Из дальнего угла донеслось невнятное «можно, конечно». Я вошла.
— Значит, загуляла наша Наташа!
— Нет, не загуляла, просто…
— Загуляла-загуляла. — Она кивнула мне на кресло, а сама убрала со стула недошитую юбку с крупными стежками наметки и села, закинув ногу на ногу. Ноги у нее были красивые и ровные, лицо — породистое. Предстоящий разговор ее, похоже, несказанно радовал. — Ну что ж! Ладно, хоть вы предупредили… выходит, два спектакля на следующей неделе автоматически вылетают?.. Вас она, я так понимаю, тоже сильно подвела?
— Вот по этому поводу я вообще-то и зашла… Вы не могли бы подсказать, что у нее за жених? Где его искать хотя бы?
— Жених? — Прима многозначительно усмехнулась. — Боюсь, Евгения…
Игоревна, что огорчу вас: искать вам его придется очень и очень долго.
— В каком смысле?
— В том смысле, что она вас обманула. Не знаю, правда, зачем. Но никакого жениха у нашей Наташеньки нет: так, тень, фантом!
При слове «тень» мне едва не стало дурно. Аладенская же, не заметив моей безвольно отвисшей челюсти, с явным удовольствием продолжала:
— «Наташенька у жениха» — это примерно то же самое, что «Вадим Петрович на похоронах». Вы, кстати, знаете, что такое — «Вадим Петрович на похоронах»?
Это значит, что он в запое! А Наташа? Она давным-давно нас сказочками потчует то о сыне министра, то о бизнесмене, то о каком-то безвестном женихе, объединяющем в себе все мыслимые и немыслимые достоинства!; Честное слово мы уже ее как радиосериал слушаем!.. Правда, Ирина Григорьевна?
Из-за кронштейна снова послышалось невнятное «конечно».
Сигарета у Аладенской потухла. Она взглянула на нее с оттенком легкого сожаления и, прощально щелкнув ногтем по фильтру, выкинула в пустую литровую банку.
— В общем, вот так, Евгения Игоревна! Я ведь Наташу отчасти понимаю. Не складывается у девчонки личная жизнь, а ей не хочется выглядеть невезучей. Вот и придумывает себе любовь со сказочным принцем. Наивно это все, конечно, и смешно, но…
Аладенская произносила слова так, будто читала со сцены привычный монолог с давно заученными интонациями. Существуй в природе такая роль, ее несомненно доверили бы играть рыжеволосой приме — красивой, немного усталой, светски-снисходительной. Однако сейчас меня очень мало интересовал сей мини-спектакль, затеянный с единственной Целью — в очередной раз подчеркнуть тот факт, что мадам Аладенская, несмотря на возраст, гораздо привлекательнее, умнее и удачливее молодых коллег. Мне хотелось одного — получить ответ на свой вопрос.
— Извините, но неужели у нее так никого никогда и не было? Никого, кто бы ухаживал за ней, провожал домой?
— Нет! Представьте себе! И знаете почему? Потому что она сама загнала себя в эту нелепую ловушку! После всего того, что Наташа нам тут рассказывала, ей уже просто неловко было бы представить нам какого-нибудь обычного, заурядного мужчину. Вот и приходилось врать все дальше и дальше…
— Значит, никто и никогда ее жениха не видел?
— Естественно! Она говорила, что ему недосуг. Все, конечно, понимали, в чем дело, но делали вид, будто верят. У нас, видите ли, очень доброжелательные, здоровые отношения внутри труппы. Вот и когда вы пришли… А что, кстати, у вас с режиссерской стажировкой? Она закончилась? Как-то вы внезапно исчезли — не сказали ничего, не попрощались…
— Заболела, — я виновато улыбнулась, — а потом почему-то решила, что Вадим Петрович уже на работу вышел.
Аладенская моим ответом удовлетворилась, в знак чего кивнула понимающе и благосклонно. Ирина Григорьевна наконец выползла из-за кронштейна в ворохе старых кринолинов.
Уже втроем мы поболтали еще минут пять, но и этот разговор не дал абсолютно ничего. Точнее, он лишь подтвердил слова тети Паши об абстрактном женихе, наделенном множеством добродетелей и одним существенным недостатком — чрезмерной таинственностью. В театре в то, что жених существует, не верили, соседка над этим как-то не задумывалась. А я? Я, пожалуй, склонялась к мысли, что он все-таки был, но почему-то очень не хотел лишний раз светиться. Судя по последним событиям, на это у него имелись весьма и весьма веские причины…
Вернулась я уже затемно. Ольга молча открыла мне дверь и тут же прошла обратно в комнату. Я сразу поняла, что ни к салату, ни к чаю она не притрагивалась. Зато на журнальном столике стояла распечатанная уже бутылка мартини, в блюдце рядом с бокалом дымилась сигарета. Опустившись На тахту, Ольга стряхнула с нее длинный, легкий столбик пепла и остановилась взглядом на моей растрепанной челке.
— Не седеете, Женя, — проговорила она бесцветно, с едва различимым оттенком горькой зависти, — а я седею. Пока вы ходили, три совершенно белых волоска у себя нашла… Вы-то, как я понимаю, не нашли абсолютно ничего?
Разговор уже, естественно, шел не о волосах.
— Ничего существенного. — Я села рядышком и стянула через голову джемпер.
— Так и должно было быть. Так и должно… — Она кивнула, соглашаясь с какими-то своими мыслями, раздумчиво побарабанила ногтями по полупустой бутылке и вдруг почти озорно улыбнулась:
— А вы не знаете, какие симптомы отравления медленно действующим ядом?
От такого, с позволения сказать, «вопросика» мурашки побежали у меня по коже в темпе спринтерской гонки. Однако начать сейчас успокаивать Ольгу — означало вогнать ее в еще большую депрессию.
— Гертруда умерла минут через пять после того, как выпила вино, если вас это интересует, — заметила я сухо, по-покойницки складывая рукава джемпера на груди.
— Это радует, — отозвалась она с истерическим оптимизмом.
— Оля, я пыталась выяснить, был ли у Наташи Каюмовой жених… Ну вы понимаете, о чем я говорю? Однако там все очень туманно. Давайте вместе попробуем зайти с другой стороны. Вадим Петрович… Если рассматривать его как Полония, кто мог бы тогда оказаться Гамлетом? Может быть, сын каких-нибудь очень обеспеченных знакомых? Или просто заметный молодой человек из его окружения? Вообще-то в «Гамлете» все сказано достаточно конкретно…
И тут столик вместе с бутылкой и хозяйским бокалом подпрыгнул — так сильно Ольга саданула по нему напряженной, побелевшей ладонью.
— Да оставьте же, в конце концов, эту тему! — прошипела она, испепеляя меня неожиданно жестким взглядом своих удлиненных зеленых глаз. — Оставьте, слышите? Неужели вы еще не поняли, что от этого все несчастья? Это так же, как «Мастер и Маргарита». К этому нельзя прикасаться, в это не надо лезть без крайней необходимости! Я взялась мстить Вадиму, когда он репетировал «Гамлета», и вот, пожалуйста!
. — «Гамлета» проходят в средней школе, — угрюмо отозвалась я, зеленея от досады и злости: расплескавшийся мартини дотек-таки до края стола и накапал на мою светло-кофейную юбку.
— Ну проходят, так что? Тем хуже для тех, кто не хочет понять. Я поняла, но слишком поздно!
— Да что вы поняли, Оля?! Я смотрю на вас и не перестаю удивляться: вроде были такой разумной женщиной и вдруг впали в натуральную истерику. Пока все казалось сплошным темным лесом, вы держались нормально, но стоило только начать проглядывать хоть какой-то логике, превратились не знаю во что — в кисель, в амебу! . ,; .
— Потому что это страшная логика. — Ольга придвинула свое лицо так близко к моему, что я даже почувствовала ее теплое, сбивчивое дыхание. — Страшная, но, к сожалению, неопровержимая… Вы ведь наверняка думаете, что я спятила, что я экзальтированная дамочка, свихнувшаяся на мистике? Но дело-то все в том, что я куда больший реалист, чем вы. И, как ни странно, тоже хочу жить, несмотря на все свои грехи… Поэтому, когда вы ушли, я просто позвонила одному своему знакомому: скажем так, Мистеру Икс… Вы уж извините за нахальство, но мою записную книжку пришлось экспроприировать из вашей тумбочки… Так вот этот Мистер Икс — а он знает и может очень многое — заверил меня в том, что ему ничего не известно об этой таинственной организации. Более того, его ребята, у которых информация раз в сто полнее и оперативнее, чем у милиции, интересовались в свое время убийством вашего Лехи и не смогли найти
