заранее и сейчас только активировал. Это было хорошо продуманное и профессионально сработанное волшебство, многоплановое и сложносоставленное. Прежде всего, дядя и племянница оказались в совершенно ином временнoм потоке. И за те полтора часа собственного времени, которые сладкая парочка собиралась уделить излюбленному семейному развлечению, окружающие успеют разве что выпить бокал вина. Кроме того, все остальные разом потеряли всякий интерес к хозяйке и ее почетному гостю, так что даже если бы те решили сейчас поджечь замок, вряд ли хоть кто-нибудь из присутствующих обратил на это внимание — за одним лишь исключением. Этим единственным из гостей, кто заметил волшебство ректора и мог бы даже нейтрализовать его, был шевалье Эрдр — старший маг герцогства. Но он и сам был выпускником Университета, а стало быть — учеником Филофея, так что магическая способность заметить заклинание мэтра гармонично дополнилась дипломатическим умением сделать вид, что он ничего не замечает.
Последняя фаза заклинания Филофея сработала в тот момент, когда они с Ирмой скрылись за портьерой, ведущей в спальню герцогини. От одного лишь прикосновения пальцев чародея все застежки на платье и белье женщины мгновенно расстегнулись, а шнуровки ослабли, так что ей осталось только лишь передернуть плечами, чтобы предстать полностью обнаженной перед своим родственником и любовником, перед своим первым и оттого незабываемым навеки мужчиной.
— Возьми меня, дядя Фил! Возьми меня сейчас же!
Ректор хорошо помнил, когда именно он впервые осознал вампирскую сущность своей племянницы. Это было в их первую ночь; в тот самый миг, когда Филофей пролил ее девственную кровь. В том, что дядюшка растлил юную дочь своей сестры, была прежде всего ее собственная заслуга: девушка тогда изрядно постаралась, откровенно и бесстыдно приставая к нему на протяжении двух недель, прежде чем Филофей позволил их обоюдному влечению одержать наконец верх над всякими приличиями. Но лишение невинности неожиданно обернулось инициацией Ирмы как вампира; кровь и мужское семя сплавились в ту ночь воедино, и с тех пор кровавое пиршество и неуемное вожделение рука об руку правили бал в душе герцогини де Монферре. Вот и сегодня, насытившись чужой крови, она едва ли не жаждала пролить свою:
— Да, милый, да, бери меня сильнее! Еще сильнее, мальчик мой! Раздери меня в клочья, ведь ты же волшебник, в конце концов! Так наколдуй же свой уд длиннее и толще, я хочу, чтобы ты измочалил меня и порвал на клочки, слышишь?!
Филофей был несколько озадачен: сегодня герцогиня превзошла саму себя. Волшебник даже начал подумывать, не стоит ли остудить чуть-чуть ее пыл, пока отчаянные вопли не пробились сквозь магическую завесу тишины, которая тоже входила в его заклинание. А племянница заводилась все сильнее, содрогаясь в крике и отчаянно царапаясь:
— Да, да, дери меня до упора, Филюшка, ненаглядный мой мерзавец, засади в меня изо всех сил, проткни меня насквозь, и пусть это будет сегодня самой сильной твоей магией, превосходящей все пять стихий!
Озарение настигло Филофея именно в этот момент. Последние сладострастные слова герцогини словно шарахнули его сиятельство обухом по голове, и ему в мозг вонзился колючий шип: 'Здесь! То, что сказала сейчас Ирма. И то, не давало покоя весь предыдущий вечер — оно где-то близко, на грани осознания! Только понять теперь, что же именно…'
И после этого Филофей уже совершенно механически продолжал привычные телодвижения, но в его голове тем временем внимательно отматывались назад все события предыдущего вечера. Что-то он чуть было не упустил; что-то очень важное осталось на обочине восприятия. Так, попробуем еще раз: ужин, приветственная речь Адриана, черепаховый суп, лорд Двартон, чженгойские похождения, новости из Энграма, новый знахарь при дворе Ренне… Юрай…
— Юрай!!!
'Двартон упоминал это имя в своем рассказе. Преподобный Юрай — так зовут нового советника энграмского князя. Имя в здешних краях редкое, типично малоросское… В совпадение верится с трудом. Точнее, не верится вообще. То есть что же получается, всплыл тот самый еретик-малолетка, иодай- недоучка, от которого я избавил сообщество магов много лет назад?! Воплощавший энергию плотского соединения в легендарную якобы шестую стихию?'
Филофей все еще продолжал размашисто двигаться торсом вперед и назад, вколачивая свою мужскую стать между широко распахнутых полноватых бедер постанывающей от удовольствия Ирмы, но тревожный звоночек в голове звучал все громче, напрочь отшибая все плотское удовольствие.
'Плохо. Очень плохо. И опасно. Если этот мальчишка соберется расшатывать структуру пяти потоков… Да нет, конечно, ничего у него не получится — это задача для богов. И никакое высочайшее покровительство ему тут не поможет. Но если он теперь дорвался до магии — то начнет он с того, что будет мстить. И мстить, естественно, мне — кому же еще?!'
— Ну что же ты, Филли, ну кончи же в меня! — недоуменно и капризно захныкала Ирма, снова превращаясь из разъяренной тигрицы в избалованную маленькую девочку.
— Что? Ах да, маленькая, ну конечно же… — Дать племяннице желаемое было делом техники, однако мыслями его сиятельство был уже совсем далеко.
'Завтра же поутру — обратно в Хеертон, и причем не мешкая, телепортом. Этого сопляка надо раздавить. Раздавить немедленно — и окончательно.'
12. Взятие 'на проходе'
С чего начинается заграница? Правильно, с буфета. Долгие выяснения отношений с пограничной стражей, предъявление проездных грамот и препирательства по поводу размера взимаемой мзды вызывают, помимо всех прочих неприятных эмоций, еще и здоровый неудержимый голод. Собственно, стражники на это и рассчитывают: несчастный путник, у которого сосет под ложечкой, становится куда более сговорчивым и щедрым — особенно если буквально в нескольких шагах от мытной заставы виднеется изукрашенный яркой росписью трактир, а в воздухе витает отчетливый запах жарящегося мяса и забродившего хмеля. То, что еда в этом трактире будет невкусной, выпивка паршивой, а цены несусветными, неопытный путешественник обнаруживал лишь заметно позднее, когда отыграть назад уже невозможно.
Барон Зборовский, впрочем, был путешественником опытным — в отличие от Юрая, который в первый и единственный раз пересекал границу Энграма пятнадцать лет назад (лесными тропами, в обход стражи, в драных сапогах и с небогатой котомкой за плечом). И поэтому Влад буквально силком усадил измученного долгой дорогой чародея обратно в седло, заставив проделать еще десяток лиг до ближайшего крупного поселения — Змийгорода. Зато сейчас путники уже сидели, наконец, за щедро накрытым столом, наслаждаясь не по-осеннему теплой погодой, видом старого города и фирменной малоросской кухней.
Путь до границы с Белозерским царством занял целую неделю, причем последние дни — по Коропецкому нагорью, разделяющему Энгр и Малую Рось. До недавней поры все поездки Юрая верхом на лошади заканчивались не далее чем в соседних деревнях, недаром его прозвали отшельником: домоседский характер знахаря был хорошо известен всей округе. И теперь, с непривычки, задница его преподобия была изрядно отбита долгой поездкой. Поэтому они с Владом договорились сделать в Змийгороде остановку на пару дней, чтобы отдохнуть, оглядеться и основательно обсудить свои дальнейшие планы. До серьезного разговора, впрочем, дело еще не дошло, и пока что барон со знанием дела нахваливал знаменитый малоросский 'Спотыкач', пампушки с чесноком и 'змеину потраву' — острый суп, которым славились коропецкие харчевни. Супчик был действительно ядрёным, под стать легендарному Змию Полозу, от которого якобы и пошло название Змийгород.
По случаю погожих дней хозяин корчмы выставил свои столы на площадь перед входом в заведение, и Юрай, отдавая должное и змеиному супчику, и пампушкам, одновременно озирался по сторонам, разглядывая незнакомый, типично малоросский городок. Каменных строений, равно как и двух- и трехэтажных домов, здесь было заметно меньше, чем в столице Энграма, зато проезжие улицы казались гораздо шире. Впрочем, булыжником они были вымощены куда небрежнее, чем в Вильдоре, и громыхание
