Лицом к подсознанию. Техники личностного роста на примере метода самотерапии

отправляла Берни бодрые письма, пряча от него и от себя всю глубину своего чувства неполноценности, страх, что я не сумею защитить драгоценный хрупкий комочек жизни, который он оставил под мою ответственность. И вот теперь, наконец взглянув правде в лицо, я смогла вернуться в то время и заново пережить все тревоги первого года. Через несколько минут с этим было покончено, и я могла забыть о кино и своих прошлых проблемах. Первый фильм, «Две женщины», помог снять один слой — страх будущего. Второй дал мне шанс проникнуть глубже и прожить укрывшийся под ним страх из прошлого.

Память об этом скрытом чувстве помогает мне в отношениях с первым ребенком. Иногда, сильно на нее рассердившись, я могу распознать в этом гневе неадекватную, провальную реакцию. Потом я обращаюсь к самотерапии и опять прихожу к своей старой тревоге и беспомощности («Я не Абсолютно Идеальная Мать: мне не известны все ответы»), после чего способна избавиться от псевдогнева и найти разумный выход из ситуации.

Запомните, что, подбираясь к скрытому чувству через запасной ход, вам может не удастся с первого раза определить паттерн, возможно, вы не узнаете, как именно использовать новую информацию о ребенке внутри себя. Но каждый раз, когда вы снимаете новый слой, на свет выходит нечто новое, и это новый материал для работы. При каждом удобном случае развивайте свое самопознание.

Некоторые защиты, невротические симптомы, которые я никогда не исследовала посредством самотерапии, по степенно прошли сами за семнадцать лет моей работы с собой. Все это время я старалась вскрыть и прожить как можно больше скрытых чувств и, очевидно, не подозревая об этом, я избавилась от старых способов защиты (прикрытий, неадекватных реакций), когда необходимость в них отпала сама собой.

При использовании «запасного хода» к скрытой эмоции, как и в любой другой технике самотерапии, следует неизменно придерживаться того же основного правила: вы должны почувствовать внешнюю эмоцию. Если вы попытаетесь понять, почему плакали на вчерашнем сеансе, не переживая заново внешнего чувства, вам, вероятно, удастся сделать интересные догадки, основанные на интеллектуальном знании о себе, но вряд ли вам удастся раскрыть то, что вы побоялись вчера почувствовать. В фильме «Давид и Лиза»[6] есть одна душераздирающая сцена, которая происходит в художественной галерее. Маленькая девочка, страдающая шизофренией, взбирается на колени большой статуи сидящей женщины. Там она сворачивается калачиком и безмятежно засыпает, будто в объятиях реальной матери. Когда ее силой пытаются стащить оттуда, она плачет и жалобно жмется к статуе. Этот эпизод вызвал у меня острый приступ печали. Я спросила себя, что это значит лично для меня, о чем мне это напомнило. Этот бедный ребенок, ищущий любви у мраморной статуи, видимо, совсем был обделен материнской любовью. Ее трагическая потребность напомнила мне о том, какой неполноценной матерью я была в первый год после рождения моего ребенка. Нельзя сказать, что я не любила или была неласкова с малышкой, но неуверенность и тревожность настолько подавляли меня, что моей любви могло быть недостаточно. Я обнаружила скрытое чувство вины, как будто девочка с экрана — моя собственная дочь, которая ищет любви у статуи, и при мысли об этом мое сердце разрывалось на части.

Позже я обсудила этот фильм с одним из моих студентов, которого тоже сильно взволновал тот эпизод. Он, так же как и я, использовал самотерапию для выявления своего скрытого чувства. Но его эта сцена со статуей заставила почувствовать себя тем самым ребенком, отчаянно нуждающимся в материнской любви. Интересно, что мать этого студента чрезмерно опекала его, тогда как я в возрасте пяти лет лишилась матери. Нетрудно догадаться, что если бы я попыталась понять, что означает для меня этот эпизод, оставаясь при этом хладнокровной, я отождествила бы себя с лишенным любви ребенком.

Однажды я ходила на оперу Верди «Трубадур». Там есть сцена, где старая цыганка рассказывает, как ее мать была сожжена на костре по приказанию старого графа. Дочь решила отомстить. Украв у графа сына, она решила бросить его в тот же костер, но обезумев от горя, совершила страшную ошибку: сожгла собственного ребенка. Музыка, действие, сюжет — у меня мурашки бегали по спине от всего этого. Я была в ужасе. Тогда я спросила себя: «О чем мне это напоминает?» И снова почувствовала, как страдаю от старой скрытой вины, вспоминая с сожалением глупые ошибки, которые совершала как молодая мать. На какой- то жуткий момент я почувствовала себя этой старой ведьмой, плачущей горькими слезами утраты и раскаяния. Я и не помыслила бы никогда о таком скрытом чувстве, если бы подождала, успокоилась и подумала об этом хладнокровно. Напротив, я, вероятно, предположила бы, что мерзкая старуха напоминает мне жестокую мачеху, превратившую мою жизнь в возрасте с семи до девяти лет в настоящий ад. Я помню, как всегда говорила себе, что моя мачеха на самом деле ведьма, а не человек из плоти и крови.

Я только что проиллюстрировала, как кино и опера, два совершенно разных опыта, позволили мне пережить одно и то же скрытое чувство: вину, связанную с родительской ролью. И наоборот, один и тот же опыт, вызывающий идентичную внешнюю эмоцию, может в разные периоды жизни раскрывать нам разные скрытые эмоции. Много лет назад, когда наша семья была в трауре по смерти мачехи, я пошла вместе с отцом на оперу. Мы смотрели «Риголетто», трагическое повествование придворного шута, который был сводником при своем хозяине, герцоге, и в конце концов пал жертвой собственной интриги. В трагичной финальной сцене Риголетто обнаруживает, что невольно стал причиной смерти своей любимой дочери. Я плакала вместе с ним, бедным отцом, испытывающим ужасные муки потери, горя и вины. Но когда я спросила у себя, о чем я на самом деле плакала, о чем мне это напомнило, раскрылось нечто совершенно другое. Я отождествляла себя не с отцом, а с умирающей дочерью, и моим скрытым чувством было желание, чтоб мой собственный отец заботился обо мне так же, как Риголетто, — чтобы его отцовская любовь ко мне была такой же сильной.

Много лет спустя, уже будучи матерью, я снова смотрела «Риголетто» и была глубоко взволнована этой финальной сценой. И опять моим внешним чувством была жалость к душевным мукам отца. Однако, сняв этот слой, я обнаружила, что отождествляю себя с ним неким особым образом. Я чувствовала вину за собственные ошибки и неадекватность в качестве родителя. За все эти годы между первым и вторым представлением оперы я проделала немало работы в самотерапии; я осмелилась пережить многие скрытые чувства, связанные с моим отцом. Очевидно, теперь я была готова окончательно повзрослеть и почувствовать себя настоящим родителем.

Через несколько лет я еще раз ходила на «Риголетто». Как обычно, меня ужасно впечатлила душераздирающая сцена прощания отца с дочерью. Как обычно, я сострадала герою оперы. Но на этот раз на вопрос: «О чем мне это напоминает?» я получила другой ответ. Я подумала о том, какой Берни преданный и любящий отец, и как бы он страдал, если бы что-то случилось с его дочерью. Годами я проникала в самую глубину своих чувств и изучала собственные слабости; теперь наконец я была готова проявить подлинную заботу о другом человеке: моем муже.

Супружеское общение

У каждого из нас имеются запретные чувства, которые мы прячем от себя, всякий порой ведет себя иррационально. Именно это усложняет человеческие отношения, особенно те из них, в которых люди эмоционально зависят друг от друга, например, в браке. Когда человек, которого вы любите, вдруг становится иррациональным и не восприимчивым к доводам, то жизнь может показаться мукой. Почему он так иррационален? Потому что есть в этой ситуации что-то, что представляет для него угрозу, что заставляет его! почувствовать старое запретное чувство. Он настолько сосредоточен на своей псевдоэмоции, которая нужна ему в качестве прикрытия, что не способен увидеть мир в реальном свете. Фальшивое чувство, как обычно, неуместно в истинной ситуации, поэтому его поведение производит впечатление иррационального.

Если вы сами чувствуете себя комфортно, в безопасности и честны с собой — вам нечего от себя скрывать, — то способны понять, что с ним сейчас спорить бессмысленно: невозможно урезонить человека, находящегося под воздействием сильной эмоции, будь то напутанный ребенок или разгневанный взрослый.