разбитые. Среди итайцев тоже потери были, но не в пример меньше.
Бригада мафиозная, совершив рейд по флангу поля, уничтожая всё на своем пути, оказалась в тылу врага, там, где размещался штабной обоз. Его охраняли спецназовцы. Те, которых Донд видел на озере Песчаном. И сошлись в поединке жестоком два отряда профессионалов. Разница была лишь в одном — мафиозники бились сейчас не за деньги, а за жизнь свою, и оттого были вдвое опаснее. Спецназовцы были вынуждены отступить, бросив штандарт и обоз штабной.
Через час войско вражье было рассеяно по лесам. Нечисть посадская в тех же лесах исчезла, и уж Сичкарь вряд ли кому дал уйти просто так...
Яром зычно объявил о победе, дружина звонко подхватила этот клич. Кузнецы снова в клин сбились и в Посад не спеша пошли. Рядом шагали итайцы, уставшие, но довольные. Им выпал случай показать мастерство свое, и они блестяще его продемонстрировали. Яром дружину в Посад галопом вел. Не терпелось ему сообщить совету: дружина посадская, под его руководством, одержала в бою жестоком победу!
Возле обоза штабного осталась бригада мафиозная, Наковальня, Лад и гоблин. Они с интересом рассматривали вещи в обозе, гадая — кто же снарядил армию против Посада. М. Уолт, раненый в плечо, перебирал бумаги из ларца резного и брови хмурил. Тут к ним подоспели Седобород и Комер-сан. Как только заткнулся чародей поганый, они оставили город на попечение совета и помчались на поле брани, уже зная о скорой победе. М. Уолт молча поприветствовал их и отдал бумаги. Комер-сан лишь мельком взглянул на них, и брови его дугой выгнулись. Седобород осмотрел раны М. Уолта, что-то сказал ему тихо, и тот отдал приказ своим людям:
— Возвращаемся в Посад. Обоз берем с собой. Донд, возьми команду зачистки и приведи в порядок здесь всё. Не хватало еще, чтоб в Посаде вампиры объявились.
Донд отобрал пятерых, телом покрепче, и пошел осматривать окрестности. Перед тем как уйти, он улыбнулся Ладу и гоблину, а Наковальне руку пожал. Это была высшая оценка профессионала. И Наковальня понял это.
Через неделю, в течение которой убитые были преданы огню погребальному, а у раненых раны затянулись, благодаря то ли ворожбе Седоборода, то ли травам его, совет посадский постановил: гулять праздник небывалый! Всем торговцам в течение недели торговлю не вести, а праздновать победу. В случае неповиновения штраф налагается огромный. А чтобы торговцы не особо беспокоились об убытках своих, из казны посадской будет выплачена каждому купцу сумма, равная среднему доходу за неделю! От щедрости такой все ошалели, даже сам Зуб, и молва побежала по землям посадским не только о победе в бою жестоком, но и о неслыханном богатстве Посада, града торгового.
Женщины при известии таком губки надули — опять мужики пьянствовать будут. Но Гадина успокоила их, сказала, что раз праздник будет всеобщий, то и им, бабам, на празднике том самое место. Пускай мужики полюбуются на жен своих, когда выйдут они в платьях модных, румянах ярких перед сборищем мужским! Женщины оценили затею и принялись готовиться к фурору!
Что говорить, праздник удался на славу. Жгли костры, музыка звучала повсюду, столы на всех площадях торговых полнились и ломились от яств разных. Чествовали кузнецов и итайцев, дружину посадскую и людей Мафии. Кое-где поднимались чаши и за нечисть, но таких было немного.
Зуб, придя в расположение духа необычайно благодушное, решил сперва отправить нечисти приглашение на праздник, да Седобород отговорил.
— Лучше отправь им в леса обозы, полные бочонков пива, баранины жареной да вина франзонского. Они, нечисть, тем и сдовольствуются.
Сказано — сделано. Ушли на заимку к гоблину десять обозов снеди всякой. У Сичкаря от такого аж слеза навернулась. Кровавая слезища, что является признаком здорового аппетита. Вспомнил он даже, как когда-то вытащил мальчонку одного из болотной топи. Было это давно, мальчуган тот теперь старый стал, в совете посадском заседал за главного и звался Зубом.
Гоблин всё же на праздник пожаловал. Но пировал лишь день. Потом вернулся на заимку, где нечисть вовсю пировала, сел в сторонке и пиво потягивал, мухомором солевым закусывая.
Вскоре присоединился к нему и Сичкарь.
— Дело сделано, да только жить по-старому теперь никто не будет, — изрек Партайгеноссе, плеснул в угли костерка пены пивной в честь брата старшего, Чер-Туя, и затянул песнь.
— Солнышко мое, солнышко лесное, где, в каких краях, встречусь я с тобою... А Ролосс-то у меня в денщиках теперь ходит, — заметил Сичкарь и снова завыл песнь про солнышко.
Гоблин диву давался — нечисть главная в ностальгии пребывала!
Наковальня и Донд после битвы успокоились лишь тогда, когда разнесли в щепки кабак Жадюги. Жадюга жив остался совершенно случайно, но после случая такого в Посаде его никто больше не видел. Говорят, подался он во Франзонию и служит там в кабаке мелком посудомоем. На празднике Донд и Наковальня вместе сидели. Глядя на это, кузнецы и люди Мафии вперемешку уселись за столы праздничные.
А после четвертой или пятой кружки браги брататься стали мастера железа и мастера интриг и боя тайного. Правда, сам М. Уолт на празднике не присутствовал. После разговора с Комер-саном и Седобородом засел он за отчет срочный, который надлежало отправить как можно быстрее на остров Цисилию. В отчете том указывал М. Уолт на пару обстоятельств, на которые руководство Синдиката должно обратить внимание. Помимо этого, М. Уолт прямо называл виновника всей заварушки и просил у руководства Синдиката разрешение на принятие особых мер в отношении означенного человека.
Яром и Пустолоб возгордились, весь Посад их на руках носил. Девицы красные с ума сходили от дружинников статных, а отцы их седобородые лишь посмеивались над истомой такой.
Что же касается Лада, то он, приняв поздравления совета и низко поклонившись люду посадскому за честь оказанную, сидел на празднике громком и глаз не сводил с жены своей, Гадины. А она-то, она как на него смотрела! Когда пришел час положенный, женщины пошли в пляс задорный на площади, и Гадина лебедем белым проплывала перед Ладом своим. Улыбалась ему, дразнила...
Седобород и Комер-сан, устроив праздник сей, удалились в избу чародея и занялись просмотром бумаг из обоза вражьего. И в который раз, глядя на бумаги, говорил Комер-сан с печалью:
— Ах, Крут Макди, Крут Макди. Куда же тебя жадность завела.
— Это еще не конец, — кряхтел Седобород. — Этот мерзавец так просто не отступится... Ворон мой весточку принес. Мол, просит Макди нас с тобой о встрече тайной. Не знаю, что и ответить нахальнику.
— Я бы смог ему объяснить, — вздыхал Комер-сан. — Да вот успею ли? М. Уолт уже отчет на остров отправил...
— Да-а, — протянул Седобород. — Не позавидуешь Макди. Мафия строго карает отступников... Но не об этом должны мы думать. Надо Посад к жизни новой готовить. Как бы мы ни боялись перемен, а они уже здесь... Надо же, вместе с нечистью победу одержали!.. Да и Гадина чего стоит...
— Перемен бояться не надо, — соглашался Комер-сан, и его хитрые глазки с прищуром глядели на Седоборода...
А над градом торговым закат плыл. Время наступало тайное, но люд посадский не спешил по домам и кабакам. Ночи никто не боялся, уважали посадские ночь. И сегодня, когда костры праздничные до небес пламя кидали, отгоняя темень от веселья людского, вспоминали люди дела старины минувшей и предков своих, что глядят с небес на нас с улыбкой печальной. Ведь только на закате, когда последний луч солнца пробежит по глади озера лесного и отразится на воде дорожка зеленая, улыбка предков становится ближе нам, и мы чувствуем тепло ее...
ДЕЛА ЗАМОРСКИЕ
Пролог
Душной летней ночью приснился Ладу сон чудной. Будто сидит он маленький в бане. Вокруг тени какие-то. Березовыми веничками жар нагоняют да приговаривают:
— Будет Ладушка здоров, здоров и силен. Будет Ладушка умен, умен и сметлив. Будет Ладушка сам по себе, на беду ли другим, на счастье ли...
Тут приблизилась к нему, мальцу несмышленому, голова нечисти невиданной — рыло свиное, глаза как у хорька, борода переплетена, что корни дуба столетнего, — пойди, найди концы! А на лбу — рога коровьи. Ухмыляется рожа бесовская, зубы кривые да острые скалит. Лад, не будь дурак, взял и плюнул в морду
