Ее глаза наполнились слезами. Она не справилась с собой, и слезы потекли у нее по щекам.
— Простите меня, — сказала она. — У меня совсем не осталось сил, даже слез не могу сдержать. Мой милый, я хочу, чтобы вы знали, что самое большое счастье в жизни мне дали вы.
Луи поцеловал ее руку, которую он все еще держал в своей.
— А мне его дали вы. — Он вдруг заторопился, как будто испугавшись возникшей между ними откровенности и собственной нежности. — Я пришлю к вам своих врачей. Они вылечат вас.
— У меня есть Кенэ, — сказала она, — и лучшего врача мне не надо. Он любит меня, а любовь — лучший врач.
— Тогда я должен стать вашим врачом,— сказал король дрогнувшим голосом, — потому что никто не любит вас так, как я.
— Вы сделали для меня так много хорошего. Мне уже лучше. Сейчас я встану. Может быть, если Ваше Величество пригласит меня, сегодня вечером мы вместе с вами поужинаем.
— Нет, — твердо сказал Луи. — Вы должны оставаться в постели.
— Но дорогой мой...
— Это приказ, — сказал он, пытаясь улыбнуться. — Я буду часто навещать вас. Постараюсь сколько смогу оставаться здесь, в Шуази.
Слова короля глубоко тронули маркизу. Он долго сидел возле ее постели. Они ни о чем не говорили, и молчание не тяготило их. Оба вспоминали те дни, когда он охотился в Сенарском лесу, а она проезжала неподалеку в своей изящной карете, окрашенной в те нежные цвета, что благодаря ей вошли в моду.
В их памяти оживал тот бал, на котором он узнал в очаровательной охотнице ту самую даму, которую увидел в Сенарском лесу. В ту ночь он решил, что они станут любовниками.
Это случилось двадцать лет назад. Двадцать лет таких доверительных отношений, такой преданности друг другу! Это было куда важнее и дороже для них, чем те пять лет, в течение которых она была его любовницей.
Отдых, сопровождавший неожиданную свободу от хлопот и беспокойств, благотворно подействовал на маркизу. Мадам дю Оссэ неотлучно находилась при ней, всегда готовая удовлетворить малейшую прихоть своей госпожи.
Даже доктор Кенэ, у которого не было особых оснований для оптимизма, приободрился и повеселел. Что же касается короля, то Луи не сомневался, что все будет снова хорошо и маркиза поправится.
— Вот видите, — говорила маркиза, — все, что мне было надо — это немного отдохнуть. Я просто переутомилась, и ничего больше.
Когда стало казаться, что маркиза скоро поправится совсем, король решил вернуться в Версаль, где некоторые государственные дела требовали его присутствия.
— Вы последуете туда за мной, дорогая, — сказал он маркизе, — как только вам позволят силы. Но умоляю вас, оставайтесь в постели, пока вам не станет совсем хорошо.
Тепло попрощавшись с маркизой, Луи отбыл в Версаль. Короля сопровождал двор. Мадам дю Оссэ не скрывала облегчения, которое она испытывала после этого.
— Теперь, мадам, — говорила она, — вы наконец-то по-настоящему отдохнете. Можете целыми днями дремать или читать в свое удовольствие, а ночами — крепко спать.
В порыве признательности маркиза взяла руку мадам дю Оссэ и крепко сжала ее.
— Сначала, — сказала она, — я хочу составить завещание. Маркиза занялась в те дни подсчетами своего состояния (весьма значительного) и решала, кто унаследует его.
Ее единственным близким родственником был брат Абель, маркиз де Мариньи. Были бы живы ее дети, все ее состояние досталось бы им. Увы, смерть унесла их обоих.
Теперь большую часть ее богатства получит Абель, хотя часть подаренных ей драгоценностей и ценных картин отойдет Субизу, Шуазелю, Гонту и кое-кому еще. Как бы хотела она, чтобы была жива ее мать! Но это было бы слишком мучительно для нее — видеть, как эта роковая болезнь изо дня в день неумолимо убивает дочь, вцепившись в нее мертвой хваткой. Может, это и хорошо, что мадам Пуассон уже нет в живых и маленькой Александрины тоже. Детям таких женщин, как она, несладко приходится в жизни, когда они остаются одни и некому оказать им помощь, поддержать их в трудные минуты.
Она была очень богатой женщиной. Ее годовой доход составлял полтора миллиона ливров. У нее были пышные апартаменты в Версале, Фонтенбло, Париже и Компьене, дворцы в Мариньи, Сен-Реми, Аульнее, Бримборине, Ла-Целле, Креси и роскошный Беллевью. Малый Трианон, этот прелестный дворец в миниатюре, который они задумали вместе с Луи, был готов только наполовину, и маркиза знала, что так и не успеет принять Луи в этих очаровательных, маленьких и таких уютных покоях. Думая о своих дворцах, она словно грезила наяву. С каждым из них были связаны памятные маркизе события, череда этих дворцов знаменовала собой последовательные триумфы на ее жизненном пути.
Беллевью! И тот вечер, когда Луи приехал туда на ужин... Она впервые принимала тогда гостей в новом доме. Но люди — злые люди — пришли под окна дворца и устроили там шумную демонстрацию. Пришлось погасить огни, и она со своими гостями ужинали в маленьком домике, что стоит в парке возле Беллевью.
Сердце маркизы забилось, как и в тот страшный вечер. Она, прижала руку к груди. Нет, сейчас ее сердце билось сильнее, чем тогда. Она задыхалась.
— Оссэ! — позвала маркиза. — Оссэ, помогите мне, Скорее!
Услышав известие о том, что маркизе снова стало хуже, король понял, что она умирает. Все при дворе понимали, что дни маркизы сочтены.
Этикет не позволял, чтобы в Версале умирали не члены королевской семьи, но Луи была невыносима сама мысль, что в такое время мадам де Помпадур находится вдали от него, и он приказал приготовить для нее покои в нижнем этаже.
Когда ей сказали об этом, она просияла от счастья. Глядя на нее, даже мадам дю Оссэ поверила, что маркиза еще, может быть, поправится — пусть хотя бы и ненадолго.
— Вот видите, Оссэ, — сказала маркиза, обнимая свою верную служанку руками, при виде которых мадам дю Оссэ едва удерживалась от слез (как округлы были когда-то эти руки, как прелестны — как худы они теперь!), — видите, как он любит меня! Он относится ко мне, как к равной себе. Видите, Оссэ, как велика наша дружба!
Маркизу заботливо укутали шерстяными одеялами и перенесли в карету, медленно двинувшуюся в сторону Версаля. Вдоль дороги сходились люди взглянуть на нее. На сей раз не слышно было враждебных криков. Люди молча провожали глазами экипаж маркизы.
«Даже они знают, — думала маркиза, — что я еду в Версаль в последний раз».
В ее старых Версальских апартаментах маркизу сразу же уложили в постель. Врачи уже ничем не могли помочь ей. Пришел черед священников.
Она исповедалась в своих грехах. Потускневшие в ее памяти события теперь, казалось, вновь оживают и становятся осязаемыми. Вот перед ней Шарль Гийом, ее муж. Он умоляет ее вернуться к нему, в семью. Его мольбы не тронули ее, она отвернулась от него в ослеплении своих честолюбивых устремлений... Монастырь Успения, маленькая Александрина на смертном ложе... Рыдает мадемуазель де Роман, у которой отняли сына...
Призраки прошлого! Как много их, и все они укоряют ее, честолюбивую, заносчивую в своей гордыне женщину.
Луи навещал ее по нескольку раз в день. Ее врачи просили короля объявить маркизе, что она должна приготовиться к соборованию, ибо время ее уже на исходе.
И вот настало их последнее прощание. Луи нежно обнял ее. Земной властелин просил у нее прощения. Скоро она предстанет пред вечным Властелином. Их связь была греховной, оба они совершили супружескую измену, а теперь должны принести покаяние тому, кто дарует ей прощение.
