Бывают в жизни такие периоды, когда открываешь заново поэтов, которых вроде бы и раньше хорошо знал и понимал.
Кронштадтский мятеж. Воспоминания о нем, слухи. Замки от орудий в канале, лестницы — через полыньи, сзади — латыши (и китайцы). Батарейная дорога.
Если бы Ленинград сдали, я бы покончил с собой. Город без меня я могу себе представить, но себя без города — Ленинграда — я представить себе не мог (и не могу).
Дядя говорил, что надо радоваться, что Питер — не столица теперь, а то бы тут такой порядок навели, что и Исаакиевский собор снесли бы, взорвали.
— Как вы жили в сталинские окаянные годы, ведь страшно было все время?! — спросят молодые.
— Нет, не все время. На войне тоже страшно не все время. Когда пули свистят близко и снаряды ложатся близко — тогда, ясное дело, страшно. Но когда канонада слышна издалека — не страшно.
Я люблю невысокие прочные здания, тяжелые здания. Я люблю массивную архитектуру.
Давай
Вася Гущинский в Василеостровском саду.
— У меня все есть — вот я и молчу. А почему вы молчите?
— В тебе что-то солдафонское есть, — сказал он мне однажды. — Хоть ты и стихи кропаешь.
Абсолютных единомышленников нет. И даже поступая одинаково с другими, каждый думает по- своему.
Может быть, и родился-то я благодаря Петру. Не будь его — не было бы Петербурга, и мои предки не встретились бы в нем.
