Жорж (с
Эвелина. Свободней и быть не может: ты делаешь все, что тебе угодно. Так чем же ты недоволен?
Жорж. Я хочу только одного: быть счастливым!
Эвелина. Так почему же ты не становишься им?
Жорж. Тебя не спросил!
Эвелина. Зато я тебя спрашиваю.
Жорж. Ну что ты ко мне привязалась?
Эвелина. Хорошо, я сама тебе и отвечу. У тебя совесть нечиста передо мной.
Жорж. Да ни капельки!
Эвелина. И я все пытаюсь найти этому причину.
Жорж. Ищи ее поближе к себе.
Эвелина. Если все дело во мне, тогда я тебя совершенно не понимаю. Ты обожаешь сына, у тебя есть любимая женщина, а здесь, в твоем доме – жена, которая предоставляет тебе полную свободу и никогда не упоминает о своей сопернице, да ей, впрочем, вполне на нее наплевать; и эта жена никогда ничего у тебя не просит, кроме разве сносного настроения – изредка и насколько это для тебя возможно. А ты в ответ на все это только кричишь, скандалишь и обращаешься со мной хуже чем с собакой.
Жорж. Я же тебе сказал, что я хулиган!
Эвелина. Ты несчастен, ты только мечтаешь о счастье, а на самом деле несчастен. Вот почему я хотела бы знать главное: любишь ли ты ее?
Жорж. По-моему, ты о ней никогда не говоришь?!
Эвелина. Я и не говорю о ней, я говорю о тебе. Любишь ты ее или нет?
Вот в этом и кроется причина твоего несчастья: ты не способен любить ни одну женщину.
Жорж. Может, скажешь, я и тебя не любил?
Эвелина. Во всяком случае, сейчас ты меня ненавидишь. Тебе и самому это известно. Приходится признать очевидное.
Жорж. Когда ты кончишь измываться надо мной?…
Эвелина. Я вовсе не измываюсь над тобой. Я просто называю вещи своими именами. Пытаюсь во всем разобраться до конца. Ты меня ненавидишь, и я это знаю. Ты меня просто не выносишь.
Жорж. Вот это точно!
Эвелина. И однако, я все та же, что и раньше, в дни нашей юности, когда ты не просто «выносил» меня, но, осмелюсь напомнить, обожал меня. Ты преклонялся передо мной.
Жорж. Ну и что с того?
Эвелина. А отсюда напрашивается вывод: причина твоего несчастья не во мне, как тебе хотелось бы думать, а, скорее, в той, другой.
Жорж. Еще пара минут, и тебе удастся доказать, что именно ты мне необходима и что в глубине моего сердца я обожаю тебя и только тебя.
Эвелина. Мне было бы очень грустно, если бы это оказалось так, – просто не знаю, что бы я стала делать с твоим обожанием. В создавшейся ситуации меня больше устраивает твоя ненависть. В гневе ты по крайней мере иногда бываешь занятен и остроумен, а твое обожание смертельно скучно. Это не твой стиль.
Жорж. Тогда на что же ты жалуешься?
Эвелина. А я именно не жалуюсь, и это-то тебя и бесит. Вот что я и пытаюсь довести до твоего сознания. Ты возненавидел меня за то, что я тебя стесняю. А стесняю я тебя тем, что принимаю все как есть. Да и как, скажи пожалуйста, я могла бы поступать иначе?
Жорж. Ага, теперь все ясно!
Эвелина. Что тебе ясно?
Жорж. Ты – жертва!
Эвелина. Вовсе нет!
Жорж. Сейчас ты запоешь о том, что ты тоже обожаешь своего сына!
Эвелина. И что своих дочерей я тоже обожаю, если ты не против.
Жорж. Ну конечно, у нее дети, вот почему она «вынуждена» смириться со своим положением, она даже улыбается, разыгрывая бедную овечку, невинную очаровательную жертву, брошенную мужем – извергом и эгоистом, и все кругом жалеют ее и осуждают его. Старая песня, голубушка, надоело!
Эвелина. Мне казалось, ты безразличен к мнению окружающих.
Жорж. Да ну-у-у?!
Эвелина. Во всяком случае, мне в высшей степени наплевать на то, что говорят или думают кругом, уверяю тебя. И я ни в малейшей степени не чувствую себя жертвой.
