Золотая осень

русских. Не очень грамотных, но очень хватких в деле теневой торговли. А пока их сверстники, отличавшиеся большей грамотностью и не уступавшие цинизмом, равнодушные ко всякой идеологии, но хорошо осведомленные о номенклатурных привилегиях, делали карьеру в комсомольских органах. Близилось время великого передела собственности.

«Омоложение» страны в результате общего роста благосостояния и последствий послевоенного роста рождаемости оказалось «бомбой замедленного действия», грозившей подорвать институты «развитого социализма», с которыми молодежь не была связана психологически.

При этом режим не мог опереться на активную поддержку рабочего класса, который все еще считался «хозяином» советского государства. Рабочий класс в лице его реальных представителей отождествлял свое благополучие с набором материальных благ и социальных гарантий, которые существовали для послевоенного поколения как бы «сами собой». Их качество часто оставляло желать лучшего, что вызывало раздражение. Любая попытка урезать их вызывала острое недовольство и лишний раз подтверждала: советские управленцы – это не слуги народа, а господствующая каста.

В конце 70–х гг. в условиях исчерпания старых возможностей развития администрация постепенно «закручивала гайки», пытаясь поставить трудовые коллективы под свой контроль, навязать ему менее выгодные условия труда. Это приводило ко все большему количеству конфликтов: ”Увеличилось количество писем о трудовых конфликтах, — писал в сводке для ЦК заместитель редактора «Литературной газеты» В. Сырокомский. — Читатели сообщают факты увольнения и преследования работников за критику. Часто от «жалобщика» пытаются избавиться любыми способами, начиная от незаслуженных выговоров и вплоть до организации товарищеского суда. Авторы писем обращают внимание на то, что некоторые руководители, чувствуя себя в роли «удельных князей», заводят свои собственные порядки, окружают себя «верными» людьми и творят свой суд и расправу над неугодными»[263]. Стремление директората к самостоятельности, укреплению контроля за «своими» предприятиями, реализовывалось не только за счет вышестоящих бюрократических структур, но и за счет любителей «качать права» на производстве. Для «рабочей оппозиции» наступали тяжелые времена.

Большую роль в разрешении трудовых конфликтов играли суды. Но их значение падало. В Ивановской области, например, судами были восстановлены на работе в 1973 г. 58,6% обратившихся, в 1976 г. — 39,2%, в 1977 г. — 27,8%, а в 1978 г. — всего 5,7%, в 1979 г. — 3,4% [264] . Вряд ли резкое падение процента удовлетворенных исков может свидетельствовать о том, что увольнения стали более оправданными. Ужесточилась позиция судов в отношении рабочих. Тысячи несправедливо уволенных продолжали ходить по судам разных инстанций, превратившись в специфический социальный типаж безработного «жалобщика». Зато миллионы рабочих теперь опасались конфликта с начальством «один на один». Но это лишь сплачивало рабочих и, если сопротивление поддерживали цеховые авторитеты, вело к коллективным акциям протеста.

Впервые с начала 60–х гг. в 1979–1980 гг. возросла забастовочная активность[265]. Вскоре этот факт признали и государственные органы (конечно, секретно): ”В 1980 г. участились случаи грубого нарушения на отдельных предприятиях трудовой дисциплины, которые выражались в самовольном оставлении работы с целью решения таким образом возникших трудовых конфликтов», — говорилось в записке Госкомтруда в ЦК[266]. Поводы к забастовке возникали из–за попыток работодателя разными способами сэкономить на рабочей силе. Например – путем снятия льготных пенсий, использовавшихся для привлечения работников на производство. Люди отрабатывали в тяжелых условиях много лет, рассчитывали получить за это льготную пенсию, но затем льготу отменяли. Можно вообразить себе возмущение обманутых рабочих. В 1980 г. это вызвало забастовки на Краснодарском заводе измерительных приборов и на Щебекинском химзаводе. Среди других причин забастовок были требования повышения зарплаты, сохранения льготных отпусков, сокращенного рабочего дня, отмены пересмотра норм[267]. Требования рабочих были консервативны, что вообще характерно для настроений пролетариата после создания социального государства. Прежде всего рабочие требовали хранить то, что есть, качественно обеспечивать «положенное», и приплатить за работу в тяжелых условиях.

В большинстве случаев производственные конфликты удавалось быстро прекращать путем переговоров между лидерами и работниками разветвленной социальной инфраструктуры предприятия (партком, профком и др.).

На предварительной стадии конфликты часто гасились благодаря посредничеству парторганизации или местных ячеек общественных организаций — профкома и комсомола. Эти структуры, создававшиеся как проводники воли высшего руководства и бюрократии, к концу 70–х гг. превратились в промежуточное звено, которое ориентировалось на интересы не только «верхов», но и «низов». Корпоративная система распределения материальных благ, покровительство администрации своим рабочим, заводской патриотизм и т.д. создавали цельный микроклимат предприятия, который далеко не всегда контролировался извне. В 1983 г. проверка показала, что около половины профкомов саботирует карательные мероприятия государства, направленные против «нарушителей трудовой дисциплины» [268]. Конфигурация социальных конфликтов и связей, решение маленьких и больших проблем зависели от конкретной позиции чиновников, директоров, мастеров, инженеров, председателей парткомов и т.д.

Социальная стабильность поддерживалась и корпоративной социально–психологической традицией, доставшейся российской индустриальной цивилизации в наследство от общинной культуры России и коллективистской коммунистической идеологии.

Голос трудовых коллективов звучал и при обсуждении проекта Конституции.

Поступали предложения о гарантированном уровне цен, об увеличении отпуска рабочих с 15 до 24 дней, о предоставлении отпуска за дополнительную работу, о дополнительном вознаграждении за стаж, о запрещении труда женщин на тяжелых работах, предоставление пенсий многодетным домохозяйкам, вытеснение ручного труда, в первую очередь — женского и др.[269] Инженер И. Кукушкина предлагала внести норму об отпуске по воспитанию детей в три года[270]. В Конституцию эта норма попасть, конечно, не могла, но со временем она попала в закон. Советское «социальное государство» было заинтересовано в стимулировании рождаемости — роста будущей рабочей силы. Активность «женского лобби» вообще была высока всего только за декаду было предложено 345 конкретных предложений по социальным льготам для женщин[271].

Токарь И. Вислоушкин предложил конституционно закрепить персональную ответственность первых руководителей предприятий «за создание в коллективах надлежащих производственных и культурно– бытовых условий»[272] (118 аналогичных предложений за декаду)[273]. Некоторые менеджеры, в свою очередь, требовали ввести статью «об ответственности работников за выпуск некачественной продукции» [274]. Директор Минишев, поддержанный за 10 дней еще 25 коммунистами, предлагал такую норму: «коллектив отвечает за каждого своего члена, а каждый член коллектива несет моральную ответственность за общее положение дел в коллективе»[275]. Это директорское требование круговой поруки не попало в Конституцию, но зато стало реализовываться (и не только морально, но и материально) руководителем Свердловской области Б. Ельциным (см. Главу III). Социальные противоречия на производстве живо проявлялись на конституционных партсобраниях. Проявило себя и профсоюзное лобби, требовавшее признания профсоюзной собственности самостоятельной формой общественной собственности наряду с государственной и колхозно– кооперативной — 64 предложения за декаду[276].

В стране продолжали сохраняться серьезные территориальные различия, пронизывавшие не только элиту, но и массу рабочего класса, составлявшего 61% населения¹³⁴. В выигрышном положении оказывались рабочие Москвы, Ленинграда, некоторых столиц «союзных республик». Здесь существовали преимущественные условия снабжения, доступа к культурной инфраструктуре. Усвоив уроки революции, власти внимательно следили за снабжением этих городов. Остальная масса пролетариата была скучена в индустриальных центрах, где условия жизни были гораздо хуже. Географическое разделение