— Гринписовец чертов! — Хавроньи беззлобно ругнулись хором, и Верхняя включила сенсоры управления мостом. — Вот пожалует тигр или стая волков, тогда вспомните старых свинок. Не было бы только поздно… А ну, в загон! — рявкнули они на коз, радостно заблеявших при виде хозяек, и загремели подойником.
Я поправил лямки переносного морозильника и прибавил ходу. Успеть бы, пока Хавроньи не закончили свой ров. Скользящий пленочный мост — штука, конечно, замечательная. Однако ходить по надежным деревянным подмостям куда как приятней, чем по его зыбкой пластиковой поверхности. И хотя обрыва струн вряд ли стоит опасаться, но все-таки, случись какой-нибудь сбой… Не думаю, что картофельный яд, которым боязливые свиньи обмазали шипы, разбросанные по рвам, будет для меня безопасен.
Я не успел. Подмости были уже разобраны, доски аккуратной стопкой сложены под навес. На противоположной стороне рва. Чертыхаясь, я направился к шершавому стволу подсолнуха, там расположен сенсопульт включения моста. Отбил пальцем год своего рождения. Мелодичный сигнал сообщил, что код принят. Надо рвами двумя трассами потянулись искры, бегущие по струнам каркаса. Следом скользнул вращающийся рулончик, оставив за собой глянцевую дорожку покрытия, и… остановился на полдороге. Доисторическое барахло унисов снова заклинило.
Стоило, спрашивается, расплачиваться за него десятью фунтами отменного козьего сыра?
Я набрал в грудь побольше воздуха и от души свистнул, в четыре пальца. Впрочем, надежды на ответ было маловато: в нашем хозяйстве, что называется, у каждой зверушки свои игрушки. Свиньи сейчас доят коз и вряд ли что слышат из-за оглушительного Верди, которым потчуют их в целях повышения удойности. Ну а Маха расстанется со своим членистоногим приятелем только тогда, когда почует, что меня начала рвать на части во-о-он та стайка крыс.
Так и случилось, никто не вышел. Стоять под палящим солнцем в ОЗК, с тяжеленным морозильником наперевес (и даже сидеть на нем), — невеликая радость для человека, отмахавшего за последние четыре часа без малого тридцать километров.
С другой стороны, невелика сложность — перемахнуть расстояние, отделяющее меня от края пленочного моста. Особенно если учесть мою спортивную форму.
Я разбежался и прыгнул.
Форма-то формой, но ведь и полцентнера за плечами не шутка, и я после «приземления» слегка закачался, балансируя на податливой пленке. Этим бы все и кончилось, но тут лопнула одна из лямок морозильника. Чертов ящик всей массой врезался мне в голень. Закон подлости не подвел — врезался углом.
Я крякнул и опустился на колени. Затем повалился набок и выдал такой пласт архаичной лексики, что преследовавшие меня от самого рыбозавода тощие пасюки, топтавшиеся у края наружного рва, в ужасе прыснули врассыпную. Одна несчастливица при этом до того потеряла голову, что метнулась не в ту сторону. Ее чешуйчатый трупик через мгновение агонизировал на остриях шипов.
Я попытался встать и не смог. Похоже, раздроблены кости. Не переставая крыть матом все вокруг, я пополз по мосту; опираясь на ствол подсолнуха, растущего с нашей стороны, поднялся и переключил привод на реверс. Крысы при виде скручивающегося рулончика (вот же гад, обратно-то работает!) злобно заверещали, а я поскакал на одной ноге, охая и причитая, к бане. Переодеваться.
Первым меня заметил фикус. Под его бурные аплодисменты я проковылял к лежанке и повалился на нее, обессиленный. Знал бы кто, чего стоило мне расставание с ОЗК! Так ведь не потащишь дорожную пыль, возможно активную, в дом. Терпи, значит, казак!
Машка, молодец, сориентировалась мгновенно. Плюнув на Таракана, она подхватила кадку с фикусом и сноровисто обмотала распухшую уже порядком ногу широкими листьями. Боль немедленно ослабла. Машка же, прильнув поверх листьев теплым животом к ноге, тихонько замурлыкала, глядя мне в глаза и слегка всаживая в тело острые коготки. Под ее мурлыканье я мирно заснул.
Сколько продрых, не знаю. Наверное, часа два. Когда проснулся, нога почти не болела. Я осторожно притопнул ею, потом пару раз присел да и отправился инспектировать Усадьбу.
Машка, снова замершая на своем боевом посту, приветливо помахала мне лапкой и сообщила, что вся кета, принесенная мною с рыбозавода в проклятом морозильнике, уже спущена в погреб. Под ее личным недреманным контролем.
Во дворе растерянно переругивалась наша сладкая парочка. Верхняя Хавронья по традиции взваливала вину за мою травму на рассеянность Нижней. Нижняя — на торопливость Верхней. Атмосфера постепенно накалялась. Пришлось мне в спешном порядке взваливать на себя роль миротворца и хвалить их за отличную работу, упомянув для весу в самых красочных подробностях про крысу-неудачницу.
Почувствовав себя реабилитированными, свинки, перебивая друг друга, обрушили на меня отчет о состоянии дел. Козы сыты и здоровы; колья для ограды готовятся (из молодых побегов осота, очень острые и длинные — мечта, а не колья); старый козел Прохор, отличающийся феноменальной дальнозоркостью, видел в небе непонятный предмет. Однако далеко, поэтому не разглядел, хищник ли.
Я почесал у Верхней за ушком, Нижнюю потрепал по спине. Сказал: «Что бы мы без вас делали!» — и отправился в баню. Постирать ОЗК да попариться. Гигиена, ребята, прежде всего.
Растянувшись после баньки на чистом белье, потяжелевший от доброй кружки ядреного кваса, я вспомнил о найденном в складской подсобке журнале. Унисы, удовлетворенные выгодным с их точки зрения обменом, отдали его за так. Вставать было лень, но любопытство в конце концов пересилило. Я выбрался из-под хрустящих простыней и как был, голый, помчался — через двор, через огород — в предбанник, где было свалено содержимое полевой сумки.
Обрывок ушедшей эпохи сверкнул на меня глянцевым пластиком обложки. Женщина! Видимо, меланома была ей не страшна в этом ее счастливом мире прошлого, и она обнаженной плескалась в прозрачной воде. Яркое небо было украшено белыми облаками и птицами, яркое море — лодочками с цветными треугольниками парусов. «PLAYBOY» — светилась радужная голограмма над мокрой головой женщины. Надпись была выполнена на одном из многочисленных языков, совершенно мне незнакомых. В свое время я пытался разузнать о языках у Умницы, но та категорично заявила, что эта информация имеет атрибут «потенциально опасная», а посему без специального кода доступ к ней закрыт, вплоть до переформатирования диска. Мне стало жаль моей кремниевой девочки, и я махнул рукой на нерусские языки. И вот теперь я имел огромное количество потрясающе любопытного текста и — ни малейшего понятия о его содержании.
Зато с картинками все было более чем понятно: женская анатомия разительно отличалась от моей собственной. Намного больше, чем это представляли доступные мне учебники. И различия эти почему-то сильно меня волновали.
Необычайно сильно…
Утром меня растолкали возбужденные Хавроньи:
— Прохор опять засек давешний летучий предмет! Эта штука движется в нашу сторону! Несет ее, похоже, ветер, но кто же может поручиться, что это не уловка какого-нибудь летучего хищника? Козы волнуются…
Я рассеянно кивал, оглядывая спальню.
— Да ты что, Петруха, очнись наконец! — заметив, что я слушаю их озабоченное лопотание вполуха, Нижняя легонько ткнула меня в бок пятаком. — Алло, человек!
— Дорогие мои, а ведь здесь лежал журнал. Мой журнал. И он пропал. — Я испытующе посмотрел свинкам в глаза. Поочередно: вверх, вниз. — Думаю, кто-то взял его. Само собой, из самых лучших побуждений. Но без спроса! Так вот, мне бы хотелось получить его обратно.
— Дорогой мой, — передразнила меня Верхняя, — твой журнал ни-ко-му не нужен. Да кто еще, кроме тебя, придет в восторг от созерцания голых девиц? Здесь ведь нет больше ни одного мужика. Разве что… — она понизила голос до зловещего шепота… — Таракан?! А может, это проделки фикуса?
— Или Прохора! — подхватила Нижняя.
Свиньи радостно захрюкали хором.
— Очень смешно. Ладно, потом разберемся. — Я длинным прыжком, прямо с лежанки, махнул к рукомойнику. — Несите коноплю, шутницы, буду смотреть на этот ваш НЛО.
Пока я плескался, чистил зубы и натягивал свежий комбинезон, расторопные сестрицы не только
