— Прощайте, Баклавский, — прохладно ответила плетельщица, кажется уже поглощенная спектаклем. На сцене назревала дуэль, и голоса артистов звучали напряженно и резко.
Пока Баклавский поднимался к выходу из ложи, он чувствовал, что тяжелый взгляд Макса упирался ему в спину, как ствол револьвера.
V. Круадор
В полукруглом зальчике «Китовой Печенки» уютно пахло жаровней и специями. Заведение специализировалось на приготовлении разных чудесных блюд из маЛосъедобной китятины. Обычно со свободными местами сложностей не возникало, но сейчас, накануне праздника, незанятых столов не было. Все торопились откусить свой кусок Кита.
Китятину здесь подавали на решетке и на пару, фаршированную морскими перчиками и жаренную в ореховом масле, тонко наструганными ломтиками карпаччо и в виде крутобоких фрикаделек в густом, пахнущем травами бульоне. Баклавский предпочитал фритто кетополитано — мелко наструганное мясо, перемешанное с луком, паприкой и кунжутом и зажаренное до полуобугленного состояния.
За дальним столиком у окна он увидел знакомое лицо. Дон Марчелло лет пять назад стал настоятелем храма Ионы-Кита-Простившего на границе Слободы и Бульваров прямо под трамвайной дорогой.
Священник призывно махнул рукой, и Баклавский начал пробираться между тесно поставленными столиками. Никто не курил. Непонятно, как этого удавалось добиться хозяину-итальянцу, ведь вывески, подобные висящей здесь «Табачный дым убивает аромат кухни», никогда никого не останавливали. Мимо проплыл официант, неся на вытянутой руке шкворчащую китятину на камне. Несколько маклеров, ожесточенно жестикулируя, спорили о том, во что переводить сбережения клиентов. Им было о чем беспокоиться — с приближением Остенвольфа к Патройе цена на золото выросла уже вдвое. У окна скучающая матрона брезгливо следила за тем, как одетое в матроску чадо уныло гоняет еду по тарелке. За окном продефилировал Чанг. В узком кругу братья охотно садились за стол к шефу, но на людях чаще выступали телохранителями. В глубине зала хлопнула пробка, и нестройный хор голосов затянул что-то поздравительное. Из кухни выглянул кудрявый повар, безумным взглядом окинул посетителей и снова исчез.
— Здравствуйте, святой отец, — Баклавский повесил пальто на разлапистую вешалку около столика и одернул смокинг. — Иона простил Киту все, когда попробовал его под кисло-сладким соусом?
— Годы вас не меняют, инспектор! Все такая же язва! — хохотнул священник. — Не забудьте напомнить про соус, когда будете жариться на сковородке. Возьмите сидру, Паоло как раз открыл новую бочку.
— Здравствуйте, инспектор! — пожилой официант вынырнул у их столика, меняя тарелку с хлебом. — Как-всегда, локро и фритто?
— Добрый день, — ответил Баклавский, — как всегда. И кувшин сидра.
Официант улыбнулся и исчез.
— Ведь вот что интересно, — поднял вилку дон Марчёлло и нацелил ее в Баклавского, — добро и зло как будто поменялись местами! Добродетель теперь показывает такие хищные зубы, что диву даешься — откуда все это? Хотя бы это бесчинство в огородах — вы в курсе?
Баклавский кивнул.
— Эти грядочки, парнички по сути — забава. Люди ищут выход для задавленной в них творческой составляющей. Общаются с растениями, а не с себе подобными. Я тоже, знаете, люблю иногда после службы выбраться на природу. Трамваем прямо от храма, до Речного порта — а там пешком, не больше четверти часа. Особенно хорошо осенью, да. Жизнь готовится ко сну! Зги сизые после ночных заморозков листья, жухлая трава, ледок на лужах… У меня три ара земли почти у Самого берега — знаете где?
Баклавский помотал головой. Тень официанта промелькнула рядом, и на столе материализовалась плошка густого, желтоватого супа с торчащим бледным айсбергом китового мяса.
— Помните заброшенную красильню? Где «механики» и гардемарины постоянно свои побоища устраивают? Вот прямо шагах в ста. Чудесное место! ft — Не такие уж побоища, — возразил Баклавский. — Я и сам Механический закончил. Доставалось, конечно, но все же намеренной жестокости не было, скорее — Спорт, баловство.
— Так вот, в огороды повадились воры! Кто-то считает, что это подземные, но они же не едят человеческой еды, зачем им наша брюква и репа? А мне друзья Подарили семена хрена, если знаете, что это. Северная Айковина, редкостно ядреная штука. Так-то у меня там больше цветы, травы лекарственные. А тут посадил я хрен! Казалось бы, ну кому нужна такая заморщина? Соседи — кто картошки, кто моркови недосчитался, яблони обтрясли просто повсеместно. Гастрономические воры, ха-ха! И, вообразите, мой хрен тоже выкопали на всякий случай. Представляю, как гадают теперь, что с ним делать!
Баклавский рассмеялся. Священник пользовался вилкой, как дирижерской палочкой, размахивал руками, закатывал глаза. Баклавский никогда не был в Ионе-Прощающем, но, пожалуй, на службу дона Марчелло стоило посмотреть.
— Так вот, самые ретивые огородники на паях купили где-то механических псов. Страшные твари, скажу я вам! Туловище добермана или овчарки, но грудь и загривок обшиты бронзой, морда вся в иглах, не подступишься, а клыки… Думаете, я про зубастую добродетель случайно разговор завел? Воров извели! Не за недели — за дни! От троих нашли только ошметки. Совсем не богоугодно. Но крайне эффективно. Но ради чего, спросим себя, провоцировать смертоубийство? Мало разве и так каждый день напастей, чтобы еще и собственными руками множить несчастья? Ради чего? Ради хрена?
Шкворчащее фритто кетополитано сменило пустую плошку. Официант налил сидра в стакан Баклавскому. Священник коротким движением ладони показал, что ему не надо.
— Или вот сомские бобы! Что вы дергаетесь, это же ваша работа, я ничего не путаю?
— Моя работа, — усмехнулся Баклавский, — чтобы их не было.
— И здесь возникает важный вопрос! — Дон Марчелло машинально поднял со стола свой стакан и с удивлением обнаружил, что он пустой. Баклавский потянулся за кувшином. — Простой вопрос! Мы все ученые люди или мним себя таковыми, но скажите мне, инспектор Ежи: а почему запрещены бобы? А?
— Вы спрашиваете или хотите рассказать?
Священник посмотрел на Баклавского с довольной снисходительной улыбкой:
— Смешно, не правда ли? Кто сидит за этим столом? Служитель культа Ионы, Кита простившего. И светский человек, чья обязанность — мешать остальным обращаться к Киту. Да вы прямо отнимаете у меня хлеб, инспектор! Вроде бы не найти в Кето более непохожих персонажей, а дело-то у нас одно!
— Так что же с прощением? — спросил Баклавский. — Кит прощен, но лишен права голоса? И скажите, дон Марчелло, вы всерьез верите, что, покурив сушеные бобы, можно услышать их? Что бобы чем-то принципиально отличаются от кокаина или опиума?
— Насколько я знаю, — сказал священник, — хотя меня вряд ли можно причислить к специалистам в подобных вопросах, еще никому не пришло в голову бороться с дурманом во всех его проявлениях. Табак, опий, морфий, кокаин, алкоголь — все пагубные субстанции отравляют тело человека и калечат душу. Но только синим бобам уделено столь пристальное внимание власти. Значит, отличие есть? У кого бы спросить?
— У Канцлера, — пожал плечами Баклавский.
— И вы сказали: «услышатьих». Правильно — «услышать его»! Его! Что бы ни говорили великие мореплаватели и премудрые астрономы, а в высшем, метафизическом смысле мир стоит на спине у Кита. Единого Кита с миллионом сущностей. И если все твари океана устремляются в одну точку, то где-то в другом месте проседает суша. Вы же слышали, сын мой, о мифических островах, опустившихся в морскую пучину? Атлантида, Мадейра, Эль Бермудо — о них осталась только память. А в этот раз — очередь Кето. Ни одному кораблю не выплыть из гигантской воронки, ни однрму человеку не уйти от Страшного Суда.
