да, конечно, там восседают такие же дари, как и все мы… там нет места низости, зависти, жестокости, алчности, властолюбию… словом, все как тебе объясняли на уроках первого класса Врат Мудрости. Но среди высших Искусников Надзора есть разные мнения, как лучше делать наше с тобой дело… И потому — там, на той стороне, точно так же, как и мы, трудятся другие Смотрители и Искатели. Мы с тобой и те, кого ты знаешь, — люди властителя Арамая дари Огран-Хиту, двенадцатый круг. А те, другие, — люди властителя Гуамы дари Халаару, тоже двенадцатый круг. Считается, что полную безопасность обеспечивают только независимые друг от друга сети. И, кроме того, между высокими властителями нет единства по поводу того, как действовать. Наш Арамай считает, что надо с максимальным милосердием, что прямые и легкие пути ведут к осквернению дари и в каком-то высшем смысле обесценивают смысл нашей работы…
— А властитель Гуама? — уныло спросил Игорь, уже предчувствуя ответ.
— А властитель Гуама считает, что слишком многое поставлено на карту, что от нас требуется максимальная эффективность, что по-настоящему запачкать дари можно только на своей стороне, со своими людьми, а та сторона… она и без того предельно жестока… Если в реку вылить ведро воды, наводнения не случится, если из реки зачерпнуть ведром, та не обмелеет. Поэтому он недоволен нами, людьми властителя Арамая. Мы, по его мнению, слишком церемонимся, когда гасим светимости, у нас маленький охват, мы тратим массу сил на милосердные решения в ущерб смыслу нашего дела.
— Знаете, князь, — задумчиво протянул Игорь, — я и от вас часто слышал нечто схожее.
— А позиция властителя Гуамы не лишена здравого смысла, — кивнул князь. — Но где тот предел, перед которым надо остановиться, чтобы не потерять свое дари? Каждый решает сам, так?
— Наверное, — согласился Игорь. — И я чувствую, что слишком близок к этому пределу. Если только уже не переступил…
— А знаешь, кто стрелял в тебя с орбиты лазером? — сухо спросил Вадим Александрович. — Вот именно. Смотри, как оно выглядит со стороны. Есть столичный журналист Ястребов, человек яркий, популярный, его статьи пробуждают в людях совесть, достоинство, эту… как ее… гражданскую позицию. При взгляде через Вторую Плоскость светимость запороговая. Ну и вот… Им и в голову не пришло присмотреться к тебе поглубже, запросить архив Арамая, в конце концов. Нет человека — нет проблемы. Такая вот трагическая случайность…
— Значит, светимость у меня зашкаливает, — усмехнулся Игорь. — Ну-ну… не думал.
— А думать вообще полезно, — проворчал князь. — Подумай еще и над тем, как они, наши коллеги-конкуренты, поступили бы с Федором. А ведь информация у них есть, я все передал совету Врат, властитель Гуама уже знает, что тут есть человек, способный в скором времени построить Коридор… Это хорошо еще, если б они Федора Глебовича просто застрелили. А весь дом взорвать? Для надежности? Вместе с сестрой, племянником — если на момент операции те случайно рядом окажутся? Теперь понимаешь, зачем я так поступил?
— Но были же и другие способы… — глухо произнес Игорь. — Чтобы погасить ему светимость, можно много чего было сделать… Например…
— Можно, — согласился князь. — Мы бы тобой именно так и сделали. Женили бы на стерве, навели бы галлюцинации и засунули в психушку, втянули бы в какой-нибудь скандал и намертво запятнали ему моральную репутацию… Только ты не забывай, что конкуренты предпочитают действовать наверняка. Тем более сейчас, когда нашего дядю Федю купила ФСБ. Слишком далеко все зашло.
— Как-то все это глупо выходит, — совсем по-детски вырвалось у Игоря. — Свои лупят по своим… Этак мы скоро ничем не лучше потусторонних станем.
— Только сейчас понял? — прищурился Вадим Александрович. — А я вот уже двадцать лет об этом думаю. Помнишь тамошнюю книжку, что я тебе давно подсунул? И помнишь, что я тогда тебе сказал?
— Что написано это про нас…
— Почти так. Только нам еще тяжелее. Трудно быть богом, да. Богом-прогрессором… Видеть зло — и оставаться наблюдателем. Но у них, по крайней мере, утешение было — могли спасать хотя бы самых лучших… тех, у кого запороговая светимость. А мы — наоборот, мы гасить должны. Богом, конечно, быть трудно. А вот чертом — куда труднее. Так-то, Игорек…
И вновь повисла долгая пауза.
— Интересно, что бы вы на моем месте сказали сейчас его сестре? — Игорь почувствовал вдруг, что на глаза наворачиваются слезы — совсем как в двенадцать лет, когда выяснилось, что сданные Экзамены означают столицу, долгое учение во Вратах Мудрости, разлуку с мамой…
Вадим Александрович помолчал, пожевал губами.
— Да, не хотел бы я оказаться на твоем месте, — сухо признал он. — Да ничего ей не надо говорить. Помогай чисто по-человечески… если сможешь удержаться в чисто человеческих пределах. Ты понимаешь. И я все Донимаю, но смотри, как бы тебе не оступиться… Мне очень будет не хватать такого Искателя… и вообще. Подумай, что лежит на весах. Кстати, тебе пора. Там, на той стороне, уже минут десять прошло, нельзя же так Долго спать!
Вадим Александрович встал с кресла, поправил сбившуюся набок кепку, вытянул руку с кружкой — и описал ею в воздухе овал. Удивительно, но ни капли взвара не пролилось на ковер. Вот что значит Искусник девятого круга!
13
Чай уже успел остыть, но снова греть чайник он не стал. Ничего не хотелось делать, ни о чем не хотелось думать. Вот есть этот застеленный белой в синий горошек скатертью стол, есть календарь на стенке — красивый вид, Петербург, Фонтанка, осень, кленовые листья колышутся в серых с прозеленью волнах — почти такого же цвета, как Настины глаза.
Что же, будем жить. Гонять чаи, писать статейки и, разумеется, гасить звезды в этом и без того мрачном небе. Ничего другого просто не остается.
Стеклянная дверь кухни скрипнула — некому тут петли смазывать, механически отметил Игорь. Настя молча прошла, села рядом. Под глазами тени, волосы заметно растрепаны, скулы заострились — так бывает, когда человеку приходится сдерживать зубную боль.
— Как Темка, уснул? — осторожно спросил он.
— Да, — помолчав, ответила Настя. — И я тоже немного… поспала.
И надолго замолчала. И никто из них двоих не решался первым разрушить тишину. Скажешь слово — и что-то обязательно сломается.
— Игорь, — наконец проговорила Настя, — объясните мне одну вещь. Я, может, сейчас немножко не в себе, столько было… ну, понимаете. Так вот, Темка уснул. И я тоже уснула. А потом мы проснулись, он заплакал. В общем, оказалось, что мы оба видели один и тот же сон. — Она вновь замолчала, потом все- таки решилась: — И сон этот был про вас, Игорь. Про вас и еще про одного человека, которого вы называли то князем, то Вадимом Александровичем. И этот человек… это был тот человек, который тогда подошел к Феде и попросил закурить. Мы оба его узнали.
Голос ее был сух и ломок. Ни слез в нем не слышалось, ни криков. Но это не было спокойствие — это просто кончились силы.
— Настя, — глядя в сторону, произнес он. — Бывают просто сны…
Красивый все-таки на стенке календарь.
— Нет, Игорь, — помолчав, возразила Настя. — Можете считать меня дурой сумасшедшей, но я чувствую — это не просто сон. Темку я кое-как успокоила, но не себя.
Конечно, это был не просто сон. Игорь мысленно влепил себе затрещину. Идиот! Искусник пятого круга! Он ведь забыл тогда, после счастливого вызволения мальчишки, оборвать сонные каналы! Сквозь Настин сон пришел в Темкин — и оставил входную дверь открытой. Теперь они могли видеть его связные сны! Не любые, конечно, а только когда он рядом и когда они одновременно спят — на большее их обычной человеческой силы не хватило бы. Но так подставиться!
— И если это не просто сон, — спросил он тихо, — то что же?
— Я не знаю, Игорь, — столь же тихо ответила Настя. — Я много чего не знаю и не понимаю. Но
