больше ни меньше отказ от «политики» в нынешнем понимании этого слова вообще.
И потом как в ситуации всеобщего противоборства начать разоружаться например? Да тебя тогда просто сомнут оставшиеся более сильными соседи.
Короче, радикального решения экологической проблемы найдено не было. В этой ситуации возобладала «лагерная» линия поведения по принципу «умри ты сегодня, а я завтра».
Развитые страны начали переносить наиболее грязные базовые производства в страны менее развитые.
Разумеется, это сопровождалось целым рядом природоохранных и природовосстановительных мер в самих развитых странах. Но, повторим, без переноса грязных производств экологическая проблема в развитых странах не была бы решена.
Следует заметить, что подобная экономическая стратегия не была проста. Но, тем не менее, она не была и чем–то совершенно экзотичным. Она вписалась в существующие политические, экономические и социальные модели. Более того, она коррелировала с некоторыми уже наметившимися тенденциями. И эти тенденции нашли в подобном образе действий свое подтверждение и оправдание.
А потом у западных элит «появился вкус» к такому образу действия. И из западных стран началось «бегство» уже любого производства, не только самого грязного.
Да, в 1970–х Рейн например был сточной канавой. А теперь он чист, и там водится шестьдесят видов весьма ценных пород рыб, в том числе лососевых.
Но в 1980–х в ФРГ был дефицит трудовых ресурсов, а в начале 2000–х там было свыше пять миллионов безработных. Впрочем, в самое последнее время безработица вроде пошла на спад. Но до сих пор остается весьма высокой, и ни о каком повторении ситуации дефицита трудовых ресурсов, как в 1980–х годах, не может быть и речи. Все логично. Нет производства – нет рабочих мест.
Так что решение экологических проблем далось Западу не задаром. Но и это тоже паллиатив.
Экологический кризис, подавленный в странах западных, назревает в странах, куда выводятся производства. И скоро станет ограничивать его уже там. И от этого никуда не деться.
Впрочем, экологические издержки стран и регионов бурного промышленного развития все равно на пике кризиса не оставят соседей без своего влияния. Вот например Китай наращивает промышленную мощь, не считаясь с экологическими ограничениями. А страдает от этого не только Харбин, но и Хабаровск с Благовещенском. Что было продемонстрировано совсем недавно, год назад, когда по Амуру плыло пятно ядовитых химикатов из Сунгари.
Так что глобальный экологический кризис отнюдь не предотвращен.
Он только отложен. И, если так можно сказать, «размазан» по всей Земле.
Далее целесообразно будет рассмотреть кризис ресурсный.
Его даже отложить не удалось. Это и не мудрено: куда не переноси производство, но на единицу продукции изволь выложить строго определенное количество ресурсов (мы не рассматриваем сейчас изменение ситуации с помощью НТР, к которой нынешний мир, как мы показали выше, не готов организационно и политически).
О проблеме нехватки ресурсов можно много говорить, блистая эрудицией и подавляя читателя– непрофессионала массой таблиц. Мы не пойдем по этому порочному пути. Во–первых, потому, что такой подход считаем неуважением к читателю. Если знаешь что–то наверняка и в твоей собственной голове все ясно, то всегда можешь изложить это легко и просто.
Во–вторых, еще исследователи конца 1970–х годов наглядно показали с помощью модельных исследований, что от конкретных цифр запасов ресурсов мало что зависит на качественном уровне. Важны не столько исходные оценки мировых запасов нефти например, сколько динамика их потребления и динамика прироста разведанных запасов.
В самом деле, специалистам мирового уровня трудно ошибиться в оценке запасов. И если, например, известнейший геолог, профессор В.М. Питерский утверждал в 1996 году, что при существующих темпах добычи в мире нефти хватит примерно на сорок лет (до 2036 года), то вряд ли его коллеги в России или за рубежом могли бы существенно оспорить эти оценки.
Кто–то сказал бы, что на тридцать лет, а кто–то – на пятьдесят лет. Качественно это картины не меняет.
А вот темпы добычи изменяются гораздо интенсивнее. И предсказать их гораздо труднее. Мало кто в середине 1990–х предсказывал экспоненциальный рост экономики Китая и Индии, которым надо все больше и больше нефти. Мало кто и в России в конце прошедшего века предсказывал возможность почти двукратного роста добычи нефти.
Вообще, в процессах ресурсопотребления именно изменения темпа этого потребления гораздо сильнее влияют на итоговый прогноз. Как показывают соответствующие уравнения, незначительные колебания темпа расходования ресурсов могут радикально, в разы, изменить время наступления ресурсного коллапса. Между тем, даже довольно значительное расхождение (разумеется, в рамках разумного) в оценках запасов ресурсов дает возможность говорить о приближении или отдалении времени их исчерпания не более чем на десять–пятнадцать лет (хотя для конкретных безответственных политиканов срок в десять лет может оказаться критичным: в одном случае они успеют «закончить дела», в другом – их накроет волна кризиса).
Кстати, на ресурсную проблему существенно влияют изменения условий добычи и транспортировки. А эти условия только обостряются в процессе глобальных изменений климата.
Интересно все же, насколько бессистемно мыслит большинство так называемых «патриотических интеллектуалов»! Так один из них критиковал автора за прогноз резкого падения добычи газа в России на основании того, что «запасов еще много». Кто бы спорил. Просто мы говорили не о запасах, а об условиях транспортировки, росте аварийности газопроводов, в процессе которого может сложиться ситуация, когда будут теряться десятки процентов добытого.
Кроме того, нами говорилось о том, что регионы стратегического резерва газовой отрасли России Ямал и Гыдан окажутся после 2012 года в таких условиях, что добыча там станет в как минимум в два раза дороже расчетной.
А запасы–то есть. Но вот платить за газ (а следовательно, и за электроэнергию) придется как минимум в два раза дороже (на самом деле гораздо дороже). Вы к этому готовы, дорогой читатель? И как, по–вашему, такое изменение условий потребления того же газа будет кризисом или нет?
Вопросы риторические. Не надо представлять себе ресурсный кризис так, что вот сегодня некий ресурс физически есть, а завтра его уже физически нет. Повторяем, что все модели ресурсопотребления рисуют ситуацию иначе. А именно задолго до физического исчерпания ресурса начинается устойчивый рост цен на него. Он делается недоступным многим потребителям.
Но на фоне этих тенденций идут резкие колебания цен. За примерами далеко ходить не надо. Многократный (!) рост цен на нефть с 1998 по 2007 год никак не обусловлен радикальным исчерпанием запасов этого сырья. Просто на тенденцию неуклонного роста цен наложилась восходящая ветвь волны ценовых колебаний.
Сейчас может последовать и спад цен. Но потом они вновь поднимутся еще резче.
Любой хозяйственник скажет, что такие броски ненамного лучше физического исчезновения данного ресурса. Да что там хозяйственник, это очевидно из простых житейских аналогий. Что будет с вами, читатель, если вас то кормить досыта, то не давать ни крошки. Самый здоровый желудок не выдержит. Уж лучше голодная, но гарантированная диета.
Надеемся, из сказанного становится очевидным, что мир уже вступил в острую фазу ресурсного кризиса, которая хотя еще и не сопряжена с их физическим исчерпанием, но уже делает процесс ресурсопотребления все менее устойчивым и все менее предсказуемым и управляемым.
А в ближайшие три–пять лет эти тенденции только обострятся.
Ресурсная проблема имеет две ипостаси. Ресурсы бывают минерально–сырьевые (невозобновимые). О них мы только что сказали. Но есть и так называемые возобновимые ресурсы – вода, леса, почвы и т.п. В отсутствие экологического кризиса эти ресурсы можно эксплуатировать бесконечно. Срубленный лес вырастет снова, почва восстановит плодородие, вода в реке очистится.
Но, как мы показали выше, глобальный экологический кризис является реальностью. А в условиях кризиса возобновимые ресурсы восстанавливаться не успевают, а иногда вообще начинают деградировать
