словно тебе больше дела до нас нет, но ты тоже переживаешь, я это теперь вижу и понимаю, что не должна была так говорить. Я помню, молоденькой девушкой ты была такая хорошая и добрая, Вилли просто души в тебе не чаял. Все так пошло наперекосяк…
– Это я вас во все втравила, тетя Илей. Вот…
– Ты уже виделась с кем-нибудь из наших родственников? – спросила ее тетя Илей, сделав «особое» лицо. Она имеет в виду Буббу, поняла Делла. Наверняка тете Илей хватило одного взгляда, чтобы узнать человека на экране виззи. Она всегда была такой – любопытной, остроглазой и сметливой.
Делла чуть заметно кивнула и поднялась.
– Я хотела попросить у вас несколько цефакассет Вилли, просто посмотреть. Я все время думаю о нем и вот решила, что, может быть, эти записи помогут мне, как бы это сказать, почувствовать себя.., ближе к нему, наверное.
– Хорошо, я не против, дорогая, бери, что тебе нужно.
Спустившись в подвальчик Вилли, Делла оглянулась вокруг. Просторная комната с двумя крохотными забранными сеткой окошками под поточком была полна всяческих игрушек, которые сам Вилли называл не менее как экспериментальным оборудованием: лазерами и проекторами, компьютерным «железом» и всяким старым электронным барахлом.
Цефаскоп стоял на своем месте. Рядом на полочке аккуратно рядком были расставлены десятка два-три помеченных ярлычками кассет с записями. Постояв немного над кассетами, Делла выбрала для себя три штуки, на одной из которых значился ярлычок «21 января 2031».
Она поднялась наверх в гостиную и еще с полчаса говорила с тетей Илей о том о сем. Слово за слово тетя начала вспоминать о старых временах, а потом разговор зашел о Коббе.
Первый раз в жизни Делла почувствовала, насколько крепко переплелась судьба ее семьи с историей противоречивых взаимоотношений людей и бопперов. Впервые она увидела себя как часть нечто большего, чем просто она сама. Полная новой спокойной уверенности, она вышла на улицу. Снаружи у двери ее уже ждали, мужчина и женщина. Репортеры. Или копы.
– Миз Тэйз! – крикнула ей женщина, напористая сука. – Что вы собираетесь делать, если вашего двоюродного брата казнят?
Мужчина цепко держал лицо Деллы в объективе своей камеры.
– Не считаете ли вы себя главной виновницей происшедшего? – продолжала требовать ответа напористая.
– Простите, – тихо отозвалась Делла, машинально возвращаясь к своей ставшей уже привычной маске пассивной нейтральности. – Мне нужно идти.
Черт побери, Делла, пронеслось у нее в голове, не слишком ли дешево ты дала им отделаться. Ты ведь могла задать им перцу. Ты умеешь.
В ожидании бурной реакции репортеры преследовали ее до самой машины.
– Говорят, что Тэйзы любят роботов больше, чем людей.
Что вы можете сказать по этому поводу? – не унималась репортерша.
Повернувшись к суке, Делла несколько секунд смотрела в ее пустое кукольное личико под Бэтти Крокер. «Если кто и есть робот, ТАК ЭТО ТЫ, – хотелось ей крикнуть. – Не Береника и не Кобб, не Мэнчайл и не Бубба, а ТЫ, поганая сука!» Но ведь этого от нее и ждали. Нет, сейчас не время для таких заявлений.
Чувствуя за спиной всю свою семью, Делла собрала волю в кулак и, глубоко вздохнув, спокойно проговорила в камеру:
– Позвольте мне ответить на ваш вопрос несколькими встречными. Почему для некоторых людей так важно видеть в роботах бездушных машин? Почему зеваки смеются в зоопарках над обезьянами? Почему богатые не устают повторять, что бедные люди живут так, как того заслуживают? Почему так редко среди нас встречаются такие, кто способен проявить терпимость к своим живым собратьям? Расстаться с чувством вины можно, лишь только отказавшись от эгоистической самовлюбленности.
Поймите, как только чувство вины уйдет, нужды в ненависти больше не будет. Это все, что я хотела сказать. Прощайте.
Оператор с камерой процедил сквозь зубы что-то оскорбительное по поводу последователей Мэнчайла, но Делла уже не слышала его – она сидела в машине, которая через минуту покатила ее к причалу «Красотки». Она чувствовала себя прекрасно, так, как не чувствовала уже давно. Когда она ступила на борт «Красотки», было около девяти часов вечера. На нижней палубе, переоборудованной под бар и танцпол, гремела музыка и было полно народа. Многие танцевали. За стойкой бара Делла заметила черного стюарда, потом, оглянувшись, обнаружила двух его товарищей, обслуживающих клиентов в зале, вытирающих столы и разносящих бокалы с коктейлями.
Делла решила устроиться у стойки и, усевшись на табурет, многозначительно взглянула на бармена.
Только заметив ее, он сразу к ней подошел.
– Чефо шелаете?
– Дрэмби, пожалуйста. Вас ведь Бэн зовут?
– Верно. А ваш я тоше шнаю.
– Вот и хорошо.
Делла поставила на стойку сумочку, да так неловко, что кассеты так и посыпались из нее по ту сторону прилавка.
– Господи, я такая неуклюжая.
– Вше в порядке, мэм.
Бэн нагнулся и, подобрав с пола кассеты, протянул их Делле. Кассет в его руках было две.
– Спасибо, Бэн. С меня причитаются большие чаевые.
– Большое шпашибо вам, миш Тэйш.
Глава 15
ВИЛЛИ
Он спал, мастурбировал и выкурил все свои сигареты и теперь ему нечего было делать, кроме как просто сидеть на прикрученной к стене металлической койке с тощей подстилкой. В сотый раз он взглянул на свои часы – 15.09. В прошлый раз, когда он смотрел на часы, на них было 15.07. Некоторое время он следил за минутной стрелкой, потом лег на спину и закинул руки за голову.
– Эй, Тэйз, ты слышишь меня? Тейз, эй, Тейз?
В двух камерах от него сидел юный грабитель. Всю прошлую ночь и утро он буйствовал, а теперь изнывал от одиночества. Непонятно, был ли он на самом деле двинутым или прикидывался.
– Бопперы трахали Вилли-милли в задницу!
Вилли не ответил. Он давно уже знал все, что мог сказать ему этот парень.
– Эй, Вилли, старина, извини, что я про тебя так, но у меня в башке звенит без парилова, я тут с ума схожу. Поговори со мной, Вилли, как человека тебя прошу. Расскажи мне о Мэнчайле.
Вилли не ответил. Завтра судья Картер зачитает ему приговор, а ведь ему светит смертная казнь. То, что он сделал, люди не прощают. Вилли попытался представить себе смерть.
По дороге в Черчилль-даун Кобб III рассказал ему кое-что о смерти. Он сказал, что смерть совсем не так страшна, как о ней думает большинство людей. Но сам-то Кобб умер стариком; он успел и жениться, и наплодить детей, и создать своих бопперов. Если бы Киско Ливайс не умерла, Вилли мог бы жениться на ней. Ее убили, бедняжку. Тогда, в их первую и единственную ночь в доме Пигготов, он упустил свой шанс, стал ломать комедию, когда нужно было лечь с ней и все. А так он уйдет, не оставив после себя совсем ничего, пустоцветом. Он так и не взломал азимовскую защиту Красотки. В машине он рассказал Коббу о Задаче Континуума и тот подкинул ему несколько очень интересных идей. Настолько интересных, что Вилли был уверен: окажись у него побольше времени, он бы закончил с Красоткой. Чувствуя, что тучи сгущаются над ним, он сразу, как только вернулся домой, записал все сказанное Коббом и свои мысли на цефапленку, но найдется ли теперь кто-нибудь, кто сумеет разобрать за обычной картинкой его тайное послание? Завтра его приговорят к смерти на электролисте, а еще через две недели отведут в камеру с металлическими стенами, представляющую собой огромный мегафарадный разрядник, потом между металлическими пластинами проскочит мощный полосовой электрический разряд, в камеру войдет судебный исполнитель,
