пара, а потом дождем лилась вниз. Бесполезным ливнем, навсегда привязанным к морю. — Она взглянула на меня, потом продолжила:
— Я решила проплыть под кипящей частью. Я нырнула и доплыла до самого дна. Я летела под водой, как пингвин.
На дне был лед, лед с разноцветными огоньками, и я плыла над самым дном, сколько могла. Когда я вынырнула, кипящая полоса осталась позади.
Пока она говорила, я перебирал ее пальцы.
— В море была какая-нибудь рыба?
— Не совсем рыба. Маленькие светящиеся штуки вроде медуз.
— Наверное, нерожденные души, — предположил я.
Но она продолжала медленно декламировать свою историю.
— Было ветрено, и я позволила шторму нести меня к другому берегу. Я не знаю, сколько это длилось. У меня все смешалось и начались видения…
— Какие видения?
— Узоры.., линии, разноцветные точки. Их было так много. Слишком много. — Она замолчала, подыскивая слова, потом сдалась. — Как бы там ни было, стало холоднее, и море замерзло. Ветер продолжал нести меня, потом пошел снег. Лететь стало тяжело. Потом небо прояснилось, и я оказалась над ледником. У его конца была большая трещина.
— Мне кажется, я видел тебя! — воскликнул я. — Я был у расселины в конце ледника с Фрэнксом, и я видел пролетевшую над нами птицу.
— Феликс, ты дашь мне закончить? Я долетела до конца льдов, а потом увидела огромную равнину с цепочкой городов. Городов. А потом увидела пустыню.
— Но как ты…
— Я как раз подошла к этому. — Она подняла обе руки перед собой, удерживая видение. — Я увидела пустое место с большими кучами и курганами. Туда опускались зеленые огоньки, и мне показалось, что я видела птиц. Я стала спускаться, и там был человек, показывавший на меня палкой. Но это оказалась не палка.
— Ты хочешь сказать, что кто-то подстрелил тебя?
Она удивленно и медленно провела руками по лицу.
— Я — я думаю, что да. Что-то ударило меня, и было как в больнице — я начала странно чувствовать себя и зеленеть. Сначала я подумала, что я снова в своем гробу. Но я была сжата со всех сторон, а папочка купил мне большой гроб, ну, ты знаешь, весь в розовой тафте.
Я отнял одну руку от ее лица.
— Я помню, Кэти.
Она вырвала свою руку из моей.
— Я не хотела снова возвращаться в это тело! Когда я выползла из мусора и поняла.., я захотела умереть. Но я не могу. Мы все застряли тут навсегда, Феликс. Ты знаешь об этом? Синусоид объяснил мне. Я не представляю, что я буду тут делать вечно. Я не знаю, что мне делать!
— ПОЛЕТАЙТЕ, — предложила машина, на которой мы сидели.
20. ГОВОРЯЩИЕ МАШИНЫ
Ключи торчали в замке зажигания.
— Давай так и сделаем, — сказал я Кэти.
— Сделаем что?
Мы сидели на полночно-синем «хадсоне» 52-го. Его ветровое стекло было узким, как прорезь в танке.
— Давай возьмем эту машину. Ты сама слышала, она пригласила нас. — Я погладил бампер.
— ПОГНАЛИ, — сказала машина, открыв дверцу и приглашая садиться.
Кэти поколебалась минуту, потом коротко кивнула.
— Ладно, — сказала она. — Почему нет? Я этих парней знаю всего день-два. Только сначала я прихвачу пива и сигарет.
— Клево. — Я опустился на водительское место и утонул в мягких пыльных подушках, положив книгу рядом с собой. — Теперь вот что, — сказал я, обращаясь К пустым сиденьям. — Тебе придется начать разговаривать предложениями больше, чем из двух слов. Я не требую, чтобы ты вела интеллектуальные светские беседы, учти это, но я больше не хочу слышать эти гладкие, рубленые фразы.
— ЭТО МОЖНО, — сказала машина, и я вздохнул.
Кэти вышла с полным ящиком пивных бутылок без этикеток, но заткнутых пробками. Должно быть, Спек дал ей денег. «За что?» — полюбопытствовала уродливая часть моего разума.
— Ты думаешь, это в самом деле пиво? — спросил я, когда она открыла другую дверцу и поставила ящик на заднее сиденье.
— НАПАЛМ, — сказала машина, а Кэти со смехом впорхнула внутрь. У нее был счастливый вид.
Машина завелась без проблем и покатила вниз по улице. Никто не выбежал, чтобы остановить нас. Насколько я вообще мог судить, у машины хозяина не было.
Франкс что-то такое сказал про говорящие машины, перед тем как умереть. Мне стало интересно, воплотился ли он снова и в каком виде.
Тяжелый теплый ветер врывался в мое открытое окно.
Я заметил, что машина с удовольствием сама управляет собой, и убрал руки с баранки.
— МОЛОДЧИНА, — отреагировала машина.
Я протянул руку назад и взял две бутылки. Пиво оказалось холодным, вполне приличного вкуса, не то что виски. Возможно, они сами варили его на Саймионе.
— Хорошо снова куда-то двигаться, — сказала Кэти. — Я совсем не хочу останавливаться. Прямо сейчас" стоя там…
— Я знаю, — сказал я, думая о людях, что махали Бобу Титеру. — Наверное, хуже смерти может быть только вечная жизнь, — Ой, не говори так. — Она высунулась в окно, подставив лицо ветру. — Что угодно лучше, чем ничего.
Мы уже выехали на центральную улицу, мимо нас проносились огни. Множество машин стояло у тротуаров, но лишь немногие ехали. Внезапное сомнение озарило мой мозг.
— Тебе нужен бензин? — спросил я машину.
— У МЕНЯ РУКА-НАДГРОБЬЕ И КЛАДБИЩЕНСКАЯ БРЕДЬ, — сказала машина в неожиданном приступе красноречия. — МНЕ ВСЕГО ДВАДЦАТЬ ОДИН, НО Я НЕ ПРОТИВ УМЕРЕТЬ.
Только потом до меня дошло, что это значило. Но я сделал вывод, что бензина у нас достаточно. Я включил радио. Шкала минуту померцала, разогреваясь. Мне стало любопытно, что сейчас зазвучит.
На шкале не было цифр, но когда Кэти покрутила правую ручку, в маленьком прямоугольном окошке задвигался туда-сюда указатель. Вдруг что-то щелкнуло, и появился звук. Саксофон, играющий короткими всплесками. Сакс умолк, и мужчина с едва заметным бостонским акцентом продекламировал хайку:
— Напрасно, напрасно обильный дождь проливается в море.
Еще саксофон, еще хайку. Через некоторое время пианино сменило сакс, а чтец принялся за более длинное стихотворение, закончившееся строчками: «Я хочу освободиться от надоевшей мясной круговерти, счастливым и мертвым на небо уйти». Радио смущенно поперхнулось.
Кэти ссутулилась на своем сиденье. Она закурила сигарету и сидела, чуть отвернувшись от меня. Потом потянулась вперед, крутанула ручку радио, и снова зазвучала первая хайку: «Напрасно, напрасно. Обильный дождь проливается в море». Она вздохнула, а саксофон утонул в тихих гитарных переборах.
— Что это, Кэти?
— То, что я хотела услышать. — Она продолжала подставлять лицо тугому ночному ветру. — В машине Спека было такое же радио. Все в эфире непрерывно.
Над звоном беспорядочно перебираемых струн зазвучал другой мужской голос. Он звучал напыщенно и самоуверенно. Трудно было понять, что он говорит. Какие-то даты, цифры. «Я знал, что надо бы одеться».
— Это Нейл, — сказала Кэти. — Сейчас его редко услышишь.
— Я все равно не…
