сдерживая слезы, Маня показала на матрешку.
— И вовсе не вчера! И не опилки, а табак! — вмешалась Нина. — Потому что Галя под роялем папиросную фабрику устроила, я видела. И маленьких обижать нечего!
— Я не нарочно, я нечаянно!.. — плакала Галя.
Лида поднялась с бревен, перекинула косы за спину.
— Тише! — Она сказала негромко, но все замолчали. — Галя, ты ведь слово дала, обещала девочкам не трогать их кукол. И обманула! — Она осторожно, двумя пальцами, притронулась к матрешке: — Сейчас же убери эту страшилу. Отнеси ее Тамаре Петровне, пускай полюбуется!
Тут снова выступила Нина:
— Это вовсе не Галя! Это совсем не Галя!
— А кто же?
— Это… это я… Я еще давно ей говорила, чтобы трубочистов сделать. Нам тетя Оля про них рассказывала… Ведь это интереснее, чем просто куклы!
— Интереснее? Вот бестолковая!.. Идите сейчас же к Тамаре Петровне — узнаете, что интереснее!
Галя заплакала еще сильнее и шопотом сказала:
— Не пойду.
Нина вздохнула, ни на кого не глядя положила кукол в свой фартук. Надув губы, поскрипывая новыми туфлями, она побежала к крыльцу. Галя нехотя побрела за ней.
Глава пятая. В кабинете завуча
Дядя Саша достал из кармана пластмассовый портсигар, вынул папиросу. Ему давно хотелось курить — наверное, уже больше часа продолжалась их беседа. Но в этом доме курить он не решался. Он постучал папиросой о крышку портсигара, помял ее и, так и не закурив, посмотрел на Тамару Петровну.
Она сидела за своим столом ссутулясь. На ее плечи словно легла вся тяжесть горя новой девочки, о которой майор только что рассказывал.
— Да, много, очень много пришлось Жене пережить. — Майор захлопнул портсигар. — В вашем доме она, как бы сказать, новую жизнь начинает. Ведь только теперь она снова может называться своим настоящим именем. В отряде-то мы ее Катей называли.
— Вот как? — Тамара Петровна удивленно подняла брови. — Почему же?
— Да ведь она знаете какая настойчивая! Все требовала: «Пошлите в разведку!» И что же, добилась: сделали ее связной, она по нашим поручениям в деревни наведывалась. Там партизанку Максимову помнили, конечно. Потому-то нам и пришлось дать Жене другое имя и даже целую биографию сочинить. Фашисты допрашивали ребят: «Как зовут? Где отец? Кто мать? Куда идешь? Где живешь?» Ошибиться — головы не сносить. И мы старались, чтобы девочка накрепко заучила все ответы и к своему новому имени привыкла, как к настоящему. Так и пошло: «Катя» да «Катя». И я, признаться, привык. Да она и сама уже стала забывать свое родное имя.
Тамара Петровна молча, внимательно слушала.
— Характер у нее неплохой, — продолжал майор. Он взял со стола портсигар и спрятал в карман. — Это она только с виду неприветливая. Заденешь — мрачная станет, насторожится… А когда мы ее подобрали, она и вовсе почти ничего не говорила. Бывало мы с ней и так и сяк — ни звука! Теперь она изменилась. И вот поглядите! Сегодня. Приехали мы к вам. «Не хочу вместе заходить!» — и всё тут. Так и пошла одна. А почему? Неловко. Дичок она у нас, стесняется. Но это понятно. Конечно, если кто сам не пережил…
— Нет, мне понятно, — тихо произнесла Тамара Петровна и провела рукой по гладкому высокому лбу. Лицо ее порозовело.
«Очень уж молода», — невольно подумал майор.
Тамару Петровну нередко принимали за начинающего педагога. Вначале это ее очень смущало, и она старалась придать себе солидность излишней строгостью. Ей казалось, что иначе ее не станут слушаться, чего доброго еще примут за школьницу. Но скоро она поняла, что дело не в напускной твердости. И если она порой бывала уж слишком сдержанна и на первый взгляд могла показаться строгой, то это потому, что теперь у нее было большое горе — она потеряла мужа на войне. Как же ей было не понять новую девочку, всю боль ее не зажившей еще раны!
— Нет, я понимаю, — повторила Тамара Петровна.
Со двора доносились голоса девочек, игравших в палочку-выручалочку. Кто-то со смехом пробежал под самым окном и, запыхавшись, крикнул:
— Чур, не я!
Майор резко, на каблуках, повернулся и посмотрел на раскрытое окно, на колыхавшиеся длинные занавески. Нет, Жене не пришлось играть ни в палочку-выручалочку, ни в горелки. И ему вспомнился лес и тесная землянка, где больше месяца пролежала найденная партизанами девочка с обмороженными ногами… А вот партизаны через болото пробираются из окруженного фашистами леса. Девочка вместе с разведчиком Самариновым едет верхом на Воронке. Она знает: что бы ни случилось, как бы ни было страшно, надо молчать… Хвост колонны уже перебрался через шоссе. Все тихо. Вдруг из-за кустов фашисты открывают огонь. Раненый Воронок взвивается на дыбы, а потом во весь опор несется по открытому полю. Вдогонку летят вражеские пули…
— А родные у нее есть? — спросила Тамара Петровна. — Остался хоть кто-нибудь?
— Никого! — ответил майор. — Уцелеть могла только ее младшая сестра Зина. Но она потерялась. Никаких следов, как в воду канула.
— Что значит «никаких следов»? Искать надо — и найдется!
Она встала из-за стола, выпрямилась, и майор почувствовал, что эта мягкая, добрая женщина — уверенный в себе, твердый, умелый педагог, она знает, чего хочет.
— Да разве ж мы не искали! — подхватил он. — Только попробуй найди песчинку на дне морском!
В дверь постучали. В кабинет вошла Нина Волошина. За Ниной робко протиснулась Галя Гришина. Лицо ее распухло от слез.
— Тамара Петровна, это потому что… потому что… — начала Нина скороговоркой.
Тамара Петровна мягко перебила ее:
— Пожалуйста, без «потому что». Расскажи толком: что случилось?
— Это потому что… потому… Мы хотели, чтобы у всех девочек трубочисты были, вот!
— Какие еще трубочисты?
Галя молчала и только всхлипывала тихонько. Нина тяжело вздохнула и приподняла край фартука.
— Вот! — сказала она и высыпала кукол на стул. — Только Галя тут ни при чем. Это я ее научила!
Звук «л» Нина не умела произносить, и получилось «научива».
— Как же так? — Тамара Петровна заговорила еще тише, чем обычно. — После обеда ты девочкам мешала отдыхать. Теперь научила Галю испортить куклы. Стыдно! Нехорошо!
Галя всхлипнула громче и стала тереть глаза кулаками. Руки были точно в фиолетовых перчатках. Тамара Петровна быстро подошла к Гале, нагнулась и отняла эти фиолетовые руки от ее лица:
— Безобразницы вы этакие!
— Я хотела, чтоб трубочисты получились! — выдохнула Нина и виновато потупилась.
— Но они не получились, — сочувственно проговорил майор. — Я вижу, Тамара Петровна, дело у вас семейное, мешать не смею.
Он надел фуражку и приложил руку к козырьку.
Тамара Петровна пошла его проводить. В вестибюле майор остановился.
— Мне бы с Женей повидаться, — нерешительно проговорил он. — Все-таки надолго ведь