минуту, бормоча непристойности; затем вскочил на лошадь одним гибким движением. Сырые штаны из оленьей кожи нескромно обрисовывали его мускулистые бедра, плотно прижатые к бокам лошади, когда он развернул ее.
Он склонил перед Анной свою непокрытую голову:
– Мадам, хорошего дня.
И, не оборачиваясь, пустил лошадь легким галопом вниз по дороге; собака мчалась рядом с ним. Через мгновение он скрылся из виду. Затем смолк и топот копыт.
Она опустила глаза вниз.
Ее корзинка лежала в луже, а содержимое – утренние покупки – рассыпалось по дороге. Она, должно быть, уронила ее, когда уклонялась от приближающейся лошади. Теперь полдюжины яиц источали желтки в грязную воду, а единственная селедка злобно смотрела на нее, недовольная столь недостойным приземлением. Она подняла рыбу и вытерла ее. Ее, по крайней мере, можно было спасти. Серое платье Анны, настоящий цвет которого не слишком отличался от цвета облепившей его грязи, жалко обвисло. Анна одернула юбки, чтобы они не липли к ногам, и вздохнула. Она посмотрела на дорогу в обоих направлениях. Голые ветки деревьев качались над головой. Маленькая дорожка оставалась пустынной.
Анна сделала вдох и произнесла запрещенное слово вслух, громко – перед Богом и своей вечной душой:
– Ублюдок!
Она задержала дыхание, ожидая, что ее поразит удар молнии или, что более вероятно, чувство вины. Ни того, ни другого не произошло, и это заставило ее почувствовать себя неловко. В конце концов, леди не бранят джентльменов, независимо от того, какова причина их недовольства.
А ведь она, помимо всего прочего, приличная леди, разве не так?
К тому времени, когда Анна добрела до главной дорожки, ведущей к ее дому, юбки высохли и стали жесткими от грязи. Летом крошечный палисадник перед домом заполняли пышные яркие цветы, оживляя его, но сейчас, в это время года садик был гол и неприветлив. Прежде чем Анна успела дойти до него, открылась дверь. Женщина небольшого роста с сизо-серыми локонами у висков показалась в дверном проеме.
– А, это ты, – Женщина помахала вымазанной в подливке деревянной ложкой, нечаянно роняя капли себе на щеку. – Мы с Фэнни готовили баранье рагу, и, по-моему, ее соус стал лучше. В нем уже почти нет комочков. – Она наклонилась вперед и прошептала: – Но мы все еще работаем над клецками. Боюсь, у них довольно необычная консистенция.
Анна устало улыбнулась своей свекрови:
– Я уверена, что рагу будет замечательным. – Она вошла в узкий коридор и поставила корзинку на пол.
Пожилая женщина просияла, но затем сморщила нос, когда Анна прошла мимо нее.
– Дорогая, какой-то специфический запах исходит от… – Она смолкла и уставилась поверх головы Анны. – Почему у тебя на шляпе мокрые листья?
Анна сделала гримасу и подняла руку, чтобы проверить на ощупь.
– Боюсь, со мной произошел небольшой несчастный случай на большой дороге.
– Несчастный случай? – Матушка Рен уронила ложку от волнения. – Ты поранилась? Твое платье выглядит так, будто ты валялась в свинарнике.
– Я в порядке, просто немного промокла.
– Так, тебе надо немедленно переодеться в сухую одежду, дорогая. А твои волосы… Фэнни! – прокричала матушка Рен в направлении кухни. – Нам придется вымыть их. Твои волосы, я имею в виду. Давай я помогу тебе подняться наверх. Фэнни!
Девочка с копной рыжих волос и красными от бесконечной стряпни руками робко вошла в коридор.
– Что?
Матушка Рен задержалась на лестнице позади Анны и сказала, перегнувшись через перила:
– Сколько раз я говорила тебе – ты должна отвечать: «Да, мэм?» Ты никогда не станешь горничной в большом доме, если не будешь правильно себя вести.
Фэнни стояла, глядя на двух женщин. Ее рот был слегка приоткрыт.
Матушка Рен вздохнула.
– А сейчас поставь котелок с водой на огонь. Мисс Анна будет мыть голову.
Фэнни стремглав бросилась на кухню, затем быстро вернулась:
– Да, мэм.
Вершина крутой лестницы выходила на крошечную площадку. Слева была комната пожилой женщины, справа – Анны. Открыв дверь в свою маленькую комнату, она подошла прямо к зеркалу, висящему над комодом.
– Не знаю, куда катится мир, – пыхтела позади нее свекровь. – Тебя обрызгала карета? Некоторые из этих возничих почтовых карет ужасно безответственны. Они считают, что вся дорога принадлежит им одним.
– Не могу с тобой согласиться, – ответила Анна, вглядываясь в свое отражение. Увядший венок из засушенного яблоневого цвета – напоминание о ее свадьбе – свисал с края зеркала. – На сей раз это был одинокий всадник. – Ее волосы были похожи на крысиное гнездо, а на лбу все еще виднелись капли грязи.
– Они еще хуже, эти джентльмены на лошадях, – пробормотала пожилая женщина. – Некоторые вообще не способны контролировать своих животных. Ужасно опасно. Они представляют собой угрозу для женщин и детей.
– М-м-м. – Анна сняла свою шаль, ударившись голенью о стул, когда сделала шаг. Она оглядела крошечную комнату. Здесь они с Питером провели четыре года семейной жизни. Она повесила свою шаль и шляпку на крючок, на котором когда-то висело пальто Питера. Стул, куда он когда-то складывал свои тяжелые книги, теперь служил ей прикроватным столиком. Почти ничто уже не напоминало о нем, даже его щетка с несколькими рыжими волосами, застрявшими между щетинками, давно была убрана.
– По крайней мере, ты спасла сельдь, – все еще переживала матушка Рен. – Хотя не думаю, что макание в грязь улучшит ее аромат.
– Несомненно, – ответила Анна рассеянно. Ее взгляд вернулся к венку. Он осыпался. Неудивительно – ведь она вдова уже шесть лет. Скверное дело. Ему было бы лучше в куче садового мусора. Она отодвинула его в сторону, чтобы снять позднее.
– Дорогая, давай я помогу тебе. – Матушка Рен начала расстегивать по направлению снизу вверх крючки на платье. – Мы должны сразу же его постирать. По всему подолу налипло много грязи. Возможно, если бы я пришила новое… – Ее голос стал приглушенным, когда она наклонилась. – О, кстати, ты продала мое кружево модистке?
Анна спустила платье вниз и переступила через него.
– Да, кружево ей вполне понравилось. Она сказала, что оно самое тонкое из всех, какие она видела за последнее время.
– Ну, я плету кружева почти сорок лет. – Матушка Рен старалась выглядеть скромной. Она прочистила горло. – Сколько она дала тебе за него?
Анна вздрогнула.
– Шиллинг и шесть пенсов. – Она потянулась за изношенной одеждой.
– Но я работала над ним пять месяцев, – задохнулась матушка Рен.
– Я знаю, – вздохнула Анна, распуская волосы. – И, как я сказала, модистка оценила тончайшее качество твоей работы. Просто кружево не приносит много дохода.
– Ей принесет, когда она пришьет его на шляпку или платье, – пробормотала матушка Рен.
Анна сделала сочувствующую гримасу. Она сняла полотенце с крючка под карнизом, и обе женщины спустились по лестнице в молчании.
В кухне Фэнни склонилась над чайником с водой. Пучки высушенных трав свисали с черных балок,
