Лицом к подсознанию. Техники личностного роста на примере метода самотерапии

наедине с собой я продолжала об этом размышлять. Как я себя почувствовала, когда Мэри только начала говорить о предстоящей поездке? Мне казалось, я читаю ее мысли: она хочет, чтобы я взяла ребенка, но боится попросить меня из страха услышать отказ. Я вспомнила возникшее желание избежать надвигающейся проблемы, не дать себя в это втянуть, и вспомнила также противоположную потребность быть «хорошей», лучше любого обычного человека. Мне не только надо было освободить ее от ребенка на время, но и избавить ее от смущения просить об этом. Я дала ей понять, будто, доверяя свое дитя, она оказывает мне честь.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Надеялась втайне, что, несмотря на все мои уговоры, она откажется оставить ребенка, что у меня совершенно бесплатно получится сделать красивый жест, что я убью двух зайцев сразу.

Шаг 4. О чем мне это напомнило? Пока ничего в голову не приходило. Какое впечатление со стороны производили мои действия? Если бы я была сторонним наблюдателем, что можно было подумать о таком поведении? Я действовала весьма благородно, чувствовала себя благородным человеком, но почему-то оказалась в глупом положении. Было что-то компульсивное в этом благородстве, не хватало спонтанности. Я проявила себя с хорошей стороны, но мне этого совсем не хотелось: взялась за работу, которой опасалась. Я действовала, перевернув смысл благородства, будто бы по принуждению.

О чем еще мне это напомнило? Я попыталась зайти с другой стороны, успокоившись, увидев новое направление. Что мне известно о подлинном смысле благородства? Каков наш первый опыт, когда мы что-то даем? Что в действительности имеется в распоряжении у маленького ребенка, чем он может поделиться? Психология утверждает, что ребенок, которого приучают к горшку, «отдает» продукты деятельности своего организма, чтобы порадовать мать, учась таким образом давать. О чем мне это напомнило? Как и большинство родителей того поколения, мою мать чрезмерно заботила «регулярность»: каждый день мы проходили через целый ритуал подробного обсуждения моих естественных отправлений. Нет, она не наказывала меня за неудачи, но щедро вознаграждала ласками и одобрением за достижения. Потом мой маленький мирок рухнул: родители расстались, и я была сослана на два года в общество эксцентричной, жестокой приемной матери. Среди прочих причуд, которыми отличались ее воспитательные методы, эта странная женщина запрещала мне пользоваться туалетом. Не сказать, чтобы это доставляло огромные физические тяготы (мы жили в деревне, и я всегда могла уединиться где-нибудь в кустах), но я, выросший в городе ребенок, всякий раз при этом испытывала чувство мучительного стыда. Самое важное здесь то, что я была совершенно потрясена и сбита с толку. Я имела перед собой фигуру с авторитетом матери, которая наказывала за функцию, всегда служившую для меня источником похвалы. Поскольку эта проблема была лишь каплей в море трудностей, свалившихся на меня в тот период, я давно забыла ее. Но теперь я пережила все заново. На какой-то момент я снова стала той несчастной запутавшейся маленькой девочкой в мире, который неожиданно перевернулся вверх тормашками, и где старые правила больше уже не действовали. И снова я испытала старое знакомое чувство беспомощности человека, которого застали врасплох.

Шаг 5. Определить паттерн. Теперь, пережив это скрытое чувство, я увидела себя в новом свете. Я вспомнила другие случаи, когда вела себя, по словам Берни, как «добродушная растяпа», когда собственное «благородство» обращалось против меня самой. Взять, к примеру, соседку, которую я не любила и общества которой усердно избегала, пока та не заболела. Тогда я взялась носить ей горячую пищу дважды в день, и не выходила из роли самой Леди Щедрость еще долго после того, как она выздоровела. Она предпочитала спокойно бездействовать, пока я, чувствуя себя полной идиоткой, ломала голову над тем, под каким бы благовидным предлогом перестать ее обслуживать. Я припомнила и другие аналогичные ситуации, которые заставляли меня чувствовать себя униженной и бессовестно эксплуатируемой.

Теперь паттерн стал мне ясен. У меня был идеализированный образ себя как щедро дающего человека, всегда благородного, у которого просто не может возникнуть неблагородной мысли. Всякий раз, чувствуя себя недостаточно щедрой (боялась взять на себя заботу о ребенке; ненавидела свою потребность кормить соседку, которую с трудом выносила), я быстро скрывала это запретное чувство стремлением сделать что-то благородное, доказать самой себе (и другим), какой я замечательный человек. Теперь я вспомнила полный удивления взгляд матери ребенка, когда я настаивала на том, чтобы взять его. До меня впервые дошло, что, может быть, она вовсе ни на что и не намекала; может быть, она вовсе и не намеревалась «эксплуатировать» меня. Я сама, собственной персоной форсировала этот вопрос. Моя недостаточно благородная установка настолько напугала меня, что я тут же бросилась скрывать ее за импульсивным действием.

Ко времени возвращения Мэри из поездки мой гнев почти совсем прошел. Я уже была способна посмеяться над любой проблемой, неожиданно возникшей в ее отсутствие, и избежать ужасной сцены, которая заставила бы страдать нас обоих. Мы по-прежнему оставались друзьями.

После этого случая я научилась контролировать свое навязчивое благородство. Вот пример. Однажды позвонила соседка и попросила подвезти ее вместе с маленькой дочкой к врачу. Моим первым побуждением было любезно согласиться выполнить ее просьбу. Когда она спросила: «Ты уверена, что это тебя не затруднит?» — я уже была готова убеждать ее в том, что просто мечтала об этом. Но мне удалось вспомнить старое скрытое чувство и внимательнее посмотреть на себя в данный момент. В моей голове отыскались неблагородные мысли («Почему бы ей самой не научиться водить? Сколько можно просить соседей возить ее туда-сюда? И кроме того, она вполне может позволить себе такси. Их доктор находится довольно далеко; и эта поездка вырвет из моего дня несколько часов»). Все эти размышления пронеслись в моем уме за какую-то секунду, и после почти незаметной паузы я нашла в себе силы вежливо отказаться и объяснить ей сильную загруженность моего дня. Она приняла это без тени обиды: я была лишь одним пунктом в ее длинном списке потенциальных водителей, поэтому она не держала на меня зла за отказ. Конечно, в моих собственных глазах мой поступок выглядел возмутительным, но я почувствовала себя просто прекрасно, не испытывая никаких угрызений совести. Никогда не узнаете, сколько безнаказанных «провинностей» может позволить вам ваш идеализированный образ себя, пока не решитесь сами проверить это на практике.

У меня по-прежнему бывают с этим проблемы, и я время от времени опять втягиваюсь в старый паттерн, но тут же напоминаю себе, как это опасно — притворяться лучшим человеком, чем я есть на самом деле, — и мне удается снова вырваться на свободу. Таким способом я избегаю чувства ненависти к людям, которые, по моему мнению, «эксплуатируют» меня. Это такая мука — ненавидеть людей, тогда как ваш идеальный образ требует бесконечной любви и всепрощения, поэтому навязчивое благородство может очень быстро обернуться против вас самих.

Внутренний ребенок

Каждый из нас отчасти продолжает чувствовать себя ребенком, вынашивая в себе детские желания и потребности. Если вы удерживаете этого ребенка взаперти, если не выясняете, чего он хочет, то он обманом провоцирует вас на безрассудное, провальное поведение. Этот ребенок — часть вас самих, которому так и не удалось получить того, в чем он нуждался давным-давно, который так и не узнал, как это получать. Он заставляет вас совершать поступки, которые фрустрируют детские потребности и обостряют старые желания.

Как-то летом я отправилась в университет для прохождения нескольких дополнительных курсов. На одном из них преподавал молодой человек с возмутительно дерзкими манерами. Среди нас были учителя, директора школ, школьные инспекторы — большинство гораздо старше, чем этот юнец, «мальчишка». Легко себе представить, какие эмоции у нас кипели все лето, причиной которых отчасти было справедливое возмущение, но в основании — желание скрыть от себя чувство унижения от такой регрессии до начинающих учеников нас — людей, которые сами управляют детьми на своих рабочих местах. По окончании курса мы дружно подписали жалобу, адресовав ее декану факультета образования. Должна заметить, что тогда гнев мне казался полностью адекватным: я была не одна, почти вся аудитория подписалась под этой бумагой. Мне и в голову не пришло задуматься, почему именно я приняла на себя