— Нецки! Чистильщик. Зеленестиралыцик. Вчера чернокожего привела бригадир. Такая злая. Кто ты?!
— Ян, — ответил мальчик.
Нецки нахмурился:
— Пот и пепел! Ян, вот так?! Почему ты тут?
— Не знаю, — произнес Ян, оглядываясь.
Здесь не было нар, которые поселенцы сбивали для себя в бараках, только устланный высохшей травой пол. В углу стояла живая тележка. Увидев ее, Ян встал.
— Чья она?
Нецки повернулся к тележке. Зигзаг на конце его палки прочертил замысловатую кривую в воздухе.
— Омнибоса. Омнибос — пан, Нецки — его чистильщик, а это его тележка. Почему Ян черный?
— Я… я не знаю. Я такого цвета. А кто ваш хозяин?
Старик шагнул к тележке.
— Не кричи, Черноян! У Чернояна очень громкий голос. Омнибос — он важный, да, Елена Прекрасная? Омнибос — он важнее всех остальных панов на планете.
— Это его имя — Омнибос?
— У панов нет имен, разве Черноян не знает этого? Паны не здороваются. — Голос старика вдруг изменился, стал вкрадчивым, словно заговорил какой-то другой, более разумный и спокойный человек, сидящий внутри его тела: — Наделенное разумом существо, здороваясь с другим разумным существом, дает понять, что идентифицировало его и приняло к сведению факт его присутствия в обозримом пространстве. Для панов приветствия бессмысленны. Их глаза, Ян. Они не видят. Не воспринимают пространство так, как воспринимаем его мы.
Незнакомец в теле старика произнес эту тарабарщину и смолк, а Нецки вдруг ткнул концом зигзага в бок тележки. Та вздрогнула и с шелестом вжалась в стену.
— Ей же больно! — Ян оттолкнул старика. Обтянутая древесной сеткой розовая плоть казалась мягкой и беззащитной. Мальчик осторожно положил ладонь на теплый бок. Ни глаз, ни ушей, ни ноздрей… все же тележки были не только живыми, но и разумными, хотя для людей выглядели еще более странно, чем паны. От прикосновения тележка задрожала, но быстро успокоилась и стала медленно покачиваться из стороны в сторону на хитиновых колесах.
— Тебя зовут Елена? — спросил Ян. — Тебе тоже больно, да? — Он потрогал оставшийся от бритвенного периметра разрез на боку. — У нас сейчас нет тележек, наши паны сами ходят. Вы здесь будете ночевать?
Теплый бок Елены напрягся, вспучился, затем опал, и тележка выпустила под себя струю розовой жижи. По сараю распространился едкий запах. Ян отпрянул, чтобы жижа не обожгла ногу.
— Здесь этого делать не надо, лучше на улице.
— Злая бригадир идет, — произнес старик, и Ян обернулся.
— Багир?
— Багир-Злобагир. Да, та самая, что вчера привела Чернояна.
Войдя в сарай, Багир сразу же схватила Яна за кучерявые черные вихры на затылке.
— Пришел в себя, гаденыш? А ну, топай!
На пороге она замерла, втянув раздувшимися ноздрями воздух, спросила у Нецки:
— Тележкина жижа?
Но старика в сарае уже не было, и бригадир, за волосы вытащив Яна наружу, поволокла его к ночному насесту панов. Они прошли мимо барахтающихся в грязи свиней, которых разводили поселенцы, миновали газовый барак. В отличие от Нецки, ходившего так, словно все его суставы давно пришли в негодность и разболтались, Багир двигалась очень целеустремленно, маршировала, а не шла. Во всех ее движениях, в мимике и жестах присутствовало нечто горячечное — будто в теле бригадира жило болезненное напряжение и женщина постоянно сдерживала его, вкладывая натужные усилия в каждый свой жест.
За крайним бараком тянулось поле костей, куда выгребали то, что оставалось после газации, а дальше стоял ночной насест. Нецки уже был здесь — ходил вокруг Омнибоса с палкой наперевес и зигзагом счищал с хитина накопившийся за ночь зеленоватый налет.
Несколько панов, постоянно живших в Бра, еще не покинули насеста. Они застыли на сложной конструкции из покрытых слизью керамических трубок, вертикальные концы которых глубоко погрузились в их тела.
Паны «ночевали» — то есть впадали в неподвижность на время, которое могло длиться до двух суток. Никто никогда не видел, чтобы пан «ночевал» в одиночестве, их обязательно было минимум двое. Они всегда соединялись, просовывая трубчатые конечности в тела друг друга сквозь открывшиеся в хитине отверстия, но при этом не совершали никаких ритмичных движений, которые Ян иногда видел в бараках у «ночующих» на нарах взрослых.
В Бра было несколько сотен поселенцев, десяток бригадиров и шестеро панов. Сейчас на насесте их собралось четверо. Сплетясь, они застыли, отчего казалось, что это не живые существа, а высеченная из шершавого коричневого дерева скульптура, возвышавшаяся над морем тумана.
По глазным шарикам Омнибоса скользнули белесые спирали. Ян понял, что его разглядывают. Или, быть может, «идентифицируют его и принимают к сведению факт его присутствия в обозримом пространстве». Ба-гир громко сглотнула и похлопала мальчика по плечу. Световая пленка пана озарилась всполохами, бригадир, помедлив, перевела:
— Ретрансляция сигналов. Ты… ты будешь его… рупором. Рупор… — повторила она задумчиво. — Ага. Ты — Рупор, теперь это твое имя. Его устраивает… гм, интенсивность генерируемых тобою звуковых волн. Ты будешь создавать… выдавать… выдавать оповещения, понял?
— Нет, — сказал Ян.
— Что тебе непонятно? — Багир дернула Яна за волосы. — У тебя сильный голос. Если нужно что-то объя, вить, я или другой бригадир скажем тебе, а ты будешь вопить на все Бра. Тебе свезло, черномазый, просто свезло…
Тележка по имени Елена Прекрасная подкатила к Омнибосу. Нецки закончил утренний туалет, пан взобрался на тележку. Его пленка опять засветилась.
— Пусть мужчины выгребут то, что не сгорело, все оставшиеся кости из газового барака, — перевела Багир. — Пан хочет, чтобы костяную пыль собрали в мешки.
Рупор встал посреди дороги и прокричал приказ. Омнибос, оседлавший Елену Прекрасную, находился рядом, и мальчик очень старался — его звонкий голос разнесся по всему Бра. Потом бригадиры прошли по поселению, согнали самых здоровых мужчин, раздали им сдутые пузыри чинке и отправили в газовый барак.
Вечерами висевшая над землей мутная пелена густела, звуки вязли и умирали в ней, не успевая выйти изо рта. Ян старался, кричал во всю глотку: «Пятеро сильных мужчин на поле костей! Надо набить еще десять мешков!» — и, послушные его крику, темные фигуры брели сквозь туман к полю, куда из газового барака выгребали останки сожженных, брели, чтобы набить костяной пылью, пеплом и золой пузыри чинке. С прибытием Омнибоса в Бра здесь началась бурная деятельность. На следующее утро приползла грузовая гусеница, и пузыри отправили неизвестно куда.
Вечером, когда уставший кричать Рупор вместе с Нецки ел похлебку в сарае, старик объяснил, что тележкину жижу можно пить после того, как она остынет. Ян содрогнулся от омерзения и сказал, что он этого делать ни за что не будет, а Нецки, потрясая посохом, прокричал в ответ:
— Пойло мутит разум и сжигает желудок!
То, что тележкина жижа мутит разум, мальчик понял по глазам вошедшей Багир. В сарае было темно, лишь в углу светилась тусклая маслянистая поверхность подстывшей жижи да ободья колес Елены Прекрасной еле заметно мерцали. Ян, доев похлебку, собирался лечь спать, когда ввалившаяся бригадир схватила его за волосы и принялась колотить лбом о пол.
— Почему я не могу убить тебя?! — шипела она. — Ты должен был попасть в газовый барак, так почему ты жив?
