Каюмова, подбирая полы халата, поднимается с кровати.
— Идем, — произносит она. Лицо у нее зареванное, губы дрожат…
Более или менее опомнилась я уже в каюмовской комнате. За окном было совсем темно. Лампочка под потолком светила тускло и безжизненно. Жалкая девятиметровая каморка отчего-то неуловимо напоминала мертвецкую. А на незастланной постели сидели мы — пока еще живые. Пока…
От недавней разудалой лихости не осталось и следа. Ужас цепкими, острыми коготками впивался в мой мозг. Подташнивало и знобило. Наверное, так должен ощущать себя онкологический больной, воочию увидев смерть соседа по палате — соседа с точно таким же, как у него самого, диагнозом.
— Что делать будем? — спросила Наталья бессмысленно и тихо, перебирая ситцевые рюши и глядя в пустоту.
— Не знаю, — отозвалась я.
— Валерьянки еще выпьешь? У меня есть. — И, не дожидаясь ответа:
— А я выпью. Мне надо.
Валерианки мы выпили обе, добавили по таблеточке реланиума и забрались в постель, тесно прижавшись друг к другу. Как назло, за окном начался дождь. И частый стук капель походил на звук неумолимо приближающихся торопливых шагов.
Раз пятнадцать вставала Каюмова — проверить замок, шпингалет на окне, пододвинуть к двери стул с горой тяжелых книжек. Еще раз десять — я. В туалет ходили вместе: одна делала свои дела, а вторая стояла часовым у двери. Заснули, наверное, часа через два — не раньше…
То ли реланиум помог, то ли мои бедные нервы не могли больше переносить постоянный шок и провисли, как оборванные гитарные струны, — во всяком случае, спала я крепко и без сновидений. Как нырнула в холодную черную дыру, так и вынырнула из нее только в десять утра. Точнее, в 10.05. Минутная стрелка моих наручных часиков уже переползала за первое деление. Каюмовой рядом не было. Не было ее и в комнате.
«Осмелела девка», — подумала я с оттенком невольного уважения.
Впрочем, утром выходить из комнаты было не так страшно. С кухни доносился грохот посуды и тянуло подгоревшей гречневой кашей. То ли тетя Паша там хозяйничала, то ли Крыса-меломанка. А возможно, там же отиралась и Каюмова, решившая на скорую руку приготовить нам завтрак.
Стараясь сразу попасть в тапки, я спустила ноги с кровати, сняла со спинки стула лифчик и джинсы. Мельком глянула в овальное зеркало, ужаснулась увиденному. Наталья все не возвращалась.
Я покурила, сидя на подоконнике, прошлась по волосам редкой пластмассовой расческой, от самой макушки заплела «колосок». Каюмовой не было.
Тяжело прошлепала по коридору тетя Паша. На кухне сразу стало тихо. У меломанки в комнате снова бравурно заиграла «Хабанера».
Превозмогая страх и какую-то липкую слабость, я сползла с подоконника, на цыпочках подошла к двери. Кроме рева симфонического оркестра — ни звука.
Вообще-то «Кармен-сюита» мне нравилась, но я чувствовала, что скоро начну испытывать к ней непреодолимое отвращение — такое же сильное, как к овсяным печенюшкам. Еще минут пять попыталась послушать возле косяка — все без толку.
Выдохнув, как перед прыжком в воду, толкнулась в дверь, — видимо, слишком слабо. Толкнулась еще раз и еще… Реланиум, конечно, подарил сон без кошмарных сновидений, но сильно замедлил мои реакции. Только с тупой, ноющей болью в плече пришло осознание: я заперта? Заперта снаружи! И каким-то очень сомнительным показался сразу тот факт, что Наталья заперла меня, решив выскочить в туалет или на кухню.
И все же я не упала в обморок повторно и не забилась в истерике.
Стараясь сохранять жалкие остатки спокойствия, отошла от двери, обежала взглядом комнату — в пределах видимости ключа не было. Не оказалось его ни в тумбочке, ни на полках, ни под кроватью — его не оказалось нигде!
— Тетя Паша! — жалобно позвала я через дверь, потом постучала в стену.
В соседней комнате завозились, что-то зашуршало возле розетки.
— Чего? — Голос долетал невнятно и глухо, как через многометровый слой ваты.
— Наташа у вас?
— С чего бы это? А что, она не с тобой разве?
— Да нет ее здесь… И главное, комната снаружи заперта.
Тетя Паша помолчала. Потом все так же на фоне «Кармен» что-то тяжело упало на пол.
— Жень, может, она в магазин вышла? — Тети Пашин голос послышался уже из-за двери. — Вернется и отопрет… Тебе что, куда выйти надо? Как себя чувствуешь-то вообще?
— Теть Паш, а в квартире ее точно нет?
Снова тяжелые, шаркающие шаги. Скрип дверных петель, дребезжание оторванного шпингалета. Все это слышно благодаря тому, что Крыса приглушила проигрыватель, — наверное, подслушивает.
— Нет. В туалете нет. И в ванной тоже… А она что же, засранка, ключей тебе не оставила?
На фоне вчерашних событий слово «засранка» прозвучало с неуместной игривостью. Тетя Паша это быстро прочувствовала и неловко засопела:
— Я даже не знаю, что и делать. Ну жди ее… Булочная-то у нас рядом. И «Кулинария». Поди, минут через пять прибежит?
Я уже почти готова была поверить в то, что Каюмова, проявляя неуместный героизм, рванула в магазин за свежими плюшками. В принципе от нее всего можно было ожидать. Но тут раздался противный, тусклый голос — из своей комнаты выползла соседка.
— Нет вашей приятельницы, — заметила она вскользь, видимо проходя мимо двери моей каморки на кухню. — Я благодаря вашему вчерашнему шуму полночи не могла заснуть и сегодня встала в шесть утра. Так вот с шести никто в квартиру не входил и никто отсюда не выходил… Я так понимаю, она еще ночью ушла? Вы-то разве не слышали?
В животе у меня противно похолодело. Рот заполнился кислой, вязкой слюной. Я судорожно вцепилась пальцами в косяк и еще плотнее прижалась ухом к двери, царапая щеку об облупившуюся масляную краску:
— Как — ночью? Куда ночью? Откуда вы знаете?
— Куда ночью — это вам виднее. — Крыса гадостно хмыкнула. — И вообще, вы знаете, наша беседа кажется мне смешной!
Мне она смешной отнюдь не казалась, но по всему выходило, что добровольно продолжать разговор меломанка не намерена.
До этого я вышибала дверь лишь однажды — когда сама себя захлопнула в гримерке, еще в Новосибирске. Там было жалкое фанерное изделие, гордо именуемое дверью совершенно не по праву. А эта толстая, добротная доска поддалась с пятого удара массивным стулом. Косяк треснул, замок перекосился, в щели показался стальной язычок.
— Я на вас в РЭУ пожалуюсь! Милицию вызову! — испуганно заверещала Крыса. — Это что такое творится?! Бандитка! Проститутка!
— Да помолчи ты, у нее жениха убили! — горестно заметила тетя Паша, со своей стороны просовывая в щель то ли напильник, то ли стамеску.
Когда я вырвалась на свободу, меломанка испуганно вжималась в стену, из последних сил пытаясь придать себе вид гордый и независимый. Путь к отступлению ей отрезала тетя Паша, выступающая в совершенно другой весовой категории.
Рыжеватые волосы соседки слиплись жирными прядями. И вообще, вид у нее был какой-то непромытый и омерзительный. Впрочем, мне сейчас не хотелось ни ехидничать, ни разворачивать боевые действия.
— Извините, не знаю вашего имени-отчества… — Я провела ладонью по лбу и почувствовала, как ноет подвывихнутое запястье. — Не могли бы вы поподробнее рассказать, что слышали ночью… Вы ведь что-то слышали? Я правильно поняла?
— Вера Николаевна.
— Что?.. Ах да! — спохватилась я, осознав, что Крыса называет свое имя.
— Так вы действительно что-то слышали?
