зал был наполнен публикой, на восемь десятых состоявшей из еврейской молодежи обоего пола; все красное сукно было разорвано и употреблено на банты; но Царские портреты были еще целы. В большинстве комнат заседали различные социальные комитеты, в коридорах ходили евреи, сборщики денег на какие-то цели, а в зале собирали запись в боевую милицию, и, судя по толстой пачке исписанных листов, запись была успешна. Выйдя на балкон, обращенный к Софиевскому собору, я увидел тут же внизу, окруженную народом, роту пехоты 168 Миргородского полка, к которой из публики произносились речи и раздавались крики «ура». Видно, это надоело офицерам, и они отвели роту на Костельную улицу. Кроме этого на площади не оставалось ничего интересного, и я вошел в зал. Как раз при моем входе я услышал треск рвущегося полотна и, обернувшись, увидел, как несколько евреев рвали на куски портрет Николая II и топтали ногами под крики «ура» остальных. Потом последовала очередь и других портретов. Часгь присутствующих настаивала не уничтожать портретов Императора Александра III и Александра II, и даже была вывешена записка евреям на портрет Императора Александра II, чтобы его, как Царя-Освободителя, не трогать, но разошедшуюся публику трудно было остановить, и эти портреты были порваны и попраны, как и первые. Кстати сказать, возле портрета Императора Александра II стояло несколько людей и между ними высокий русский политехник, уговаривавший не рвать этого портрета.
Когда портрет Александра III был уничтожен, а также и мраморная доска, на которой были написаны слова благодарности Киеву от Императора Николая II в 1896 году, толпа направилась к портрету Императора Александра II во главе с русским студентом, сильно возбужденным, одетым в синюю форменную тужурку и с высокой каракулевой шапкой. На просьбы политехника толпа эта в нерешительности остановилась; тогда вышел упомянутый студент с криком «Долой царскую фамилию! Не он сам освободил народ, а по принуждению наших отцов; народ и до сих пор остался бы рабом», — и сделал палкой дыру посредине портрета и, подскочив, зацепил рукой за разорванный край и оборвал его над самой рамой так, что верхняя часть самого полотна от пояса осталась целой В это время вошел в зал старший курьер Управы и, заметив, что можно спасти хоть часть портрета, вырвал насильно из рук манифестантов оставшийся кусок и, свернув ею в трубку, вышел из залы. По его словам, этот кусок был после отнят у него и порван на мелкие куски. Почти одновременно с этим послышались крики «Казаки едут!», поднявшие ужасный переполох среди находившихся в зале Глянув в окно, я увидел спускавшийся вниз по Софиевской улице отряд конных артиллеристов, державший направление на Институтскую улицу.
Я тотчас же выбежал из залы в Финансовое отделение управы, из окон которого можно было видеть ту часть Крещатика, по какой должны были проехать артиллеристы. Эти артиллеристы числом около полусотни, с офицером во главе, подъехали к углу Крещатицкой площади и улицы и остановились возле магазина Дергаченка. В это время перед Думой стояла сплошная толпа, и в разных концах ее произносились речи. Часть этой толпы, окружив тесным кольцом артиллеристов, кричала им «ура», и некоторые обращались с вопросами к солдатам. Лошади, видя вокруг себя такую массу народа, поневоле сближались в кучу и жали ноги солдатам. Офицер, заметив это, скомандовал осадить назад публику, и в тот момент, когда солдаты подняли нагайки, была брошена пустая бутылка из-под водки с тротуара, где находится кофейня в здании Думы, которая разбилась вдребезги на голове одной лошади. Вслед за этим был произведен первый выстрел в солдат, с того места, откуда брошена была бутылка, за ним второй из ворот Дворянского дома и третий со ступенек обойного магазина Эрнеста Ланге При звуке выстрелов солдаты все разом, как будто по команде, пригнулись, затем, пришпорив лошадей, ринулись на публику, держа в одной руке нагайки, а другой стреляя из револьверов, большею частью на воздух. Заслышав выстрелы, пехота, стоявшая на Костельной улице, бегом направилась на помощь артиллеристам и, построившись полукругом от здания биржи до противоположного угла Крещатика, возле Думы, открыла огонь залпами.
Вначале, как я видел, штыки были направлены в небо, но когда посыпались на солдат выстрелы из здания Думы и уличной толпы, и некоторые солдаты были ранены, то половина штыков уже опустилась вниз, и стреляли по цели. Трудно себе представить что-нибудь ужаснее того, что произошло среди толпы. Всякий старался скрыться от пуль, в страхе давили друг друга. Были такие случаи, что даже запертые железные ворота выламывались натиском толпы. В ужасной давке обрывались целые платья, на моих глазах две молодые девицы, почти голые ниже талии, с растрепанными волосами и без шляп, вбежали в ворота Дворянского дома. Многие женщины падали в обморок Где раньше минут за пять стояла многотысячная толпа, там теперь виднелись трупы убитых, помятые шляпы, калоши, зонтики и несколько дамских платьев. Смотреть в окно было рискованно, потому что солдаты стреляли по ним, и в то окно, возле которого я был, попало четыре или пять пуль, и мне пришлось уйти в коридор, куда пули не могли залетать. Там происходило непередаваемое смятение. Некоторые, не потерявшие самообладания, созывали всех, у кого было оружие, дать отпор войскам, и собравшись небольшой кучкой, выбежали на балкон и оттуда произвели несколько выстрелов, но после первого залпа, данного по ним, обратились в бегство, потеряв нескольких убитыми и ранеными. Во время перестрелки прибыл эскадрон драгун, а потом и казаки. Многие, бывшие в Думе, потеряв голову, бросились к выходам или старались куда-нибудь спрятаться. Я поднялся в третий этаж и остановился около окна, обращенного к Софиевскому собору, с которого была видна вся Крещатицкая площадь.
На площади и прилегающих улицах происходило побоище между «черной сотней» и интеллигенцией, а также и евреями, перешедшее к вечеру и последующие два дня в стихийный еврейский погром, первые, имея в руках дубины и камни, жестоко избивали последних, так, например, на углу Софиевской улицы убегавший студент был сбит с ног ударом камня по голове, а другой, прилично одетый и в котелке, от полученного удара толстой палкой по животу, упал, и тут же его принялись нещадно бить ногами и палками. Евреи не оставались в долгу и защищались, как могли, так, в водовоза, бросавшего камни вслед за убегавшими, было произведено одним еврейчиком 14 лет пять выстрелов, не причинивших ему, однако, вреда. Мне интересно было посмотреть, что происходит в зале, и я вторично отправился на второй этаж, там уже публики было мало, все были на третьем этаже, да немногие столпились возле выходных дверей черного хода, думая, выходить им или не выходить. Я пожелал уйти из Думы, и так как через выход трудно было пройти на улицу, то мне пришлось открыть окно и спуститься по железной лестнице, ведущей во двор, откуда был свободный выход на улицу. Став на землю и вздохнув свободней, я бегом направился на Костельную улицу. В это время на Крещатике раздавались только одиночные выстрелы, но когда я поравнялся с костелом, то снова началась оглушительная стрельба залпами, но в кого — не знаю.
Приложение № 8, Ж
Пережитые, а частью и переживаемые события составляют необычайно яркий момент в истории нашей родины Отсюда является безусловная необходимость в точном освещении даже малейших фактов этой эпопеи Это обстоятельство заставляет меня возвратиться к октябрьским дням и остановиться на небольшом эпизоде, в котором пришлось мне самому принимать участие Значительный промежуток времени отделяющий этот факт, дает мне тем большую возможность яснее и объективнее осветить совершившееся.
В эпизоде около Думы 18 октября, около 4 часов дня, участвовал отряд от 1 го дивизиона 33-й артиллерийской бригады.
Отряд этот, сформированный всего лишь накануне, состоял из 120 человек, мало обученных здесь, посаженных на недавно приведенных к нам по мобилизации лошадей (совершенно не выезженных) 18-го октября, около 3 часов дня, отряд был экстренно вызван и, получив приказание прибыть к Думе, просить окружающую ее толпу разойтись, во что бы то ни стало соединиться с ротой, находящейся у Фундуклеевской, и поступить в распоряжение командира полка, рысью проследовал до начала Михайловской и опустился затем шагом к Думе. В пути начальник отряда приказал всем людям шашек и револьверов без команды не трогать, в крайнем случае применять нагайки. Это приказание явилось
