на пользу, у него был здоровый вид, щеки его порозовели.
За кофе он вернулся к вопросу о развитии колониальных стран: эта тема все больше привлекала его. Если учесть, что до этого он никогда не бывал в Африке, познания, которые он здесь приобрел в области ее географии, геологии и сельского хозяйства, поразительно широки. Я, конечно, считал, что знаю эту страну довольно хорошо; мне пришлось много летать над ней еще несколько месяцев назад, когда я занимался аэрофотосъемкой. Но отец каким-то образом сумел узнать о ней гораздо больше.
Мы разговаривали об огромных солончаковых равнинах Южного Туниса, которые, должно быть, некогда представляли собой дно большого внутреннего моря. Отец напомнил нам о реках, начинающихся дальше к югу, в горах Атласа, и исчезающих под песками Сахары, превращаясь в подземные.
- А что если использовать эту воду для орошения? Ведь тогда, по сравнению с этими местами, долина Империал в Калифорнии будет выглядеть, как огородная грядка! А солончаки - они ведь расположены ниже уровня Средиземного моря; можно прорыть канал к нему и снова создать здесь озеро в сто пятьдесят миль длиной и шестьдесят миль шириной. Сахара на сотни миль превратилась бы в цветущий край!
Отец был прав. Сахара - это не просто пески, В ней кроются поразительно богатые возможности. После каждого дождя она на несколько дней буйно расцветает, но потом цветы погибают от палящих лучей солнца и отсутствия влаги. Мы с Франклином перемигнулись: отец наслаждался. В беседе на тему о том, во что могла бы превратиться эта страна при разумном планировании, он дал полную волю своему деятельному уму и быстрому воображению.
- Какие богатства! - восклицал он. - Империалисты не понимают, что они могут сделать, как много они могут создать! Они выкачали из этого континента миллиарды, но по своей близорукости они не понимали, что их миллиарды - это медные гроши по сравнению с возможностями, которые открывались перед ними, - возможностями, которые должны обеспечить лучшую жизнь населению этого континента:
Американские начальники штабов снова явились днем, чтобы информировать отца о планах, которые они обсуждали с соответственными английскими представителями. Выяснилось, что имеются разногласия: английские начальники штабов вместе с Черчиллем выработали повестку дня, значительно отличавшуюся от повестки, составленной американцами и исправленной отцом и Гарри Гопкинсом два дня назад. Вместо того чтобы говорить о сильных ударах на флангах Европы, англичане сводили дело к мелким операциям на Средиземном море. Здесь я впервые услышал о Сицилии и о других промежуточных этапах на пути к победе, в том числе о Додеканезских островах как о пути в Грецию, и о наступлении через горы Балканского полуострова.
Ровно в полдень явились первые посетители - генеральный резидент в Рабате генерал Шарль Ногес, генерал Паттон и генерал Уилбур. Уилбур состоял при штабе Паттона; он должен был выступать в роли переводчика, но в этом не было надобности: отец свободно владеет французским языком и беседовал с Ногесом без посторонней помощи.
Хотя генералы Ногес и Паттон всего несколько недель назад ожесточенно сражались между собой на побережье Французского Марокко, теперь они встретились исключительно дружелюбно. Дело не только в том, что оба они профессиональные солдаты и считали себя врагами только на поле боя. По существу и тот и другой имели самое отдаленное отношение к политике. Они только выполняли приказы свыше; к счастью для нас, Паттон делал это гораздо удачнее, чем Ногес. Ногесу было приказано сопротивляться, и он сопротивлялся; затем поступил приказ прекратить сопротивление, и он его прекратил. А теперь у него новый хозяин.
Его визит к отцу был прежде всего актом вежливости. Однако это было связано и с другими обстоятельствами. Черчилль утверждал, что Ногес представляет собой главное препятствие к приезду де Голля в Касабланку. Ногес, воспитанник французской военной академии Сен-Сир, кадровый военный и колониальный администратор, хотел одного - чтобы ему давали ясные, толковые распоряжения и затем оставляли его в покое. В данный момент, однако, вокруг него разгорелся жаркий спор. Как сообщил нам Черчилль, де Голль настаивал на том, чтобы его соотечественник и коллега Ногес был немедленно арестован и предан суду за сотрудничество с врагом. Но здесь, во Французском Марокко, генерал Паттон, только недавно еще ожесточенно сражавшийся с Ногесом, настаивал на том, чтобы последний оставался на своем нынешнем посту. Впоследствии Паттон представил доклад, проникнутый сильным пристрастием к Ногесу; он утверждал, что влияние Ногеса на марокканского султана и на местное население может очень пригодиться нашей армии, пока мы используем эту страну как плацдарм.
Когда отец стал расспрашивать Ногеса о населении Марокко, о том, как можно улучшить его жизнь, на лице генерала выразилось полное недоумение. Он никогда не задумывался над такими вопросами; никто никогда и не ставил их перед ним. Но он знал с точностью до одного пенни, какие богатства можно выкачать из этой страны; он мог высчитать до последнего су, насколько безжалостно можно экспло-атировать марокканцев. Паттон рассказывал нам, что султан уже много лет находится под каблуком Ногеса, и Ногес хочет лишь одного - чтобы так оно и оставалось.
Отец побеседовал с этим человеком, являвшимся камнем преткновения для де Голля, и генералы ушли.
- Эллиот, - сказал отец, - запиши у себя, что надо будет как-нибудь пригласить этого султана на обед. Узнай у Мэрфи или еще у кого-нибудь, какие правила этикета существуют на этот счет. А Ногес: с ним нечего считаться.
От отца Ногес, Паттон и Уилбур отправились к Черчиллю; после беседы с ними премьер-министр пришел завтракать к нам на виллу Дар-эс-Саада. Он рассказал, что побывал утром в порту и, осмотрел разбитый корпус линкора «Жан Барт».
- Вы осматривали «Жан Барт»? - сердито сказал отец. - Чорт возьми, если вы могли осматривать его, ведь я тоже могу!
Мы разразились хохотом. В эту минуту отец похож был на шестилетнего мальчика, который говорит: «Как, тебе дали мороженого - я тоже хочу!»
Черчилль вновь выслушал настойчивые требования отца по поводу де Голля и ушел. Отец с каждым днем все больше убеждался в том, что Черчилль умышленно придерживает де Голля и что на самом деле он мог бы доставить сюда своего «трудного ребенка» в любую минуту. В этот момент явился генерал Марк Кларк с новостями. Он привез в Касабланку «трудного ребенка» американцев - Жиро. Теперь отец мог познакомиться с человеком, которого Мэрфи и государственный департамент расхваливали ему, как подходящего кандидата, которого мы должны поддерживать, чтобы предотвратить угрозу создания автократической власти в лице де Голля, являющегося креатурой англичан. Отец с большим нетерпением ждал встречи с тем, кому было доверено командование французскими войсками в Северной Африке.
Кларк пробыл у нас недолго, удостоверился в том, что отец готов принять Жиро, и отправился за ним. Вероятно, все обитатели виллы были взволнованы. Все мы надеялись, что дипломатическим маневрам, которые отец терпеливо проводил в своих переговорах с Черчиллем в последние несколько дней, приходит конец. Теперь отцу предстояло сделать важный ход в этой сложной и трудной игре.
Кларк вернулся с Жиро, пришли также Мэрфи и капитан Маккри, и начался решающий разговор.
Встреча с Жиро сильно разочаровала отца. Для Жиро не существовало никаких политических проб лем. Он был способен видеть только чисто материальные проблемы войны. Он сидел в своем кресле прямо, точно аршин проглотил. Даже пребывание в тюрьме не оставило на нем заметного следа -только старость несколько смягчила его облик. Когда он освоился с обстановкой, в его голосе зазвучали настойчивые нотки.
- Дайте нам только оружие! - восклицал он. - Дайте нам орудия, танки, самолеты. Больше нам ничего не нужно.
Отец дружеским тоном, но твердо вел допрос.
- Откуда вы достанете войска?
- Мы можем навербовать десятки тысяч колониальных солдат.
- А кто будет их обучать?
