глазам. Сергей потер лицо и встал. Целительница уже стояла в дверях, демонстративно тряся руками.
— Ну что ж, мне удалось немного слегка почистить вашу ауру, — довольно сказала она. — Возьмите у Дианы на кассе амулет — она знает какой, и обязательно носите с собой, чтобы не ухудшить ситуацию. И непременно поговорите с батюшкой и сходите к психиатру. Не стоит отвергать огульно официальную медицину, мы вполне можем сотрудничать.
Сергея ловко передали на руки секретарше, и через пять минут он, одуревший от запаха благовоний и расставшийся с изрядной суммой, отданной за прием и амулет, призванный защищать от бесов, очутился на улице. Он повертел головой, приходя в себя.
— К батюшке и психиатру, — мрачно повторил он, глядя на вывеску. — Да они тут сами все психи.
К психиатру не хотелось: никогда в жизни Сергей не чувствовал себя настолько нормальным. Он разжал ладонь, посмотрел на амулет и вдруг дико заржал. Он хлопал себя по бедрам, всхлипывал, вытирал слезы и снова начинал ржать, не в силах остановиться, пока к нему не подошел охранник.
— Слышь, друг, — сказал он, — шел бы отсюда.
— Иду, иду, — сдавленно ответил Сергей, борясь с новым приступом смеха. — Вы не волнуйтесь.
— Я вас, психов, за версту чую, — ответил охранник, — насмотрелся. Вас тут дофига ходит. Давай, давай, — он подошел вплотную, тесня Сергея от входа.
— Все, ухожу, — ответил Сергей, еще раз посмотрел на амулет и снова закатился от смеха.
Он понятия не имел, что должны означать иероглифы, ловко вплетенные в сложный узор талисмана. Зато прекрасно знал, что там написано на самом деле. Он видел этот амулет, еще не покрытый лаком и поблескивающий сырой краской, в Юлькиной комнате всего три недели назад. Тогда же, хихикая, она с наслаждением перевела ему надпись. Шаловливой Юлькиной рукой на амулете было выведено: «Я суеверный придурок. Великий Будда, дай мне мозгов!»
Юлька оставила греться воду под макароны и принялась тереть сыр. Оставшаяся наедине с собой, она бормотала и корчила рожи. Во-первых, ни под какой венец она не идет. Во-вторых, ей от Алекса ничего не надо, она не бедная конголезская кухарка и прекрасно живет сама по себе. Хотя Алекс, конечно, умеет здорово украсить жизнь. Но ведь она его не любит! И даже не хочет. Юлька задумалась, представляя себе Алекса — высокого, с правильными чертами лица… Слишком правильными — настолько, что его физиономия совершенно не запоминалась, и каждый раз, идя на свидание, Юлька боялась, что не узнает его. Нет, если бы ей удалось выкинуть из головы Сергея, это было бы приятно… А потом они случайно встретятся. Вот прям когда ей будут делать предложение — как положено, с кольцом и стоя на одном колене. Он увидит, какая она счастливая, довольная и невозможно прекрасная, и сразу поймет…
— Черт, — сказала Юлька кастрюле с кипящими макаронами, — ну да, я тоже.
Раздраженно кривляясь, она насыпала в тертый сыр орегано и черного перца и вывалила макароны в дуршлаг. Ну хорошо, из-под венца ее, конечно, никто умыкать не будет. Но наслаждаться романом и между делом придумать повод для встречи с Сергеем можно запросто. Например… Юлька высунула кончик языка, пытаясь дотянуться до носа. Ну почему у нее нет привычки забывать свои вещи! Оставила бы у него сумочку… Или какую-нибудь флэшку, или диск — можно было бы наврать, что на нем страшно важная информация… Эскизы, например. Могут ведь у нее быть цифровые эскизы! Или просто спросить, как дела. Может же ей быть просто интересно! Да нет, дурацкий вопрос. Тем более что если шутка с броненосцем работает, то Юлька и сама прекрасно знает, как у него дела — примерно как в дурдоме, только веселее. А если нет, то ей лучше и не знать, чтобы не чувствовать себя еще глупее, чем сейчас. Но спросить-то можно…
Юлька кое-как смешала сыр и макароны и выскочила в коридор. Стукнула в бабушкину комнату, крикнув «готово», и понеслась к своему компьютеру.
Только бы не забыть, что еще надо наслаждаться романом с Алексом, напомнила себе Юлька, набивая письмо. И плевать, нужно ему что-нибудь от ее деда или нет. Может, в конце концов, получится увлечься им и забыть о художнике.
ГЛАВА 9
КУРЬЕР ИЗ ЧАКО
Максим допил мате и со вздохом вытянул ноги, наслаждаясь дружелюбным теплом костра, огонь которого в сумерках казался полупрозрачными крыльями больших блеклых бабочек. Дым разгонял насекомых; где-то за хижинами потявкивали собаки, не поделившие пищу. Хосе куда-то исчез, и сейчас Максим был рад этому. Вид Хосе о многом напоминал ему, а Максим не хотел вспоминать.
Диего лежит перед ним ничком, из его шеи торчит что-то маленькое и черное. Максим не сразу догадывается, что это дротик. Раскрыв рот, он смотрит в лес, но тут на него налетает Хосе и сбивает с ног. Они валятся в яму между огромными корнями, вырытую мегатерием; Хосе, лежа на боку, выдергивает из- под себя винтовку и осторожно выглядывает, и Максим, ничего еще не понимая, снимает с плеча свою.
Мул дико визжит, закатывая глаза, и падает на бок. Его ноги бешено бьются, голова судорожно закидывается назад. Подпруги лопаются. Потом лопаются ремни, стягивающие вьюки, и на землю вываливаются пестрые ткани, ножи и пакет со стеклянными бусами и зеркалами. От взгляда на бусы Максиму становится нестерпимо стыдно. Увера начинают стрелять; Максим глохнет. Он видит, как Пабло кричит, широко раззявив рот, и как под его нижней челюстью дрожит куцее оперение короткой стрелы.
Максим истерически стреляет куда-то в глубину леса, и из-за дерева вдруг выходит голый мальчишка с изумленным лицом. По его груди течет тоненькая струйка крови. Он делает несколько неверных шагов к Максиму и падает. Смуглая рука загребает листья, в которых блестят рассыпанные стеклянные бусы.
Патроны кончились. Максим и Хосе смотрят на лежащего на открытым месте мертвого мула, — во вьюках есть запас, но добраться до них невозможно. За деревьями мелькают, перебегая и подбираясь все ближе, люди с кожей цвета черной меди. Максим не чувствует страха — лишь какую-то сосущую пустоту. Хосе отбрасывает винтовку и приподнимается, выглядывая из-за корней.
Издалека доносится предупреждающий крик, и подобравшиеся совсем близко индейцы настороженно замирают. Максим всем телом прижимается к земле и чувствует ритмичную вибрацию — кто-то идет к ним, тяжко ступая, кто-то огромный. Дикари испуганно оглядываются и начинают отступать. В конце концов, один из них не выдерживает и, вскрикнув, переходит на бег. Паника заражает остальных: они с воплями бегут прочь, и Максим облегченно вздыхает.
Глаза Хосе лезут из орбит. Он молча тычет пальцем куда-то в лес; Максим смотрит туда, и его сердце дает сбой. Максим медленно поднимает фотоаппарат и жмет на спуск.
Он продолжает снимать, даже когда от дыхания мегатерия начинают шевелиться волосы на голове. Максим чувствует его едкий, удушающий запах, запах болот, крови и земли. Он смотрит в крохотные багровые глаза, в которых бьются безумие, ненависть и тоска. Он снимает, не слыша Хосе, не чувствуя, как тот тянет его за рукав, пока не кончается пленка, а потом бросается следом за Увера.
Они бегут, продираясь сквозь кустарник, выворачивая ноги на кочках; листья тростника хлещут по лицам, оставляя кровоточащие порезы; они бегут, и Максим спиной чувствует взгляд мегатерия.
…Трое боливийцев обыскивают рюкзак Максима, пока начальник патруля держит его под прицелом. Максим понятия не имеет, куда исчез Хосе, и это тревожит его и обнадеживает. Один из пограничников радостно восклицает и подбегает к командиру с фотоаппаратом в руках. Максим протестующее кричит, протягивая руки, пуля выбивает фонтанчик земли под ногами. Максим останавливается и торопливо пытается объяснить, что именно он фотографировал. С минуту его внимательно слушают.
Потом начальник отряда, пристально глядя в глаза Максиму, с холодной улыбкой выдергивает из фотоаппарата пленку и отшвыривает ее прочь.
…По лицу мертвого боливийца ползет, деловито шевеля усиками, большой жук. Хосе молча подбирает засвеченную пленку и отдает ее Максиму; тот послушно берет ее, не пытаясь объяснить, что теперь это
