Echo

…я сейчас уснул и мой кошмар – Тамбов…

Видишь, как трудно мне. А как тебе – не вижу

и не слышу.

Сейчас 5 часов… Вновь охватила меня

моя порочная тоска, вновь я в «Тамбове»,

который в будущем станет для меня каким-нибудь

символом, как тяжкий сон в глухую тамбовскую

ночь, развеваемый утром надеждой на

свидание с тобой…

А.Платонов, из писем

Black day, stormy night

No love, no hope inside

Don’t cry, He is coming

Don’t die without

Laibach, запись текста песни

Проблема статического и динамического

в искусстве. Мои герои – хватаются за предметы,

за самоё реальность – схватил, оттолкнулся, отбросил –

словно работают лыжными палками.

И вообще это скоростной слалом… Всякие там неровности,

бугры… А палки не в руках изначально, а как бы вросшие

в сугробах и по пути их и надо схватить…

Конечно, несколько корявая метафора…

- По-ашепелёвски…

- О, спасибо за комплимент.

- Все события и герои – «вымышлены» – как же так?

Ну, это широкую публику дурачить легко, а как

быть с теми, кто знает Вас лично – Вы ведь даже имена

не потрудились изменить!

- Признаю; стыдно, стыдно, товарищ! Мне так и говорят:

что ты, Олёша, с девочкой трагедия произошла, а ты…

Ну живёшь ты как урод, но зачем же этим кичиться?!

И самое отвратительное в том, что ты

удумал всё это совместить, - а если ещё учесть и то, что ты

сделал сам с ней потом…Что ж ты про это-то не написал?!

А.Шепелёв, из интервью, данного во время работы над романом «Echo»

чёрный снег

чёрная землистая луна

все люди самоубийцы

доживают только единицы

тёмная ночь

даже крики не могут помочь

я тебя как родимую дочь

в темноте расстилаю…

Достоевский

миллионными тиражами

его читают (почти) все

но никто не становится лучше

Библия есть в каждом доме

у меня нет я ее никогда не читал

но знаю сюжет и смысл

А.Шепелёв, наброски к эпиграфу для «Эха»[1]

# 1.U -

  ю – Ю болела; она проснулась только в 12 часов. Ты злоупотребляешь таблетками, говорил всегда я (мать её работает медсестрой и заносит домой лихорадку поглощения лекарств и сами эти лекарства). Полезные полужелеобразные пилюли. Горло болит, голова болит, говорит она раза два-три в месяц (а просто голова болит - чуть ли не каждый день). У меня вот, говорю, практически никогда, тьфу-тьфу, а почему? – думать, думать ей надо… Она, Ю-ю, можно сказать, глупая – со мной не сравнить. Развитие её не ушло дальше, чем группы  «Вирус», «Руки вверх», «Дискотека «Авария» и отягощённое чтение краткого изложения русской классики и – конечно же и – в  особенности – бессознательной любви-потребности к телевизору как к самой невинной вещи. В будущем, я думаю, всё это преобразуется в вялую любовь к профессии и статусу, а также в потребность (уже без любви) в телевизоре и таблетках (в том числе витаминах и кремах), еще, конечно, кроссворды, рецепты масок, тортов и прочие советы, кругом одни советы… Но моего мнения, как вы  догадались уже, вообще никто не спрашивает. И как я ей объясню, что это, может, злоупотребление. Я, например, люблю злоупотреблять спиртным, а если мне кто-нибудь скажет, что злоупотреблять им нехорошо – неужели я поверю?! Я, допустим, слышал, что это как бы вредно, но уж если оно мне органически присуще, то я этот вопрос закрою как таковой.  Она проснулась в 12 часов, встала. В свои пятнадцать она была такой хорошей, на мой взгляд (теоретически я очень оч. понимаю в девочках). Она соответствует всем современным канонам красоты – высокая, стройная, с формами - но формы эти суть андрогинизированные, в стиле Мэрилина Мэнсона на обложке «Микеникел энимэлз» - милая, слегка а-ля Николь Кидман (здесь и далее мы будем пользоваться трафаретными образами  масскульта, дабы короче достигнуть мозга читателя. – Авт.), такие ходят по самым высоким подиумам; единственное, что её отличает от её супердвойников – у нее нет еще надменной улыбки, означающей понимание жёстких законов шоубизнеса, нет взгляда усталости из-за «жизни», нет домашней улыбочки, означающей то же самое, а именно, что всё о’кей, ребята, и что свои деньги надо отрабатывать, нет никакой осанки, позы, позиции, позиционированности, никакой аристократичности. Если б она была хоть в каком-нибудь виде аристократкой, училась бы всему, воспитывалась, носила брильянты, знала бы языки, а также то, что жизнь это поток удовольствий, за которые надо платить, делая карьеру, - она была бы самой натуральной аристократкой, дочкой, секретаршей, моделью, психологом, любовницей – самой восхищающей смятые взоры всей этой «ботвы». Но она не понимает, что это такое. Она покупает дневник с портретом Алсу и думает, что вот она-то красива, вся соткана из талантов, интервью, платьев, кожаных штанов, фуршетов, любви и самое главное – из какой-то звёздной пыли, похожей на свет от телевизора. Ну в пятнадцать лет сие ещё более-менее простительно (ведь и впрямь нелегко сразу осознать, что у Алсу, например, не очень большой рот, что противоречит всем нормативам  современной шоу- аристократичности).К тому же никто даже не может оценить ее красоту – думают и говорят, что она не уродина, что симпатична, что несколько длинновата, тоща и неуклюжа, что вялая какая-то, что очень большой размер «обувки», что, мягко говоря, не очень большие «груди»… Меж тем, как надо бы  ползать за ней на коленях и целовать, как поётся, песок, где ступала ее «лапа»; Алсу же надо одёргивать, чтоб не