неудовольствием ощутив пыль и грязь под босыми ногами. Хуже того — стоило ему сделать шаг, как под пяткой что-то мерзко и влажно хрустнуло. Что-то, похоже, живое… точнее, бывшее живым за миг до того, как он на это наступил. Таракан? Очень может быть, что и таракан… бр-р-р, мерзость! Он брезгливо проволок пятку по грязному полу, стараясь счистить останки этой твари. Затем подошел к шкафу и открыл дверцу. Внутри обнаружилось несколько пластмассовых вешалок, но никакой одежды.
Он направился к двери возле шкафа; интуиция подсказывала, что за ней — не коридор, а туалет. Когда он открыл дверь, свет автоматически зажегся с громким щелчком, заставившим его вздрогнуть. Действительно, там оказался совмещенный санузел — совсем крохотный, но освещавшийся несколько ярче, чем комната. Слева был унитаз, справа умывальник, а прямо — задернутая непрозрачной голубой занавеской ванна. Когда-то все это, должно быть, сверкало фаянсом и хромом, но те времена давно миновали. Кафеля не было, его заменял какой-то пластик. В более ярком, хотя и здесь тоже неустойчивом свете еще яснее видна была грязь на полу и подозрительные пятна на стенах. Пахло плесенью.
Он повернулся к унитазу и поморщился: сиденье и дно были в бурых потеках, давно, впрочем, засохших. Почему-то мелькнула ассоциация между отверстым Унитазом и нижней челюстью черепа. Некоторое время он стоял, ожидая свершения обычного физиологического ритуала, но из него так и не вышло ни капли. Просто не хотелось. А вот пить хотелось. Точнее, не только даже пить, сколько избавиться от мерзкого Привкуса во рту.
Он развернулся к раковине. Она была не в лучшем Состоянии, чем унитаз; на дне — не то песок, не то чешуйки ржавчины, и кран заляпан какой-то засохшей дрянью. Да, пить из-под этого крана он точно не будет. Но хотя бы ополоснуть лицо и руки… Он повернул ручку смесителя. Послышалось сдавленное сипение, словно из горла умирающего астматика, но воды не было. Вместо нее из крана посыпалась серая пыль. Затем звук изменился, словно воздух встретил дополнительное препятствие. Человек уже протянул руку, чтобы вернуть смеситель в исходное положение, но тут кран фыркнул и выплюнул целую пригоршню тараканов. Ударившись о дно раковины, они бросились врассыпную; некоторые, впрочем, бестолково заметались и закружились на месте.
Его первой, рефлекторной реакцией было отскочить, пока хлынувшие через край раковины насекомые не начали падать ему на ноги, однако он тут же сообразил, что надо закрыть кран, откуда уже лезли новые тараканы. Едва он успел это сделать, как почувствовал мерзкое щекочущее прикосновение — несколько насекомых, упавших на пол, карабкались на его лодыжки. Он исполнил нечто вроде судорожного танца на месте, стряхивая их, и отпрыгнул к унитазу, с отвращением глядя на разбегавшихся по полу тварей. Будь он в обуви, непременно передавил бы всех — но сейчас мог лишь попятиться, насколько это было возможно в крохотной каморке, и надеяться, что они не полезут на него снова.
«Смешно, — подумалось ему. — Я, человек, загнан в угол какими-то жуками. Они ведь даже не ядовитые». Тем не менее он не мог превозмочь свою брезгливость. Эти твари всегда вызывали у него непреодолимое омерзение. Всегда? Кажется, это еще одно воспоминание, прорвавшееся из его неведомого прошлого…
Но тараканы, видимо, тоже боялись человека. Вскоре они разбежались — какие-то прошмыгнули в комнату, какие-то — под занавеску; куда делись прочие, он не уследил. Он поднял взгляд от пола и посмотрел в зеркало над умывальником. Оно тоже было пыльным и грязным, но посередине красовался неправильный овал более чистого стекла (если это было стекло), словно кто-то торопливо протер себе окошко. Человек взглянул на себя издали, затем шагнул ближе, с неудовольствием изучая незнакомое нездорово-бледное помятое лицо с глубокими тенями под глазами и неопрятными клочьями торчащих над повязкой волос. Повязкой, да. Его голова на уровне лба была неряшливо обмотана чем-то вроде несвежего бинта. Впрочем, нет — он еще более приблизил лицо к зеркалу, — это был не бинт с подобающей ему ажурно-нитяной фактурой, а какая-то сплошная, плотная серовато-желтоватая ткань с рваными бахромчатыми краями. И такие же повязки и просто каким-то образом державшиеся — должно быть, присохшие — лоскуты были у него много где — на шее, на правом плече, на левом предплечье, на груди слева, на животе… а пальцы были в шрамах, словно в следах от колец…
Кажется, что-то проясняется. Он попал в аварию, получил травму головы (и не только), поэтому ничего и не помнит. Но где он в таком случае? В больнице? Архитектура здания явно отдавала чем-то казенным. Но если это и больница, то закрытая и заброшенная лет пятьдесят назад…
Крови на повязках не было. Боли под ними (он потрогал, сперва осторожно, потом сильнее) тоже. Однако Попытка оторвать хотя бы длинный лоскут, сверху вниз пересекавший его живот, успехом не увенчалась. Сперва он просто потянул, увеличивая усилие до тех пор, пока не почувствовал боль, затем резко подергал, каждый раз расплачиваясь новым импульсом боли, — но повязка держалась намертво. Словно… словно вросла в его тело. Да нет, глупости, сказал он себе. Надо будет просто чем-нибудь ее отмочить… должна же здесь где-нибудь быть вода.
Он вновь поднял глаза к отраженному в зеркале лицу и вдруг отпрянул: по зеркалу (как ему показалось на краткий миг — прямо по его лицу) снизу вверх пробежал здоровенный таракан. На сей раз — в считаных сантиметрах от его глаз. И теперь он ясно увидел, что с этим насекомым что-то не так. Во- первых, таракан был не рыжим и не черным, а каким-то бледным, тошнотворно-белесым. Во-вторых, он был слишком большим для домашнего таракана. И, главное, у него было семь ног. Не шесть, как у всех насекомых, и даже не восемь, как у паукообразных, а семь. Три слева и четыре справа.
Мерзкая тварь вдруг замерла посреди зеркала, словно специально давая изучить себя и убедиться, что никому ничего не мерещится. Превозмогая себя, человек некоторое время смотрел на выродка. Нога не была оторвана — конечности действительно росли асимметрично и, кажется, даже были разной длины. Человек беспомощно огляделся по сторонам в поисках предмета, которым можно пришибить уродца, затем сердито напомнил себе, что имеются и куда более важные проблемы. Он повернулся к еще не обследованной ванне. После всего уже увиденного особых надежд на работающий душ он не питал, но все- таки отдернул занавеску.
И замер. Стену над ванной пересекала размашистая надпись, явно сделанная пальцем, щедро обмакиваемым во что-то темно-красное. Только одно слово: «ОТЧАЯНИЕ».
От неряшливых букв вниз тянулись давно засохшие потеки. Невольно проследив их направление, он опустил взгляд в ванну — и вот тут ему впервые захотелось закричать.
На дне ванны, красно-буром от засохшей крови (да, он больше не мог трусливо убеждать себя, что это вовсе не кровь), лежал вниз лицом голый мертвец. Мужчина, судя по всему не старый и в неплохой физической форме, хотя это его не спасло. В том, что это именно мертвец, и притом не первой свежести, сомневаться не приходилось; синевато-бледную кожу покрывали пятна белесой плесени. В то же время трупной вони почему-то не ощущалось. Не видно было и каких-либо ран с задней стороны тела — но лишившийся памяти не сомневался, что спереди они есть, и еще какие. Похоже было, что этого несчастного в буквальном смысле утопили в его собственной крови (слив был заткнут пробкой). Сколько крови во взрослом человеке — кажется, около пяти литров? Не так много, но захлебнуться можно и в тарелке супа… или же он раньше умер от кровопотери? Впрочем, смертельными могли быть и сами раны, из которых вытекло столько крови…
Отсутствие смрада, однако, вызвало мысль, что труп на самом деле может быть вовсе не трупом. А, скажем, манекеном. И вообще все это — какой-то идиотский розыгрыш, устроенный не в меру разошедшимися друзьями. Напоили, отвезли в какой-то заброшенный дом (но почему в заброшенном доме есть электричество и в какую эпоху строили дома без окон?), вымазали тут все краской, засунули куклу в ванну… А тараканы-мутанты? Что, среди его друзей есть специалисты по генной инженерии?
Однако даже это не объясняет потерю памяти. Человек, которого напоили, может напрочь не помнить, где и с кем он пил, — но ведь не всю свою предыдущую жизнь! Кстати, пил ли он вообще в той жизни? Может, он был идейным трезвенником? Он не мог вспомнить даже этого.
Все же он наклонился и неуверенно толкнул лежащее тело. Холодная скользкая кожа, покрытая редкими волосками, слегка поддалась под пальцами. Нет, это точно не резина или что-то подобное! Он брезгливо отдернул руку и, оглянувшись, вытер ее о занавеску — которая, впрочем, тоже отнюдь не производила впечатления стерильной.
От толчка правая рука мертвеца немного повернулась, и теперь ясно было видно, что ее пальцы в крови, особенно указательный — но не сплошь, а главным образом кончики. Видимо, зажатая между боком и стенной ванны, рука не искупалась в кровавой луже на дне… тогда что получается — он специально макал
