Свежий ветер

— Страшно?

Элли весело удивилась:

— О чем вы?

— О дороге. Мы ведь приедем скоро.

— Это хорошо, — серьезно ответила девушка.

— Нас встретит кто-нибудь?

Вместо ответа Элли высунулась в окно, и развевающиеся на ветру волосы закрыли от меня ее лицо. Впрочем, очень скоро она замерзла и отодвинулась назад.

— Весна… Больше всего люблю это время года, — девушка взяла меня за руку: — Выгляни, посмотри на звезды!

Я подошел к двери и аккуратно просунул голову в дырку. Посмотрел наверх.

Небо было сплошь усеяно сверкающими точками. Не скажу, чтобы они были очень крупные или яркие, но их было действительно много. Линия леса, постоянно меняющаяся, то проглатывала часть звезд, то открывала новые. Я задыхался от ветра и холода. Грохот колес где-то под ногами оглушал, сотрясал мозги, а тепло руки Элли воскрешало старые, давно забытые воспоминанья. Я убрал голову.

— Хорошо. Соснами пахнет.

Девушка кивнула.

— Как в детстве. У нас в деревне было так. Мы жгли костры в соснах, — Элли улыбнулась, зажмурилась. — Знаешь, здорово было. Нас мальчишки по вечерам пугали — изображали Смерть. Возьмут старую косу, завернутся в простыни и ухают. А мы визжим, дурехи…

…За окном показались редкие огоньки — отдельные дома. Я выглянул наружу, но поселка впереди не оказалось, поезд мчался в черноту. Пояснил попутчице:

— Думал, к городу подъезжаем.

— Нет, здесь не должно быть городов… Вокзал скоро.

Неожиданно Элли умело обхватила меня за шею и прижалась щекой к груди. Я почему-то не удивился, я чувствовал, что это произойдет. Простояв так минут десять, девушка отняла голову и прошептала:

— Мне так хорошо сейчас… Совсем как тогда, в детстве.

Я молча кивнул.

— Нет… Ты меня не понимаешь, — сказала Элли. — Ты боишься чего-то…

— Это воздух. Апрельский воздух. Он всегда обостряет у меня чувство опасности.

— А ты не бойся, — нараспев произнесла девушка, проведя ладонью по моему свитеру. — Страшнее, чем было, не станет. Кстати, — она лукаво посмотрела мне в глаза: — Ты так и не рассказал мне, отчего ты умер.

Опять она за старое! Вот упрямая.

— Разбился на машине. Дорога была скользкая — на повороте вынесло на встречную полосу. А там грузовик — не помню с чем, с песком или гравием. Я вырулил из-под него, но чуть-чуть не рассчитал, сорвался. Там насыпь была, метров двадцать вниз. А в самом низу мою машину перевернуло…

Элли слушала и рассеянно улыбалась. Она все еще держала ладонь на моей груди — там, где сердце. Где оно должно было быть.

— Я ударился головой о крышу салона, свернул шею. Хирург сказал, что у меня перелом основания черепа. Не знаю, сколько я у них пролежал с этим переломом…

— А я отравилась. Просто так, по собственному желанию, — все с той же улыбкой сообщила попутчица. Я решил, что она начнет долгий рассказ, но Элли замолчала и опять высунулась в окно.

Поезд постепенно замедлял ход. Говорить ничего не хотелось. Вспомнился сосед; наевшись своей курицы, ворочается сейчас с боку на бок, мерзнет. Интересно, догадается одеяло натянуть?

— Подъезжаем, — объявила Элли. — Конечная.

Девушка уступила мне место, и я трусовато просунул голову наружу. Темнота была страшная. Темно было настолько, что я перестал понимать, где мы едем: по лесу или по полю? Только звезды на небе светили нахально и самоуверенно. Это ничего, что темно; через несколько часов взойдет солнце, и тогда все станет ясно и просто. Все-таки хорошая получилась у нас ночь.

…Наконец поезд поехал совсем тихо, стук колес сделался более тяжелым и значительным, а звезды наверху выстроились в ровные тусклые ряды. Я понял: это были арки огромного купола.

— Все, — сказал я, убирая голову. — Вокзал.

Элли отошла вглубь тамбура и притихла. Поезд остановился. Из коридора послышались приглушенные шаги проводника.