Русская фантастика 2008

наступает новая жизнь, чтобы воскресным вечером снова завершиться — примерно тем же, что и предыдущая…

Сергей Белецкий в то утро похмельным синдромом не страдал. Почти… Однако новую жизнь решил- таки начать, ибо понедельник выдался особый, всем понедельникам понедельник. Мало того, что с него начиналась неделя, и месяц, и даже год… Так еще и век, и тысячелетие. Миллениум…

Праздник Сергей встречал в одиночестве, так уж получилось. А если тебе сорок один, и единственный твой компаньон в новогоднюю ночь — телевизор, поневоле о многом задумаешься…

Первое утро нового тысячелетия получилось не таким уж похмельным. Хотя надраться накануне хотелось, особенно после того, как Даша (тридцать первого, в обеденный перерыв, в редакции уже возбужденно-радостно расставляли стаканы и нарезали закуску) начала объяснять, стыдливо отводя глаза: понимаешь, так уж сложилось, родители неожиданно приезжают, сама только вчера узнала — и ну никак не могу, но уж на Рождество или на старый новый мы обязательно… Врала, без сомнения. И про родителей, и про Рождество. Но уговаривать или докапываться до истинных причин Сергей не стал. Зачем? Всё на свете когда-то заканчивается, глупо было ожидать, что их служебный романчик станет исключением… Хотя он, дурак, одно время ожидал-таки. Хорошо, Рождество так Рождество, кивнул он с деланным равнодушием, — чем, похоже разочаровал Дашу.

Запасных вариантов не нашлось. Никто не приглашал Сергея в гости — всерьез, так, чтобы можно было позвонить: передумал, приду… Сидел, меланхолически поедал продукты, заранее купленные для праздничного ужина на двоих — готовить и возиться с сервировкой не стал, выуживал зеленый горошек, огурчики, шпроты прямо из банок, салат оливье — из пластикового магазинного ведрышка; хотелось напиться — сдержался, заполировал пару стопариков водки шампанским, — и всё. Настроение… а-а, какое тут, к чертям, настроение. Не запулил в экран бутылкой, и то ладно.

…Утром пришла Наташка — не совсем ранним утром, ближе к обеду. Поздравить, дескать, отца с Миллениумом. Поздравила, вручила перетянутую ленточкой коробку — внутри шесть хрустальных фужеров, стандартный подарок, посуду Сергею дарили часто, как-то не задерживалась она в доме, билась постоянно.

Отдарился и он — золотой гарнитурчик: колечко с сережками, не особо дорогой, для девятнадцатилетней барышни в самый раз… Посидели, разлили в новые фужеры вчерашнее шампанское, поковырялись во вчерашнем салате, — Сергей посматривал на дочь с любопытством, неспроста ведь заглянула, Миллениум — наверняка предлог; про сорокалетие отца, например, — всё ж юбилей, как-никак — вспомнила лишь месяц спустя…

Не ошибся. Лишь пригубив шампанское, набрала полную грудь воздуха, и бабахнула, как в лоб из трехдюймовки: папа, я выхожу замуж! Ну что тут скажешь… Поздравляю, сказал он. За Николая? Фи-и, папулик, ты отстал от жизни, Коля — прошлый век, прошлое тысячелетие… Его зовут Артур.

Рановато, конечно, в девятнадцать-то, на втором курсе… А с другой стороны, ни к чему затягивать: не успеет оглянуться, а уж двадцать с хвостиком, и хвостик всё длиннее, длиннее, длиннее, и все больше будет рядом подрастающих молодых соперниц, а неженатых ровесников — все меньше, и кое-какие недостатки внешности, сейчас искупаемые юностью и свежестью, станут всё заметнее… Правильно, в общем, решила. Зовут — иди, а то и довыбираться недолго.

Ничего из этих мыслей он вслух не произнес. Начал было интересоваться женихом: кто сам, кто родители, неплохо бы познакомиться… Но тут выяснилось, что в трехдюймовке запасен другой снаряд: а еще, папочка, ты достаточно скоро станешь дедушкой. Готовься.

Да-а-а… Вот так она и подкрадывается, злодейка-старость. Подползает по-пластунски, и, как диверсант зазевавшегося часового, — ножом по горлу. Вроде и со здоровьем проблем нет, и чувствуешь себя, как в тридцать, — так нате вам: дедушка. Другой статус, как ни крути. Стариковский.

Наташка передохнуть и освоиться с новым статусом не дала: очень ее интересовало, как папочка намеревается поспособствовать семейной жизни дочери, зятя и будущего внука. Особенно в жилищном вопросе, жить с малышом в студенческой общаге — не вариант… Поможет со съемной квартирой? Или пустит по месту прописки?

Прописана дочь была здесь, в трехкомнатной квартире Сергея. Места хватило бы и для молодой семьи, но… С другой стороны, можно и разменять, много ли ему надо, вон, две комнаты фактически нежилые, пылью зарастают. Но…

Он встал, шагнул к холодильнику, достал запотевшую бутылку водки, — всё молча. Потом задумчиво следил, как тоненькая прозрачная струйка повисла в воздухе, соединив два относительно сообщающихся сосуда…

Наташка притихла в тревожном ожидании, знала: характер у папочки достаточно непредсказуемый. Может приятно удивить, а может ой как даже наоборот…

Сергей проглотил водку, не почувствовав ни вкуса, ни градуса. Запоздало сказал, накалывая на вилку маринованный огурчик:

— За молодую семью! За новую ячейку общества!

Не хотел, но прозвучало отчего-то весьма ехидно, лицо у дочери стало нехорошим, и он торопливо добавил:

— Въезжайте и живите! Места хватит — детская, гостиная, спальня… Только уж извини, зятя тут прописывать я пока не буду. И кое-что из обстановки заберу.

— А ты? — спросила Наташка, причем сумела интонацией вопроса передать сложную гамму чувств: радость, удивление и легкое недоверие. — К ней?

С Дашей он дочь познакомил — когда тешил себя дурной надеждой, что всё там всерьез.

— А я начну новую жизнь, — твердо сказал Сергей, и сам понял: не пустая декларация, так и будет.

Спустя час после ухода дочери он позвонил Угалаеву, поздравил с Миллениумом, выслушал ответные поздравления-пожелания, слегка удивленные… Затем выдержал паузу и произнес два слова:

— Я согласен.

Новая жизнь началась.

2.

Проект, к работе над которым привлек Сергея старый знакомец Угалаев, носил название — условное, рабочее — «Русский Куршевель». Условное, но вполне объясняющее суть дела.

Куршевель… Какой же русский не любит заграничных курортов? Любят все, но каждый предпочитает что-то свое. Скажите, где вы отдыхаете, — и вам скажут, кто вы. По крайней мере, достаточно точно определят, сколько вы зарабатываете в год… Турция? Болгария? Кипр? — да вы, милостивый государь, дешевка, наивно считающая: то, что отстегивает вам хозяин, — и есть деньги. Юго- Восточная Азия? — фу-у-у, какой моветон, приличные люди туда давно уже не ездят… Лазурный берег? — ну, может и стоит присмотреться к вам чуть повнимательней… Но если прозвучит волшебное название: Куршевель, — то попытки оценить вас в рублях, долларах, евро мгновенно прекратятся. Куршевель — это не признак богатства. Это статус. Это — вхожесть. Это близость к элите, к сливкам, к самым-самым.

Всё это Угалаев, понятное дело, Сергею не рассказывал. Тот и сам понимал, не вчера на свет появился. Но что обозначало определение «Русский»?

То и обозначало. Курорт, по статусу сравнимый с Куршевелем, — но у нас. Для сливок. Для элиты. Для самых-самых. Новой кремлевской элите — новый курорт. Сергей тогда хмыкнул недоверчиво: такой статус просто так не получишь… Можно взвинтить цены, чтобы отсечь шушеру, считающую, что миллион рублей — большие деньги. Можно вложить бешеные бабки в здания, в инфраструктуру, в рекламу, в прочее… И — все равно пролететь. В лучшем случае набегут парвеню, выскочки с дурно пахнущими капиталами, этим всё и закончится.

Угалаев покивал: молодец, зришь в корень. Деньги важны, кто бы спорил. Но еще более важно, кто стоит за проектом. Кому не надо ни копейки в рекламу вкладывать, достаточно просто-напросто поехать отдыхать в определенное место… И оно вмиг станет модным, как по мановению волшебной палочки. Между своими, между самым узким кругом. Узким, но высшим, — а остальные сами налетят, и зазывать не надо. Как мухи на мёд. Или как на другую субстанцию.

И кто же этот волшебник с палочкой? Сергей, помнится, тогда был настроен весьма скептично.