об этом. Думаю, нет. Родня столь высокого чиновника не служит кондотьером и не болтается по захолустью без гроша.
Гонзаго, согласился с моими доводами, кивнул.
— Возможно, ты прав. Он справится?
— Надеюсь, — неуверенно ответил я.
— Надеюсь, — в задумчивости повторил Гонзаго за мной и надолго погрузился в раздумья.
Воспользовавшись паузой, я постарался привести свои мысли в порядок. Поскольку при неблагоприятном обороте дел раздумывать будет очень даже некогда. Старика с увесистым мечом я не опасался. Да и по всему не станет он лично заниматься фехтованием, а дрынькнет в колокольчик старческой рукой и сезон охоты за героями будет открыт. И что прикажите делать, когда в комнату повалят вооруженные дрекольем и железом графские холопы? Не брать же родителя в заложники.
— Я вправе вздернуть тебя за самозванство? — не очень приятным замечанием прервал мои думы Гонзаго.
— Вы хотите моей благодарности или услуги, — не дрогнул я. Линчевать меня могли и час и два назад.
Старик не замедлил ответить прямо.
— Услуги.
Я склонил голову в знак готовности выслушать его.
— Ты останешься Гонзаго!
Не ху-ху себе хо-хо! Я ждал чего угодно, но только не предложения выступать в качестве дублера его запропавшего сынка.
— А как же настоящий владелец Эль Гураба? — спросил я, не торопясь соглашаться. За бесплатный сыр могли потребовать больше чем шкуру.
Гонзаго встал и, заложив руки за спину, прошелся по комнате. На удивление достаточно шустро.
— Лехандро в Капагоне. Лежит в дальних покоях. Лекарь из последних средств пытается помочь ему.
Старый граф остановился и замолчал, предоставляя мне возможность спросить или сказать. Я промолчал и он продолжил.
— Он повздорил с Альваром. Дошло до оружия. Лехандро проиграл. Обвинив шурина в заговоре, с целью помешать его разводу с Валери, помчался ко мне, получить помощь. Где то в пути его укусила ядовитая змея.
— В домике егеря, — высказал предположение я. — Мы нашли гнездо рогатой гадюки.
Гонзаго согласно кивнул и продолжил.
— Он ослеп и полностью парализован. Лекарь говорит, все может измениться в любой момент и Лехандро пойдет на выздоровление. Он обманывает. Я слишком много времени провел на войне, что бы не видеть, как с каждым вздохом смерть подступает к моему сыну все ближе и ближе.
— Искренне сочувствую, — выразил я участие к горю старика.
Я не кривил душой. Я то же был на войне и знаю, как тяжела беспомощность перед всевластью бабуси с косой.
Гонзаго вновь пристально посмотрел на меня.
— У вас много различий…
— Хвала небесам, — невесело возликовал я. Хоть кто-то не равнял меня с ублюдком Лехандро.
— Значит, вы простили Лёффу седло, натертое чешуйником? — отомстил мне за обидный возглас
