Индии, — достаточно провести один день в большом городе, чтобы оценить преимущества плоского мира, в котором у человека есть личный дом, личная машина и карьера. «Когда деревенский житель смотрит телевизор и видит рекламу мыла или шампуня, он обращает внимание не на мыло или шампунь, а на образ жизни людей, которые им пользуются. Он обращает внимание на их мотоциклы, их одежду, их жилища, — объяснял редактор YaleGlobal Online Найан Чанда, индиец по происхождению. — Сельский Житель видит мир, в который он хочет попасть. Соответственно, во время выборов наружу вырвались гнев и зависть. Это классический пример революции — когда происходят какие–то изменения к лучшему, но недостаточно быстро и для слишком ограниченного числа людей».
В то же время индийские провинциалы на инстинктивном уровне понимали, почему изменения не коснулись их: представители власти на местах так испорчены коррупцией, так плохо умеют управлять, что не могут дать беднякам образование и инфраструктуру, благодаря которым они могли бы рассчитывать на свою долю общего пирога. Миллионы жителей Индии за воротами мегаполисов, теряя надежду, «становятся более религиозными, более привязанными к своей касте, более радикальными во взглядах. Они больше стремятся брать, а не зарабатывать, больше втягиваются в грязную политику — поскольку в отсутствие экономических способов политика остается единственным путем социальной мобильности, — пояснил мне Вивек Пол, вице–президент «Уипро». — Индия может иметь самый передовой высокотехнологический сектор в мире, но если она не начнет втягивать в орбиту людей, лишенных возможностей и образования, она окажется той ракетой, которая мгновенно отрывается от земли и так же быстро падает обратно из–за недостатка движущей силы».
Партия Национального конгресса приняла все это к сведению и поэтому сразу после выборов поставила на пост премьер–министра не какого–нибудь антиглобалиста, а Манмохана Сингха, бывшего министра финансов Индии. Который в 1991 году первым открыл экономику страны для глобализации, сделав акцент на развитии международной торговли, экспорте и оптовых инвестиции в развитие сельской инфраструктуры и начать проводить розничные реформы на местном уровне.
Каким образом аутсайдеры могут участвовать в этом процессе? Я думаю, прежде всего они могут переопределить для себя такое понятие, как «глобальный популизм». Если популисты действительно хотят помочь деревенским беднякам, им не стоит сжигать рестораны «Макдоналдс», изгонять из своих стран МВФ и воздвигать протекционистские барьеры. Taкие методы воздействия не помогут беднякам ни на йоту. Надо направить основные силы глобального популизма на то, чтобы совершенствовать работу местных властей, улучшать инфраструктуру и образовательную систему в таких местах, как сельские провинции Индии и Китая, — только тогда люди, там живущие, смогут иметь .инструменты для сотрудничества и соперничества в плоском мире. У глобального популистского движения, более известного как антиглобалистское движение, огромный запас сил, но пока что его участники были слишком разобщены и сбиты с толку, чтобы суметь хоть сколько–нибудь существенно помочь бедным. Поэтому оно нуждается в «стратегической лоботомии». Бедняки всего мира отнюдь не настолько недовольны богачами, как это воображают себе представители левых партий цивилизованного мира. Что возмущает неимущих, так это отсутствие перспектив улучшить свое материальное положение и пересечь ту черту, отделяющую их от среднего класса, о которой говорил Джерри Йенг. Давайте на минуту остановимся и попробуем понять, почему антиглобалистское движение утратило связь с бедными людьми и перестало понимать их истинные желания. Это движение возникло во время конференции Всемирной торговой организации в 1999 году в Сиэтле и распространилось по всему миру в последующие годы, обычно собираясь для нападений на участников встреч Всемирного банка, МВФ, а также стран «Большой восьмерки». С самого начала антиглобалисты, собравшиеся в Сиэтле, были западным феноменом, в толпе митингующих редко мелькали люди с небелым цветом кожи. У этого движения было пять разрозненных составляющих. Первая—чувство вины состоятельных и либерально настроенных американцев, испытываемое ими за то невероятное богатство и власть, которую Америка обрела после падения Берлинской стены и в эпоху Интернет бума. В самый разгар биржевой лихорадки огромные массы выросшей в тепличных условиях, одетой по последней моде американской молодежи начали интересоваться эксплуатацией иностранного труда. Этим они как бы искупали свою вину. Второй движущей силой была последняя волна так называемых «старых левых» — социалистов, анархистов и троцкистов, — выступающих заодно с протекционистскими профсоюзами. Они намеревались ухватиться за растущую у некоторой части населения волну недовольства глобализацией, чтобы возродить в той или иной форме идею социализма — несмотря на то, что эта идея была отвергнута и странами бывшего Советского Союза, и Китаем, которые прожили под социализмом дольше всех. (Теперь вы понимаете, почему антиглобалистское движение практически отсутствует в бывшем СССР, Китае и Восточной Европе.) Эти «старые левые» хотели поставить под вопрос саму необходимость глобализации. Они делали заявления от имени нищих стран третьего мира, но обанкротившаяся экономическая политика, которую они проповедовали, на мой взгляд, превращала их в «Коалицию за то, чтобы бедные оставались бедными». Третьей силой была более аморфная группа людей в разных странах, которые поддерживали антиглобалистов лишь пассивно — в качестве протеста против стремительного исчезновения старого мира и столь же стремительно возникающего нового.
Четвертой движущей силой антиглобализма, которая была особенно влиятельна в Европе и исламских странах, стал антиамериканизм. Несоответствие между экономическим и политическим могуществом Америки и всех остальных стран приобрело такие размеры после распада СССР, что Соединенные Штаты, по крайней мере, в восприятии множества людей, начали прямо или косвенно влиять на их жизнь больше, чем собственные правительства. Как только люди это почувствовали, образовалось движение, которое кристаллизовалось в Сиэтле и главным посылом которого было: «Если Америка влияет на мою жизнь больше, чем мое собственное правительство, я хочу влиять на решения, которые она принимает». Тогда в Сиэтле людей в первую очередь беспокоило влияние Соединенных Штатов в сфере экономики и культуры, и поэтому требование участия в принятии решений касалось главным образом организаций с функциями глобальных законодателей вроде ВТО. Америка 1990–х годов, в период правления Билла Клинтона, казалась большим неуклюжим драконом, который осознанно или неосознанно расталкивал остальных участников экономической и культурной жизни мира. Мы были Волшебным Огнедышащим Драконом, и люди хотели контролировать огонь, вырывающийся из нашей пасти.
Затем наступило 11 сентября. Америка из неуклюжего, расталкивающего всех Дракона превратилась в Годзиллу с торчащей из плеча стрелой, изрыгающую пламя и размахивающую огромным хвостом. Она стала затрагивать жизни людей не только в экономическом и культурном измерении, но и в военном. После 11 сентября люди стали говорить: «Теперь, когда Америка так пользуется своей властью, мы точно хотим, чтобы она учитывала наше мнение». В некотором смысле вся дискуссия о войне в Ираке была на самом деле посвящена именно этой проблеме.
Наконец, пятой силой антиглобализма было объединение серьезных, вдумчивых и конструктивных групп — экологов, профсоюзных активистов, озабоченных вопросами ответственности власти неправительственных организаций. Они вошли в число участников движения в 1990–х годах в надежде, что сделают предметом общей дискуссии не то, необходима ли глобализация вообще, а то, какая глобализация необходима. К этой группе людей я питаю большое уважение. Но, в конце концов, они затерялись в более агрессивной толпе, выкрикивающей радикальные антиглобалистские лозунги и постепенно сообщавшей свою агрессию всему движению. Этот сдвиг ознаменовался инцидентом в июле 2001 года, когда на саммите «Большой восьмерки» в Генуе митингующий антиглобалист был убит во время своего нападения с огнетушителем на джип итальянской полиции.
Тройное слияние, инцидент в Генуе, 11 сентября и последовавшее усиление мер безопасности по всему миру переломили антиглобалистское движение. Более серьезные его участники, выступающие под лозунгом внятной дискуссии о путях глобализации, не захотели становиться на одну ступень с анархистами, провоцирующими уличные столкновения с полицией, а после 11 сентября многие американские рабочие активисты перестали ассоциировать себя сдвижением, в котором были так сильны антиамериканские настроения. Эта тенденция выразилась еще отчетливее, когда в конце сентября 2001 года, через три недели после 11 числа, антиглобалисты предприняли попытку повторить генуэзские события на улицах Вашингтона, вдень проведения конференции Всемирного банка и МВФ. Из–за трагических событий конференция была отменена, и многие протестующие американцы резко сократили свою активность. Те немногие, кто остался, устроили марш протеста против ввода американских войск в Афганистан. В то же самое время в результате того, что тройное слияние сделало многих китайцев, индийцев и
