которыми связаны самые яркие эмоциональные всплески. И всё-таки, долбанной твари удалось его зацепить. Альдо усмехнулся.
Он остро понял, что пора уходить, иначе сейчас метаморф доберется до самого болезненного, самого яркого. Кто это будет, капитан 'Германа Мелвилла' знал наверняка. Он поднялся, поправил шорты, и двинулся уже было к выходу из трюма, но искушение всё-таки взяло верх. Не осознавая, что он делает, охотник за удачей прильнул к ржавым прутьям клетки, вцепившись в них до такой степени, что побелели пальцы.
Таким Альдо и запомнил отца – шрам на левой щеке, ухоженная бородка с кое-где пробивающейся сединой, руки большие, загрубевшие, на комбинезоне пара пятен от машинного масла. И глаза. В них всегда плескался океан эмоций, в который ныряешь, а потом, понимая, что забрался слишком глубоко, пытаешься выбраться наверх. У кого-то получалось, и он цеплялся за разбитое в щепки самообладание, жадно хватая ртом воздух, а кого-то отец давил своей волей, навсегда превращая в нерадивого и оттого впавшего в немилость юнгу. За исключением глаз, лицо капитана всегда оставалось каменно спокойным, словно замерзшие моря ледяных миров.
Проклятую хреновину заклинило – Альдо тупо смотрел, как иглы подпространственного двигателя высасывают из отца последние капли жизни. Уже сотую вечность они прыгали по всем уголкам космоса, не в силах остановиться – сбой в программе, которую молодой техник пытался отладить всё время, пока отец лежал в пилотском кресле. Ничего не получалось. Влезть внутрь двигателя нельзя – детонация неизбежна, и тогда погибнут оба.
Не было ни напрасных слов прощания и утешения, ни напутствий, ни бравады, НИ ЧЕ ГО. Была ноющая боль, онемение и тоска, ледяной коркой покрывающая неравномерно бьющийся комок где-то в левой части груди.
Иглы с неохотой оторвались от вен капитана, и корабль материализовался где-то у черта на рогах – у подпространственного двигателя кончилось топливо. Всё кончилось. Для всех Альдо онемел и оглох от стресса.
Шатаясь, словно его парусник попал в метеоритную бурю, Альдо прошел к пульту и рывком содрал колпак с рычага управления люками и шлюзами трюма. Прозрачный пластиковый кожух треснул. Капитану было плевать. Он дернул рычаг, и в недрах грузового отсека – он знал, – заворочалась и поползла в открытый космос клетка с ненавистной тварью. Спустя миг, рычаг лег на место, Альдо пришел в себя, а метаморф всё также жался в угол клетки, будучи пленником силового поля.
И что на него нашло? Боль? До сих пор Альдо казалось, что после смерти отца он стал человеком без эмоций и чувств. Без слабостей. Словно из души у него с мясом выдрали какой-то стержень, средоточие боли и радости, нежности и ненависти. Тем удивительнее казалось то, что Государственный Московский Зоопарк планеты Земля едва не лишился такого редкого будущего своего питомца.
Красная бархатная коробочка сама собой оказалась у капитана в руках. Набив ее табаком – еще в детстве Альдо читал и смотрел в виртуальной реальности, как это делается – наемник раскурил трубку. Он закашлялся – табак крепко схватил капитана за горло.
Курс рассчитан, угол наклона паруса определен.
– Полный вперед! – гаркнул Альдо сам себе.
Космический парусник, сверкая грязно-белым парусом, на всём ходу понесся к Земле.
14 июня 2007
Набережные Челны
Звуковая поддержка: Скафандр, Eskimo.
Ярослав Веров
Механизм раскрутки
Нежарким июньским вечером на съемной квартире начинающего писателя Владимира Буйских происходила грандиозная пьянка, приуроченная к футбольному матчу между столичным клубом «Москва» и его питерским визави «Зенитом».
Грандиозной, впрочем, она была лишь в воображении хозяина дома. Главный гость, ради которого и были закуплены три бутылки невыносимо дорогой «Patron Reposado», да что там закуплены – с боем добыты в Шереметьевском дьюти-фри, знаменитый писатель-фантаст Сергей Непокупный монументально возвышался за столом и говорил о чем угодно, только не о деле. О футболе и женщинах, о новой квартире с пентхаусом и превратностях ремонта оной. О преимуществах японских автомобилей вообще и полноприводного седана «Субару» в частности над немецкими… При этом он не забывал обгладывать маринованные свиные ребрышки-гриль, разливать из фирменной бутылки-графинчика текилу, вкусно, красиво выпивать («ну, за творчество!») и закусывать лаймом, щедро макая оный в рассыпанную прямо на столе соль. То и дело разражался возмущенными воплями, поскольку футбольная дружина культурной столицы вела в счете и сливать матч ну никак не собиралась. Третий участник попойки, литагент и критик Андрей Журавлев, Жура, старый знакомец, усиленно налегал на бухло, отчего его здоровенная небритая ряха, казалось, делалась все здоровенней и все небритей, да поддакивал мэтру.
Короче говоря, разговор о литературе не складывался. На робкую попытку Володи перевести беседу в нужное русло великий фантаст лишь отмахнулся, а затем прихлопнул анекдотом про проститутку на пляже: «Приходишь, дружище, на пляж – а там станки, станки, станки… Давай лучше отдохнем!» На кругу тогда стоял еще только первый пузырь «Reposado». А сейчас уже подходит к концу третий, в голове жуткая вата, в глазах двоится, и это ненавистное бормотание комментатора матча, и нарастает желание засадить в экран пустой бутылкой…
Итак, Володя Буйских был писателем. В будущем – знаменитым, а пока приходилось париться дизайнером-верстальщиком в спортивном еженедельнике. Кстати, посвященном все больше футболу, так что аналогия про пляж и станки как раз применима была именно к Володе, а вовсе не к знаменитому гостю. Но ведь урод Жура обещал! Что все будет. И даже свои двадцать процентов литагентских в счет будущих гонораров учел. «Только чтоб текила была – самая лучшая! Запиши, чтоб не забыть: выдержанная шесть месяцев в старых дубовых бочках текила. Содержит сто процентов спирта голубой агавы, понял? Сто процентов, а в дешевых сортах его только половина, понял? Светло-золотистый цвет, тонкий, пряный аромат и свежий вкус. Да непременно чтобы фирменная бутылка-«графин» с корковой пробкой, ручное, сам понимаешь, бутилирование… в России хрен найдешь. Найдешь – все тебе будет».
Ага, как же! Станет великий проталкивать в печать будущих конкурентов! А что он – конкурент, Буйских не сомневался. Все дело в том, что его тексты слишком новаторские, слишком сложные и даже неоднозначные. Вон вчера из очередного издательства отлуп пришел. Но какой отлуп! «Дорогой автор! Прочитала начало романа «Магия бессильна!». Идея очень интересная, и сам текст мне понравился. Но обнадежить мне Вас в настоящее время, боюсь, нечем. Книга такого рода, как Ваша, это большой серьезный проект. Требует значительных усилий и заметных вложений. Текущий год не слишком удачное время для подобных вещей. Возможно, когда-нибудь в будущем… Всего самого доброго, успехов, с любовью…» Ля-ля, тополя… Тьфу! Боятся, вот в чем дело. Ретрограды и консерваторы. Сплошь графоманов издают, их же читать невозможно. Да вот хотя бы тот же Непокупный – выскочка и графоман. Пои его тут, корми… Тьфу!
Жура с великим разразились восторженными воплями – москвичи таки сравняли на последних минутах счет, – и по такому случаю остатки текилы устремились в рюмки, а оттуда – по назначению. Непокупный вынул из кармана цилиндрик с «Коибой», гильотинку, не спеша, со вкусом раскурил сигару и, ткнув ею в направлении Буйских, изрек, обращаясь к Журавлеву:
– А вот пусть он меня заставит свои романы прочесть.
Андрюха скроил страшную рожу и подмигнул Володе, мол, давай, пришел твой звездный час.
– Дело в том, Сергей, что, – с замиранием сердца начал Буйских, – я работаю в совершенно новом направлении. Вот дебютный мой роман: орки похищают в детстве эльфийскую принцессу по имени Арита. И воспитывают ее по-гоблински…
