Через 2 дня меня вызвал в Наркомпрос заведующий Главнаукой Ф.Н.Петров (он заменил на этом посту И.И.Гливенко) и сказал: 'Милая моя! Должен вам сказать неприятную вещь. Библиотеке надо освободить помещение в Денежном переулке. Ничего не сделаешь. Мы вам поможем, передадим две комнаты в помещении ГАХН[9]'. И мне был вручен приказ о нашем переезде.
ГАХН была рядом с нами, на углу Пречистенки и Левшинского переулка в старинном особняке знаменитой Поливановской гимназии. Я осмотрела выделяемое помещение. Это были две маленькие комнатки. Переезд в них был равносилен закрытию Библиотеки. Там даже негде было сложить книги, которые стояли на стеллажах в Денежном переулке. Я получила письменное распоряжение о том, что 12 февраля Библиотека должна освободить помещение в Денежном переулке и что в этот день для перевозки книг прибудут телеги. Но я решила в этот день закрыть Библиотеку, а сама пойти в Наркомпрос, показать, что я на работе. Пришла в Наркомпрос, меня спрашивают: 'А как же книги?' Я ответила, что не могу их перевезти, так как это равносильно закрытию Библиотеки. Мне говорят: 'Ну вы же должны понять. Это распоряжение начальства. Мы ничего сделать не можем'. Я иду к Ф.Н.Петрову. Он на меня сразу набросился: 'Ну как же так можно делать? Как же можно?' Я твержу, что такое переселение является закрытием Библиотеки. Вдруг из секретариата донесся невероятный крик и стук. Я первая бросилась туда и увидела человека, который бился в припадке. Я до того испугалась, что бросилась обратно в кабинет Федора Николаевича, встала за его стул и говорю: 'Там происходит что-то ужасное'. Я никогда не видела эпилептических припадков. Федор Николаевич был врачом, моментально вышел в секретариат, быстро сделал что надо, поставил больного на ноги, вызвал кого-то. Вернулся в кабинет, увидел меня дрожащую и говорит: 'Ну как же так. Вы не дрожали от того, что не выполнили приказ. Вы же совершили преступление. Ведь вам в письменной форме было сказано, а вы приехали сюда и задрожали от того, что увидели эпилептика. Вы представляете себе, что там лошади простаивают. Ведь лошадей-то нет. Когда мы еще сможем дать вам лошадей. И вы понимаете, что я не могу оставить безнаказанным такой поступок'. Я уже не помню, плакала я или нет, но он меня утешил, и я сказала: 'Ну хорошо, давайте перевезем книги, что делать, ничего не поделаешь, нужно перевезти'. Через неделю Библиотека переехала в помещение ГАХН. Книги сложили штабелями в двух комнатах, и с разрешения Ф.Н.Петрова мы их не распаковывали, так как некуда было бы поставить. Завалили обе комнаты почти до потолка. Стеллажи пришлось бросить в Денежном переулке. Я получила выговор за неподчинение приказу. И все повисло как-то в нерешенных вопросах.
В конце февраля и марте было затишье. Идти к А.В.Луначарскому с просьбой о новом помещении было бесполезно. Да я его и боялась. Библиотека для читателей была закрыта. Официально это выглядело так: 'Учитывая неудобства читателей, вынужденных подниматься на 5-й этаж большого дома (лифт бездействует) и некоторые другие соображения, Главнаука постановила перевести Неофилологическую библиотеку из занимаемого ею помещения на углу Денежного и Глазовского переулков в помещении ГАХН, где для нее выделены две комнаты'. Конечно, выселение Библиотеки вызвало резкое недовольство наших читателей и в первую очередь известных творческих деятелей, для которых мы выписывали литературу за границей. Кто-то из знаменитых архитекторов поговорил об этом в ЦК партии с директором Большого театра, членом ЦК ВКП(б) Еленой Константиновной Малиновской. Вопрос дошел до ЦК партии. Очевидно, следствием этого явилась задержка в переселении. Мы продолжали сидеть в Денежном переулке, а книги находились в ГАХН. Я жила в мансарде.
Наконец в начале апреля я получила решение Наркомпроса о том, что Библиотеке предоставляется помещение в здании Исторического музея на Красной площади. Нам выделили 'царские комнаты', т. е. три комнаты, специально построенные и оборудованные для Александра III во время строительства Императорского Исторического музея: кабинет, приемная и спальня. Эта квартира, а теперь наше помещение, имела свой вход со стороны Забелинского проезда, напротив Никольских ворот Кремля. Кабинет и приемная были отделаны дубом, в них вели огромные дубовые двери, потолок тоже дубовый, резной, очень красивый. Располагался в этом помещении Музей-Институт Классического Востока (МИКВ), который был создан в 1918 году, но к тому времени все еще находился в стадии организации, хотя насчитывал уже свыше 4000 предметов. К сожалению, вся эта перестановка окончилась закрытием Наркомпросом этого перспективного культурного учреждения. Коллекции МИКВ пополнили фонды Музея изящных искусств, в дальнейшем Музея изобразительных искусств им. А.С.Пушкина. А я к тому же нажила себе врага в лице одного из организаторов Музея-Института, в будущем известного востоковеда профессора Всеволода Игоревича Авдиева, а в то время такого же молодого энтузиаста, как и я. К сожалению, это обстоятельство негативно сказалось на наших отношениях. Они восстановились лишь в 1951 году.
А было это так. Как-то летом 1951 года я стояла у окна на втором этаже своей дачи в Барвихе. Недалеко от дачи проходила дорога, по ней шли какие-то люди. Вдруг слышу: 'Маргарита Ивановна!' Спускаюсь к дороге и узнаю Всеволода Игоревича, который, оказывается, с семьей снимает в Барвихе дачу. Мы не общались с 1924 года. Говорят, что 'от ненависти до любви один шаг'. Так и у нас получилось. После этой встречи мы дружили семьями еще более тридцати лет. Всеволод Игоревич вспоминал то время и, смеясь, всегда говорил: 'А я вам, Маргарита Ивановна, благодарен — закрытие Музея-Института Классического Востока заставило меня пойти совершенно по другому пути в работе. Может быть, я никогда не начал бы так усердно заниматься наукой и не стал бы тем специалистом по Древнему Востоку, какой я есть, если бы сохранился этот музей'.
Не могу здесь же не передать рассказ Всеволода Игоревича, как он стал лауреатом Сталинской премии по истории. Он рассказывал: 'Как-то в 1951 году, где-то уже около 1 часа ночи, раздался телефонный звонок. Звонит председатель комитета по Сталинским премиям академик Д.В.Скобельцын и просит срочно передать ему мой учебник 'История Древнего Востока'. Я, конечно, готов был передать его, но не понимал, в чем дело. Через пятнадцать минут уже прибыл фельдъегерь и забрал учебник. А на следующий день я уже стал лауреатом Сталинской премии I степени с самой большой денежной суммой, которая не была предусмотрена в разделе 'История'. В чем же дело? Оказывается, в тот вечер Сталин читал мой учебник, в котором, очевидно, в делах описываемых мною древневосточных деспотов нашел что-то полезное для себя. Ему понравилась книга, и он позвонил Д.В.Скобельцину и распорядился, вне времени присуждения премий, дать мне самую большую премию, что моментально и было сделано. А за этим пошло переиздание моего учебника, меня переселили через год из коммуналки в высотный дом на Котельнической набережной'. И кончил рассказ словами: 'Вот так, Маргарита Ивановна, с вашей легкой руки я стал знаменитостью'.
В начале апреля 1924 года А.В.Луначарский с Н.Розенель переехали в Денежный переулок. Я тогда еще жила на мансарде. Они переехали совершенно неожиданно утром и предложили мне в тот же день перебраться в освобождаемую ими квартиру на Мясницкой улице, 17. Я набралась храбрости и зашла в бывший мой кабинет, где находились А.В.Луначарский с Н.Розенель. Они сидели за письменным столом, на котором стояла большая плетеная корзинка со свежей клубникой. Из-за разрухи я уже несколько лет не видела клубники. А тут целая корзинка, да еще в апреле месяце! Я тогда была уже в положении, на третьем месяце беременности, и, конечно, я жадно посмотрела на клубнику. Но меня встретили недоброжелательные взгляды, сесть мне не предложили. Мотивируя своим плохим самочувствием, я попросила Анатолия Васильевича отложить мой переезд на следующий день. Он разрешил. Но его решение разозлило Розенель, она начала кричать на него и на меня, схватила корзинку с клубникой и бросила ее в стену, где в дверях стояла я. Я выскочила из кабинета и расплакалась.
Когда мы переехали в коммуналку на Мясницкую, 17, то соседи только и рассказывали о скандалах Луначарского и Розенель. Мы на своем опыте убедились, что, очевидно, бросать посуду в стены было излюбленным ее занятием. Сколько мы ни ремонтировали гостиную в квартире на Мясницкой, никак не могли ликвидировать жирное пятно на стене. Клеили новые обои, а оно опять появлялось. Мы не могли понять, в чем дело. И тогда соседи нам рассказали, что в одной из ссор Розенель бросила в стену тарелку с котлетами. С тех пор это пятно не пропадает, хотя они его сами заклеивали обоями, но вывести не смогли и повесили на это место картину. Так же поступили и мы.
Так окончилась 'эпопея' с выселением Неофилологической библиотеки и меня с Денежного переулка. Безусловно, переехав в Исторический музей, Библиотека только выиграла. Я знаю, что А.В.Луначарский за наше выселение получил выговор по линии ЦК ВКП(б). Саму квартиру, включая и мансарду, быстро отремонтировали, лифт и отопление восстановили. Получая мебель для Библиотеки на складе
