что больше соответствовало бы её возрасту, а на эспантон[84]. Не парадно-бутафорский, а боевой. С вороненым широким пером, на котором проступала вязь рун, острошипой крестовиной и крепким древком из ясеня. Лицо монахини выражало одновременно и гнев и призрение.
— Почему сразу вор? — возмутился я обвинению.
Жрица стукнула эспантоном в пол. Рядом со мной встали служительницы Кабиры. Одна в белом, вторая в черном. Легкие, прыткие, вооруженные баделерами, если бы не их холодная целеустремленность к убийству, они определенно мне глянулись.
— А нельзя ли поспокойней? — попросил я, опасаясь безвинно пострадать.
Порубят как казаки первую революцию, — подумал и был не далек от истины.
Монахиня, вновь стукая об пол оружием.
Одна из жриц сделала шаг вперед. Была она чуть помоложе и в такой же белой ризе, но до ношения ожерелья подручная видать не дослужилась.
— Сестра Илла, отведите его к Маят.
— А… — собрался, было, я испросить дозволения остаться. Работодатель не удосужился дать координаты к кому обращаться. По морде дать вот не забыл. Возможно, мое дежавю запаздывало.
Просьбу я произнести не успел. Острие баделера уперлось мне в шею.
— Не оскверняй храм нечистой кровью, — остановила Иллу владетельница нефритового ожерелья.
Позади меня громко заскрежетало и звякнуло. Звук походил на многократно усиленную работу фомки взломщика.
Старшая прытко метнулась к блюду географии.
Взгляд её стремительно окинул игрушечные просторы миниатюрного мира.
— Мать Меро сюда, — приказал монахиня. — Срочно!
Не выждав и полсекунды, с яростью в голосе крикнула.
— Выполнять!
Илла растаяла как призрак. Как и куда я не уследил.
— Не шевелись! — приказала мне жрица. — Не вздумай даже дышать чаще, чем сонный часовой.
— Уже не дышу, — буркнул я, переводя дух и косясь через плечо, что же такое интересное произошло.
Эспантон жрицы метнулся к моему горлу, и стальное острие замерло на расстоянии атома от моей кожи.
— Не шевелись! — голос звенел, что булат от удара.
В зал стремительно вошли сестра Илла и очевидно, мать Меро. Для титула она выглядела лет на сорок пять, довольно таки хорошо сохранилась, и имела неплохие формы груди и бедер. Из украшений носила нефритовое ожерелье с аквамарином, из оружия тавлар[85] .
Новоприбывшая пронизала меня взглядом. Вылитая Доктор Павлов, перед тем как своих собачек пустить под нож.
— Что стряслось Вилия? — спросила она жрицу.
— Погляди, — попросила жрица, указывая на блюдо.
Тут я не вытерпел и повернулся, благо эспантон от моей персоны убрали.
— Акхарам? — спросила Меро, хотя по голосу прекрасно знала, о чем говорила.
— Акхарам, — подтвердила Индиго.
— Для чего ты в храме, — спросила меня Меро. — И как Гладь Мира связано с твоим присутствием.
Я поймал её взгляд и решил оставить геройские выкобенивания. Очевидно, речь шла о действительно важном и меня, если не буду красноречивым, могли очень даже поторопить с ответами.
— В храм мне приказано явится. А то, что у вас там, на Глади Мира… Вставил вашему змею глаз, — признался я.
— Вставил глаз! — воскликнули хором жрицы и посмотрели на змея, так словно никогда его до этого не видели.
— Да, глаз — ответил я не без гордости.
Вновь призвали Иллу.
— Попроси матерей отложить церемонию! Пусть явятся сюда безотлагательно.
— Когда будешь разговаривать с ними, покажи вот так, — дополнила инструкции Меро.
Жрица сложила пальцами правой руки знак. Даже великий Паганини не смог бы так переплести свои персты. И переглянувшись с Вилией почтительно произнесла.
— Пригласи дайву[86] Аиру. Покажешь…
Новый знак мудреней первого. Шнурок и то проще завязать.
Сходка организовалась быстро. Их оказалось не много, собравшихся на 'совет в Филях'. К двум имеющимся присоединились еще пятеро. Первая — высоколобая и холодная мать Агнесса, под стать своему табару[87] — смертоносной штукенции в умелых руках. А обращаться с ним она, несомненно, умела.
Вторая, легкая, подвижная мать Варетта. На вид ей шестьдесят с копейками. Но только на вид. В ней столько энергии, что по её белоснежным одеждам казалось, бегают электрические разряды. Этакий живчик с аритом[88].
Третья — Риеса. О таких, обычно пишут царственная особа, образчик выдержки и благородства, мило постукивала перед собой бо[89], чье древко блестело как зеркало.
Четвертая Хлейя. Помесь пантеры и тарантула. За гибкостью и пластикой великолепного зрелого женского тела, хорошо скрываемое жестокосердечие смертоносной твари. В руках мадам жрица вертела сой[90], вороненую звезду в серебристой вязи рисунка.
Позже всех явилась Аира. Тут уж не чего не попишешь, старость постаралась на славу. Морщины, седина, немного шаркающая походка. И если бы не ком[91] и набор кайкэнов[92] привешенных к поясу ровесницы неолита, бабулю можно было списывать в архив. Но вот мечик… как то не возникало желания предложить бабке руку для поддержки. Она эту руку могла отчекрыжить по самую майку.
Всех жриц, за исключением Аиры сопровождала по паре сестер. Ординарцы в джодпурах[93], вооруженные тяжелыми баделерами выглядели ух как нехорошо. С такими амазонками не справиться и Тесею. Ни в одиночку, ни в купе с аргонавтами.
Первое, что сделали воительницы, сошлись у блюда. Говорили в полголоса, движениями рук кроили воздух над игрушечным миром и прочерчивали неведомые пути, ходили хороводом вокруг, заглядывали змею в морду и снова хороводили, кроили и чертили.
Наговорились они не скоро, но наговорились. Судя по последним словам и репликам, консенсуса не достигли. По выражению лиц и не могли достигнуть. Хотя надо признать не орали, матерно не крыли, одежду и волосья на себе и друг дружке не рвали.
После консилиума над блюдом с местностью, выслушали меня с кратким докладом по существу вопроса. Настроения доклад им не поднял и не испортил. Каждая из них имела собственное мнение. Мой рассказ ничего не изменил, лишь Аира кратко прокомментировала услышанное от меня.
— Те, кто были до нас, предупреждали, придет Пилигрим и принесет весть. Око возвращено. Тому мы свидетели! Вы знаете что делать?
Аира обратилась к каждой жрице по имени и каждая ответила ей согласием. Секретом полишинеля владели все за исключением меня. Я же скромно стоял в сторонке и в который раз оглядел зал. Где связной? Или явка провалилась!
Жрицы сняли и возложили свои ожерелья на блюдо с вселенной, опустились на колени и хором прочли молитву. Весьма короткую, содержательную и ко мне не относящуюся. Провозгласить меня национальным героем никто не хотел.
Первой поднялась Аира.
— Простит нам Великая Мать наши грехи! Да зачтется нам наше служение! — и, поклонившись,
