военный, затем автогонщик, киногерой и даже в некотором роде литератор. Но, по сути, за всем этим — служение интересам юнкерства, буржуазии, воротилам свирепой буржуазной реакции, руководившейся Гитлером.
Манфред Браухич был самым решительным образом упоен своими успехами. Триумфы с 1932 до 1937 года. Отдельные неудачи, из которых он выходил сравнительно легко и которые ему легко прощали хозяева (он был нужен в расчете на будущие состязания). Успехи на гоночных треках ряда западных стран, отдельные неудачи на Западе, которые также ему прощались. Состязание за состязанием, и только накануне второй мировой войны явное свертывание его спортивной деятельности (уже не до того, уже 'малые' репетиции большой войны, вторжения в соседние страны), в 1939 году только девять состязаний в гоночном сезоне.
В искреннем, бесхитростном своем повествовании Манфред Браухич не склонен оправдывать себя задним числом. С годами ему открылись все тайные пружины, которых он не замечал в двадцатых и тридцатых годах, — те пружины, от которых он был так зависим в своей деятельности. Со временем прошлое предстало перед его взором без грима и подмалевок, во всей своей неприглядной сущности. И Браухич никак не склонен себя оправдывать, он прямо и честно пишет о своей связи с реакционными кругами, о своей зависимости от этих кругов, длившейся так долго и бывшей столь крепкой. Но в то же время в мемуарном рассказе Браухича можно уловить и ряд черт и черточек, которые позволяют кое в чем отделить его от тех, кто командовал и помыкал им в годы Веймарской республики и гитлеризма.
Легкомысленный, социально близорукий, опутанный предрассудками и иллюзиями самых разных свойств и качеств, невольный соучастник нечистой игры преступных политиканов, он был человеком, совесть которого дремала, но не беспробудно, — человеком, не утратившим понятий чести, честности, товарищества. Сам Браухич об этом не пишет, он не хочет искать для себя оправданий. Но мы, читая его книги, не можем не заметить, что и в то гнусное время, которое было временем его видимых взлетов и его очевидного падения, он нередко заступался за людей, приходил на помощь страдающим, угнетенным, умел по-товарищески относится к простым людям — ремесленникам, рабочим. Думается, что эти черты его характера и деятельности помогли дальнейшей его эволюции.
3
В конце главы XVI своей книги Манфред Браухич честно и сурово оценивает свою социальную вину. Он пишет: 'Да, я тоже был виновен. Я не видел ничего, кроме своих автомобилей и денег, своих домов и акций...' Это мужественная самооценка. И она правдива по отношению к Браухичу двадцатых годов и большой части годов тридцатых.
Однако к концу тридцатых годов, начиная с их половины, Браухич стал замечать, что 'что-то гнило' в 'третьей империи'. Многое проходило мимо его взоров. Но кое-что существенное он замечал и под его впечатлением начинал задумываться. Он заметил глубокое разложение в правящих кругах. Он заметил проникновение американского капитала в сферу германского большого бизнеса. После Мюнхенского пакта и вступления гитлеровских войск в Чехословакию он стал понимать, что Гитлер идет к мировой бойне. После захвата польских земель, вторжения гитлеровцев в Данию и Норвегию ему стало ясно, что война приближается к восточным границам, что война Гитлера против Советского Союза неотвратима.
Незадолго до начала второй мировой войны он уехал из Германии и вернулся домой только по настоянию родственников, прежде всего матери. К этому времени спортивные дела были отставлены, для него, в прошлом военного, выходца из среды военной аристократии, выбор казался ясным: служба в вермахте. Но Браухпч стал банковским служащим, а когда его призвали в вермахт, он постарался запрятаться в канцеляриях военной промышленности, а не пойти на фронт. Браухич пишет, что в это время у него начался процесс прозрения и раскаяния, он начал понимать, что помогал Гитлеру и что надо уклониться от активного сотрудничества с нацистами. Этому признанию Браухича нельзя не поверить — вся дальнейшая его эволюция подтверждает эти слова.
На протяжении всего военного времени Манфред Браухич накапливал чувства омерзения и ненависти к гитлеровцам и к Гитлеру. Достаточно прочитать страницы XV и XVI глав его книги, чтобы понять, как возненавидел он банду военных преступников во главе с Гитлером. Браухич был соучеником по дрезденскому военному училищу графа Штауффеиберга, совершившего 20 июля 1944 года покушение на Гитлера. Можно не сомневаться, что Браухич сочувствовал людям 20 июля, пытавшимся уничтожить фюрера, — по происхождению и воспитанию Манфред Браухич был близок к военным деятелям этого антигитлеровского заговора. Он не был политиком и, вероятно, не разбирался в целях этого заговора, в том курсе на сговор с западными державами, ради которого многие из участников заговора хотели устранить Гитлера. Но и сам фюрер и его сатрапы были к тому времени глубоко ненавистны Браухичу.
Крушение гитлеровского райха Манфред Браухич пережил в Баварии, куда вошли американские войска. В первые послевоенные годы он с грустью наблюдал за тем, как в оккупированной американцами части Германии быстро подняли голову нацисты, как заботливо американские оккупационные власти покровительствовали бывшим гитлеровцам, в том числе и заведомым военным преступникам. Браухич стал замечать, что альянс американских реакционеров с немецкими реакционерами имел свою почву в ненависти к Советскому Союзу, в ненависти к коммунистам. Все чаще убеждался он, что этот альянс носил неофашистский характер, что его ферментом являлся антисоветизм и антикоммунизм. Но Браухич привык смотреть на себя, как на 'чистого' спортсмена, как на человека вне политики. И он решился не на борьбу против реакции, а на бегство от нее.
И вот Браухич с женой — в Аргентине. Его идеал — частная жизнь: 'Жить счастливо с женой'. Но идеал этот иллюзорен, и в Аргентине он оказывается среди 'волков' — неонацистов. И местная немецкая колония, и хлынувшие в страну аргентинского диктатора Перона 'беженцы' из гитлеровской Германии увлечены культом Гитлера, проникнуты духом злейшего шовинизма. Браухич вызывает у этих господ острую неприязнь, его надежда на 'тихую жизнь' в Аргентине разбита. Не пробыв здесь и года, он на деньги старого друга — английского гражданина Руди Цента, возвращается в ФРГ и сразу же вступает в борьбу с властями Западной Германии.
Манфред Браухич все еще хочет быть неполитиком, все еще питает иллюзорные представления, согласно которым можно продержаться 'над схваткой'. Он все еще хочет остаться в пределах 'чисто' нравственных понятий, якобы лишенных политической окраски. Однако уже та пресс-конференция, на которой Браухич объяснил, почему он оказался вынужденным покинуть Аргентину, прозвучала как политический вызов западногерманским неонацистам — субъектам той же волчьей породы, что и немецкие неонацисты в Аргентине. Так бывший корифей гоночного трека, соединяющего Берлин с Потсдамом, бывший 'золотой мальчик' Браухич, слывший веселым парнем, жизнерадостным и бесшабашным, по велению своей кровоточащей совести вовлекается в социальную и политическую борьбу, которая со временем приобретет все большую остроту.
4
Итак, Манфред фон Браухич в ФРГ, в стране, где в ту пору господствуют реакционеры. Он снова пытается жить 'частной жизнью', поселяется в собственном доме на берегу озера, начинает работу над книгой 'Борьба за метры и секунды', над книгой воспоминаний. На гонках его постигает неудача, но имя его памятно многим и многим и его провожают овацией.
Однако 'частной жизни' не получается. И сама жизнь убеждает Браухича в том, что через нее прошла глубокая трещина, что вне политики не проживешь, что совесть не позволяет пассивно относиться к коренным проблемам времени. Браухичу приносят Стокгольмское воззвание сторонников мира, он читает его и подписывает. Совесть не позволяет не присоединиться к тем, кто выступает против ядерной войны. Стокгольмское воззвание появляется в печати, опубликована и подпись Манфреда фон Браухича, становящегося в ряды сторонников мира. Неонацисты объявляют его 'красным', кричат о том, что он коммунист. Сам он весьма далек от учения коммунизма, от контактов с коммунистами. Но он продумал уроки войны, он понял, что фашизм — это война, он решительный противник тех, кто готов разжечь новую войну.
По разумению Браухича, согласно его рассуждению, война окончена и для спорта, с которым связана большая часть его жизни, Не должно существовать искусственных перегородок, мешающих одним немцам
