Только ноги продолжали послушно идти за тётей Клавой.
Но через секунду исчезли и они.
— Попался — так сумей и ответ держать, — говорила между тем тётя Клава. — Понятно тебе?
Она оглянулась, чтобы удостовериться, понятно ли Бухтику. И глаза её стали круглыми, как блюдца, а руки бессильно опустились.
— Ч-что… что такое? — запинаясь, произнесла она. — Куда же он девался?
И, ежесекундно оглядываясь на то место, где только что был Бухтик, поражённая няня быстро засеменила в кабинет Николая Владимировича и скрылась за углом коридора.
Серёжа вытряхнул на ладонь одну таблетку. Она зашевелилась, поплыла по воздуху, и через секунду перед Серёжей стоял озадаченный Бухтик.
— Чего это она? — спросил он. — Я же ничего не сделал!
— За мной!
Серёжа втащил нового товарища в душевую, намочил полотенце и набросил Бухтику на голову.
— Быстрее, Бухтик! Беги, а то она сейчас вернётся!
Дважды повторять не пришлось. Бухтик проворно перепрыгнул через подоконник, и уже с улицы до Серёжи донеслось:
— Я ещё приду! Мы ещё увидимся, Серёжа!
Старые друзья
С тех пор как исчез Бухтик, хозяин заводи не находил себе места. Он плавал вдоль берега, ежеминутно выглядывая из воды, чтобы посмотреть, не возвращается ли его сын.
И снова плавал, плавал…
— Если с ним что-нибудь случится, — бормотал он, — я никогда не прощу себе этого… Ведь всё началось из-за меня. Эх, и зачем я напустил тогда на детей Кусикову стражу?
— Ну чего ты так убиваешься? — не выдержала старая ива, когда Барбула в сотый раз проплывал мимо неё. — Теперь ничего уже не поделаешь. Остаётся только ждать.
Ива заговаривала с хозяином заводи, когда они оставались наедине. При посторонних ива всегда молчала.
Барбула присел рядом с ней. Искоса взглянул на корни, видневшиеся над поверхностью воды, и вздохнул. Подводные корни он укрепил как мог, а вот эти… Даже Бухтик не знал, как их укрепить, даже старый друг, хозяин здешних лесов, Даваня не умел этого.
— Легко тебе говорить — не убивайся, — сказал Барбула. — Ведь он единственный мой сын!.. Эх, и приспичило же Даване податься в такое время в соседний лес! Эх…
Он всегда говорил «эх», когда ему было очень плохо.
— Нужно надеяться на лучшее, — сказала ива.
И в это время с берега донеслось:
— Эгей, Барбула, ку-ку!
И немного погодя:
— Мяу!
Когда Даваня хотел свидеться со своим другом, он кричал на разные голоса.
Барбула вздрогнул и посмотрел на одинокое дерево, стоявшее поодаль, выше по течению. Обычно они встречались у этого дерева. Несомненно, звуки доносились оттуда.
— Он пришёл! — вскрикнул Барбула. — Пришёл! — И хозяин заводи стремглав бросился на зов своего закадычного друга.
А Даваня уже разошёлся вовсю.
— Ку-ку, мяу, гав-гав! — нетерпеливо звал он Барбулу голосами всех известных ему птиц и зверей. — Пс-с-с…
Очень уж легко усваивал Даваня всё, что ему приходилось видеть или слышать. Недавно он даже похвастал перед Барбулой, что скоро, очень скоро выучится читать. Он будто бы подобрал в лесу интересную книгу с картинками. Осталось только разобрать, что там написано.
— Я здесь, Даваня! — вынырнув под деревом, произнёс Барбула. — Где же это ты ходишь?
Но хозяин леса ни отвечать, ни показываться не спешил. Вместо своего друга Барбула увидел только сучок, скользящий, словно паук, по стволу к самой нижней ветке.
Поравнявшись с веткой, сучок застыл и начал быстро расти. Сначала из него показались четыре маленьких сучка. Нижние росли гораздо быстрее верхних. Это были прыткие Даванины ноги.
«Ловко, ох и ловко у него всё получается! — с восхищением подумал Барбула, следя за стремительным превращением приятеля. — И где только он научился этому?»
Сам Барбула так и не выучился никаким превращениям. Разве что, изрядно попыхтев, превращался в такие лохматые и бесформенные водоросли, каких не увидишь ни в одной заводи мира.
Между тем у сучка стали прорезываться сухонькие плечи, жилистая шея, и, наконец, появилась морщинистая голова с хитро улыбающимися глазками.
— А вот и я, — сказал Даваня и присел было на ветке. Но сразу же вскочил и обежал вокруг ствола.
Барбула поневоле улыбнулся: таков уж был его приятель. Никто еще не мог похвастаться, что хотя бы минуту видел хозяина леса неподвижным.
— Вот и я, — повторил Даваня, появившись с другой стороны. — Если бы ты знал, сколько у меня новостей! Да что это с тобой? Неужели ты мне не рад?
— Тебе я всегда рад, — ответил Барбула. — Слушай, ты мне друг?
Даваня попрыгал на одной ноге, затем на другой.
— Ну, друг…
— Тогда нужно немедленно бежать в сано… санаторий! Нужно узнать, не случилось ли чего с Бухтиком.
— А разве он там?
— Там. И уже давно пора бы ему вернуться.
— А зачем он туда пошёл?
— Э, да ты же ничего не знаешь! — наконец сообразил Барбула.
Выслушав новость, Даваня несколько секунд сидел в неподвижности. Затем воскликнул: «Оп-ля!» — и ловко перескочил на другую ветку.
— Я сейчас же иду в санаторий. Вот только в каком обличье покажусь я перед тамошними детьми? А ну, Барбула, закрой глаза. Только, чур, не подглядывать!
Барбула крепко зажмурился. А когда снова открыл глаза, Давани на дереве не было. Только на рыжем песчаном обрыве одиноко расцветал пышный цветок.
Барбула покрутил головой во все стороны. Не найдя нигде друга, спросил:
— Ты куда делся?
— Здесь я, здесь, — прошелестел цветок. — Вот он я!
Цветок тут же плавно поднялся в воздух и стал бабочкой. А когда он подлетел к ветке, на которой недавно сидел Даваня, это был уже не цветок и не бабочка, а самый настоящий филин.
— Можно стать оленем или волком, — заворочав глазами, сказал филин. — Можно напустить туману в глаза… Нет, лучше всего, наверное, стать скромным цветком. Тогда никто из детей не обратит на меня никакого внимания и я смогу узнать всё, что нужно… Будь здоров, Барбула, и не волнуйся. Всё будет в порядке!
Филин плавно оторвался от ветки и бесшумно полетел в сторону лесного санатория.
Достигнув опушки, Даваня присел на дерево, чтобы немного осмотреться и решить, как быть дальше. И тут он увидел Бухтика, который со всех ног бежал от санатория к реке. Его голова была замотана полотенцем, и сын Барбулы больше всего походил на медвежонка, у которого заболели зубы.
— Постой! — крикнул Даваня, когда Бухтик поравнялся с ним. — Что это ты напялил на голову?
