Основные пункты социального вопроса в жизненных необходимостях настоящего и будущего

здесь сказанное пустым, совершенно нежизненным умствованием. Но факты, характеризующие переживаемый нами момент мировой истории, все убедительней разоблачают иллюзорность этого «практического» знания. Стоит лишь без всякой предвзятости взглянуть на эти факты, чтобы убедиться, что сторонники «практического» жизнепонимания, не вникающие в суть этих фактов, приходят в конце концов к взглядам, не имеющим уже ничего общего с самими фактами жизни. Господствующие идеи. до тех пор придерживались этой «практической» позиции, пока не утеряли всякую связь с действительностью. В этом отношении переживаемая нами катастрофа может для многих явиться как бы судьей, призывающим к ответу: «Как мыслили вы о том, что должно произойти? А что произошло в действительности?» Неужели та же участь должна постигнуть и наше социальное мышление?

Со стороны представителей пролетарского понимания жизни автор предвидит и такую оценку высказанных им мыслей: вот еще одна попытка перевести обсуждение действительного существа социального вопроса на рельсы, удобные для буржуазного образа мыслей. Но такой поборник пролетарского подхода не видит, что будучи по своему жизненному положению пролетарием, руководство для своей жизни, жизни пролетария, он ищет в идейном наследии, навязываемом ему господствующими классами. Он живет по-пролетарски, но мыслит — по-буржуазному. Однако в новой исторической эпохе необходимостью становится не только усвоение нового образа жизни, но и усвоение новых мыслей. А новый — научный — образ мыслей сможет наполнить жизнь человека душевным содержанием лишь в том случае, если он окажется в состоянии на свой лад дать человеку такой же импульс к обеспечению полноценности своего внутреннего человеческого существа, какой на свой лад давало старое мировоззрение.

Этим намечается путь к раскрытию истинного образа одного из элементов, слагающих рабочее движение наших дней. На этом пути мы услышим голос души пролетария: «Я жажду духовной жизни. Но эта духовная жизнь есть идеология, отражение в сознании человека явлений внешнего мира, она не притекает ко мне из особого духовного мира.» Все, что перешло в новую эпоху из старых источников духовной жизни, неизбежно воспринимается сознанием пролетария как идеология.

Чтобы понять тот строй души пролетария, который находит свое выражение в социальной практике наших дней, необходимо ясно представить себе — какое же действие в душе человека может оказать убеждение, что духовная жизнь есть идеология. Мне могут возразить: какое дело рядовому среднему пролетарию до этого философского тезиса, который кружит головы лишь более или менее образованных вожаков! Тот, кто так думает, проходит мимо действительных фактов жизни — как в мыслях своих, так и в поступках. Он не понимает основного, что произошло в жизни пролетариата за последние десятилетия. Он не видит связи, существующей между убеждением, что духовная жизнь есть идеология, и требованиями и действиями того самого радикального социалиста, которого он считает «необразованным», а также и действиями тех, кто — движимые смутными импульсами самой жизни — «устраивают революцию».

Трагедия непонимания социальных требований современности заключается в том, что широкие круги общества ничего не хотят знать о тех силах, которые из глубин душевной жизни народных масс стремятся вырваться на поверхность общественной жизни, не хотят обратить свой взор на то, что действительно совершается в душах людей.

Не-пролетарий прислушивается к требованиям пролетария и со страхом слышит: лишь обобществление средств производства может дать мне существование, достойное человека. Но ему и в голову не приходит, что его класс при переходе в новую историческую эпоху не только обрек пролетария на труд с непринадлежащими ему средствами производства, но и не дал этому труду ничего, что могло бы сделать его опорой для душевной жизни человека. Те, кто — как выше указано — в своих мыслях и поступках проходят мимо действительных фактов жизни, могут сказать: «Но ведь пролетарий просто хочет добиться для себя условий жизни, равных условиям жизни господствующих классов. При чем же тут душевная жизнь человека?» Действительно, и сам пролетарий утверждает: «Мне ничего не нужно от других классов для моей души. Я хочу лишь, чтобы они меня не эксплуатировали. Я хочу уничтожить классовое деление общества.»

Но это утверждение все же не затрагивает существа социального вопроса. Оно ничего не раскрывает в истинном образе этого вопроса. Ибо если бы сознание трудовых классов могло бы унаследовать от господствующих классов подлинно духовное содержание, то их социальные требования приняли бы совершенно иную форму, чем требования, выдвигаемые в настоящее время пролетариатом, тем пролетариатом, который в воспринимаемой им от господствующих классов духовной жизни видит только идеологию. Этот пролетарий убежден, что вся духовная жизнь есть идеология. Но это убеждение делает его все более и более душевно несчастным. И это душевное несчастье, которое он не сознает, но от которого тем не менее тяжело страдает, имеет для социального положения современности неизмеримо большее значение, чем все требования — сами по себе вполне обоснованные и справедливые — об улучшении внешних материальных условий жизни.

Господствующие классы не признают себя виновниками распространения в среде пролетариата того мировоззрения, которое ныне враждебно им противостоит. Но они действительно являются его виновниками, потому что из своей собственной духовной жизни они смогли передать пролетариату только такое наследие, которое неизбежно должно быть им воспринято как идеология.

Основное, что определяет характер социального движения наших дней, заключается не в самих требованиях изменения условий жизни одного класса людей — хотя это само по себе вполне естественно. Главное здесь — в способах претворения в жизнь этих требований, как они представляются классовому сознанию пролетариата.

Взглянем же с этой точки зрения совершенно непредвзято на окружающую нас действительность. Многим из тех, кто стремится мыслить в направлении импульсов пролетарского движения, кажется просто смешным, когда речь заходит о том, что те или иные духовные устремления могут способствовать решению социального вопроса. Они высмеивают это как идеологию, как пустую теорию. Из одной только мыслительной, из чисто духовной жизни человека — так они думают — ничего, разумеется, нельзя почерпнуть для решения острых социальных проблем наших дней. Но если пристальнее всмотреться в действительные факты жизни, то станет очевидным, что подлинный жизненный нерв, подлинный основной импульс современного, и именно пролетарского социального движения коренится совсем не в том, о чем говорит современный пролетарий, а в том как он мыслит.

Современное пролетарское движение нашей эпохи — как, может быть, никакое другое из подобных движений, известных в истории — является движением, возникшим из мысли. Я утверждаю это не как вывод из одних только размышлений о социальной проблеме. Если позволительно мне сделать замечание личного характера, то скажу следующее: в течение нескольких лет я преподавал в общеобразовательной школе для рабочих различных профессий. Это дало мне возможность близко узнать жизнь души современного пролетария и ее стремления. В связи с этим мне пришлось также познакомиться с деятельностью профессиональных союзов рабочих разных специальностей. И в своих высказываниях я могу, как я полагаю, опираться не на одни только теоретические соображения, но и на наблюдения, почерпнутые из опыта реальной жизни.

Те, кому довелось ознакомиться с рабочим движением там, где оно ведется самими рабочими — а таких лиц среди ведущих представителей интеллектуальной жизни общества еще, к сожалению, слишком мало — хорошо знают, какое огромное значение имеет тот факт, что в сознании очень большого числа людей интенсивнейшим образом властвует определенная научная система. Главная трудность в обсуждении социальных загадок заключается в недостатке взаимопонимания между различными классами общества. Людям из буржуазных классов слишком трудно перенестись в душу пролетария, им слишком трудно понять — каким образом в еще нетронутый разум пролетария могла найти доступ такая сложная — оставляя в стороне всякую оценку ее по содержанию — мыслительная система, как учение Карла Маркса, усвоение которого предъявляет самые высокие требования к мыслительной способности человека.

Конечно, учение К. Маркса одними принимается, другими отвергается — быть может, по одинаково убедительным основаниям. Оно и ревизуется теми, кто после смерти Маркса и Энгельса рассматривали